Он, она и три кота (СИ) - Горышина Ольга (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
— Ты ее видел? Говорил? — выдала я скороговоркой.
— Не видел и не говорил. Спал, как убитый. Но ее машины под окнами нет и кота у пустой миски тоже нет.
— Кот не мужик, чтобы с утра только об еде думать! Посмотри в шкафу. Да не в моем! У нее!
Леша лениво вышел из комнаты, но не настолько медленно, чтобы я успела встать и последовать за ним. Мы столкнулись на пороге.
— На месте кот. В шкафу. Может, она к Сашке намылилась? Не хочу знать… Не мое дело…
— Леша, что ты делаешь?
К чему вопрос, когда я вишу в воздухе и даже не пытаюсь дышать во время поцелуя… Еще шаг — кровать.
— Леша…
Оттолкнуть невозможно. Какие девяносто? Все сто кило грубой мужской наглости.
— Леша, ну не надо…
— Мне надо…
Я даже не пытаюсь удержать колени сведенными. Бесполезно проверять резинку трусов на прочность. Что-нибудь да лопнет — мужское терпение в первую очередь.
— Ты обещала накормить меня завтраком. Беру французский. С добавкой. Двойную порцию за вынужденную голодовку. Я не манж па си жур… Как там года по-французски? И как тринадцать? От такой утренней гимнастики можно сбросить и двадцать килограмм, и двадцать лет… Надька, ну не будь ты бревном! — он приподнял меня за плечи, явно заботясь о себе и немного о бретельках моей майки. — Хоть сделай вид, что ты хочешь меня так же, как хочу тебя я. А я хочу безумно, как в шестнадцать…
— Вот только не надо как в шестнадцать, ладно?
— Как в шестнадцать, увы, и не получится.
Он оттащил меня на середину кровати и себя — на середину моего тела. Нет, все же ушел с живота к груди, выше — к губам. Застрял на них, закрывая пальцами глаза, чтобы я забыла, что это утро, которое обязано было стать мудренее… Но даже я не стала умнее, не научилась нормально давать отпор. В пятнадцать получалось, а сейчас нет.
— Леша…
Он дал свободу одним моим губам и забрал ее у других. По телу прокатилась волна не радости, а сожаления, что я не в состоянии отключить мозг. Не только у мужиков, у нас, баб, тоже все по-дурацки устроено. Мы разные: они только об этом думают, а мы о чем угодно, только не о том, чтобы получить удовольствие от того, чего не смогли избежать. Боже, Леша, ну какого хрена утром играть большой концерт для фортепьяно с оркестром! Сейчас коты и правда заорут, требуя жрачки. Для них французский завтрак, увы, не вариант…
Для меня тоже: живот сводило и от голода тоже: можно сказать, что с прошлого утра у меня и маковой росинки во рту не было. Ужин прошел мимо… Сейчас сварю кофе и отрежу себе кусок торта. А можно и не резать — захомячить целиком, как сейчас сделал Леша — со мной.
Я прижала его к себе сильнее, чем он меня — нет, я бы с радостью его отпустила, но мне хотелось, чтобы он подольше помолчал. Разговор будет неприятным.
— Сейчас у меня большое желание позвонить в офис и сказать, что я заболел, — прохрипел он мне в ухо. — Проваляться в кровати до вечера. У нас такого с тобой точно никогда не было. Надо же когда-то начинать…
— Леша, сколько раз тебе надо кончить, чтобы ты действительно кончил нести бред и включил мозги, как обещал?
— Столько же, сколько потребуется, чтобы ты перестала ругаться…
Он нехотя вылез из меня и из кровати, потянулся и замер, а я как дура, уставилась на его задницу в поисках лишних килограммов. Наверное, они в голове — мозг увеличился в объемах, заплыл жиром и перестал функционировать.
— Леша, пожалуйста, не увольняй сегодня дочь и не говори с ней. Главное — не говори.
Он повернулся, и я поспешила поднять глаза к его глазам.
— Я никуда не иду…
— Даже не думай! — теперь вскочила я. — Болеть к Юле отправляйся! У меня тут не лазарет. У меня рабочий день. Мне надо к своим бабулькам ехать… И вообще — Леша, я не готова принять тебя назад вот так, с бухты-барахты. Я не могу. Мне нужно время.
— Сколько? — он схватил с тумбочки часы и действительно уставился на циферблат. — Время не ждет. Мы в плену у времени, наши часики тикают. Слышишь?
И он поднес руку к моему уху, а потом заменил часы губами и прикусил мне мочку. Вот нахал! Но от моей карающей длани увернулся — зараза!
— Леша, ты не можешь вот так просто уйти из дома, не поговорив с Богданом. А я не хочу, чтобы ты с ним говорил. Мы взрослой дуре ничего не смогли объяснить. С подростком я вообще не знаю, что делать…
— А с завтраком ты знаешь, что делать?
Он смотрел с вызовом. Взгляд потемнел. Обиделся. На что? На то, что проблемы чудесным образом не рассосались и утро осталось очень и очень мудреным?
— Кофемашина знает. И торт. Хотя могу накормить тебя ужином прямо с утра. Хочешь?
— Надя, почему ты такая злая? Ты злая на меня или вообще на жизнь?
— Ты — моя жизнь.
— Значит, я зло в квадрате. Мило. Заваривай давай кофе. Я поеду делать твою жизнь менее злой. Может, и мне с барского плеча что-то к вечеру обломится…
Я отвернулась, схватила с кресла халат и так и пошла без душа на кухню. Плевать, в каком я виде. Он меня до такого состояния довел. Мне не стыдно, что я не жена с картинки из модного журнала. Не отфотошопленные жены все такие… Я свои фотки не выставляю в сеть. Мне плевать, что про мою жизнь думают другие. Мне собственно даже на тебя плевать. Как там у Апиной пелось: я его слепила из того, что было… Ну вот, и меня люби такой, какая я есть и не гунди. Я другой не буду. Другая тебя дома ждет и ногти кусает.
Глава 9.6 “Полдела сделано”
Мне очень хотелось заказать коньяк, но ещё день, полдень, и я не сделала даже полдела — не поговорила с «Сергеем». Дочь — вторая в списке.
— Ну, здравствуй, Сережа! — скривилась я, когда засранец опустил свой зад на стул, отодвинутый от столика с ужасным скрипом.
— Меня Савелий зовут.
Ответил он с хрипом, тоже ужасным.
— Ну. Здравствуй, Савелий, — с неменьшей издевкой повторила я. — Как тебя не называть, кошке мышкой не бывать… Или наоборот. Уже не помню… Как и то, что ты говорил мне про мою дочь. Напомнишь?
У меня в голосе не хрип, а скрип: бритвой по стеклу — пусть морщится. Пусть навсегда таким кривым и останется. Извилины-то у него не кривые, они пунктиром!
— Не помню, чтобы говорил что-то плохое.
Я сжала ручку чашки, но не оторвала ее от блюдца — чашку, вот ручка действительно могла треснуть. И я едва сдерживалась, чтобы не треснуть засранца по дурной башке. Или не башке — я уже что-то засомневалась, что она у мужиков вообще имеется. Кажется, мужской мир сошёлся клином на головке!
— Ты не говоришь, ты делаешь… Нет, — скрипела я зубами, чтобы не заорать на весь Питер. — Ты трахаешь…
— Если только мозги и тебя… — выплюнул он в лицо, не изменившись в лице. — Я к твоей дочке даже пальцем не прикоснулся. Ну, если только пальцем…
— Двадцать первым, лишним…
— Надя, я не спал с твоей дочерью. За кого ты меня принимаешь!
— За лгуна и тварь!
— Спасибо. Значит, ты по зверюшкам специализируешься, по тварям и гадам… Ну, судя по твоему мужу, бывшему…
— Вот только Лешу не трогай, ладно? Что тебе надо? Меня подробности того, что рассказала дочь, не интересуют. Как и твоё враньё.
— Врет она, а не я. Я тебе всегда говорил правду.
— Особенно про маскарад. Ну да… Чужими устами, но правду. Что повторяться-то…
— Ты сейчас на что злишься? Или на кого? На меня? Или на дочь, которая якобы увела у тебя любовника?
— Увела? Вообще-то я тебя послала далеко и надолго, нет? До того, как ты полез к моей дочери! Какая ж ты свинья! Только попробуй ещё раз подойти к ней, вот только попробуй…
— А что ты сделаешь? Правду скажешь? Что спала со мной полгода под носом у так называемого муженька? Ну так скажи, я ж не против…
— Ну ты козел… И после этого ты думаешь, она с тобой останется? Или на меня обидится? Что ты думаешь?
— Ничего. Тут вопрос, о чем думаешь ты… О чем думала, посылая меня, будто я не человек, будто я ничего не чувствую…
— И решил, чтобы я почувствовала?
