Одинокие сердца - Мадарьяга Итсасо Лосано (книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Виолетта поискала взглядом место, с которого было бы удобнее разглядывать потолок с росписями XV века. Она выбрала стул в первом ряду и села на него, а Одри уселась на стул по другую сторону центрального прохода, застеленного длинным ковром.

Одри вспомнился рассказ матери о том, как дедушка Теобальд отнял у нее Сэма, когда тому было восемь лет. Девушка никогда раньше об этом не задумывалась. Сэм был для нее старшим братом, о котором она знала очень мало, потому что он сначала учился в школе-интернате, а затем — в университете. Когда Одри родилась, Сэм был в школе. Это был его первый год обучения. В общем, у них не было возможности вырасти вместе. Когда Сэм приезжал на каникулы домой, он общался в основном с мужчинами и не очень-то интересовался младшей сестрой. Он взирал на Одри с некоторым пренебрежением — как будто считал ниже своего достоинства общаться с девчонкой. Теобальд не только добился того, чтобы Сэма отправили учиться в школу-интернат, но и лично учил его всему, что должен знать юноша — а затем уже и мужчина — его круга, и усилия дедушки, надо признать, не пропали даром: Сэм оправдал его ожидания. Даже когда дедушка Теобальд умер, Сэм вел себя хладнокровно и невозмутимо, то есть неизменно сохранял самообладание — как и подобает мужчине его круга. Девушка прекрасно помнила, как выглядел ее брат во время похорон: в элегантном черном костюме, чопорный и надменный, с бесстрастным взглядом, с напомаженными и зачесанными назад волосами. Со стороны казалось, что он явился не на похороны своего дедушки, а на торжественную церемонию по поводу окончания университета. Когда Виолетта с еле сдерживаемым гневом рассказала обо всем этом Одри, та прониклась к матери сочувствием и подумала, что теперь она гораздо лучше понимает, что представляет собой ее — мало знакомый ей и всегда державшийся отчужденно — старший брат.

— По правде говоря, ты меня удивила, — сказала Одри. — Не знала я, что ты такая… феминистка.

— Я не феминистка. Просто женщина. Сделай одолжение, не навешивай на меня ярлыков.

Виолетта этим утром явно была не в духе. Одри попыталась выяснить почему, но дальше догадок ей продвинуться не удалось. Возможно, ее мать, вспоминая о давних событиях, чувствовала себя неловко или испытывала чувство вины, хотя уже ничего не могла изменить, тем более что некоторые из участников событий были уже мертвы. Возможно, разница в возрасте и мировоззрении мешала Одри понять смысл поступков ее матери, и поэтому она судила о ней неправильно, не принимая во внимание того, какой была жизнь в ту эпоху в «Виллоу-Хаусе», и не учитывая, что в то время ее мать была моложе, чем она, Одри, сейчас. Для Одри Виолетта всегда была исключительно ее матерью, и она не задумывалась над тем, что та когда-то была юной девушкой, а затем молодой женщиной, которая пыталась вести себя достойно, быть личностью и что-то собой представлять — то есть делала то же самое, что пытается сейчас делать ее дочь. Для Одри Виолетта всегда была взрослой и мудрой и неизменно уверенной в том, что, как и когда ей следует делать. Мать всегда знала, как в том или ином случае нужно поступить, и напоминала Одри о том, что для нее важно и о чем она не должна забывать. В общем, она вела себя по отношению к дочери как ангел-хранитель. И когда Одри росла и превращалась в своенравную и самоуверенную женщину, она сталкивалась с такими же проблемами, с какими сталкивалась Виолетта в ее возрасте. Одри всю свою жизнь мечтала стать взрослой женщиной, но вот теперь, когда она уже практически ею стала, выяснилось, что она к этому не готова.

— А что ты сказала папе?

Виолетта посмотрела на дочь с непонимающим видом.

— Как ты объяснила ему то, что у вас больше не было детей?

— Об этом позаботился доктор Вудхаус. Сразу после того, как родилась ты, он сказал твоему отцу, что из-за возникших во время родов осложнений я больше не смогу иметь детей.

Одри ошеломленно посмотрела на мать.

— Ты хочешь сказать, что…

— Что все было обговорено и решено еще до того, как родилась ты, — перебила ее Виолетта.

— А доктору Вудхаусу не было совестно из-за того, что он стал твоим сообщником? — недоверчиво спросила Одри.

— Он воспринимал меня как пациентку, которая попросила у него совета и которая сама принимала решение. Он не был моим сообщником — он просто был врачом. Кроме того, для очистки совести доктор Вудхаус порекомендовал мне еще одного врача в Лондоне.

— В чем причина твоего мрачного настроения? Если ты не хочешь, чтобы мы об этом разговаривали, мы вполне можем этого не делать.

— Я считаю, что тебе нужно еще многое узнать, только и всего, — ответила, поморщившись, Виолетта.

— Ты так и не ответила на мой вопрос. В чем причина твоего мрачного настроения? — снова спросила Одри.

Свет проникал в церковь через маленькое окошко, расположенное как раз позади статуи Богоматери. Виолетта посмотрела на изображения, покрывавшие стены вокруг алтаря и посвященные чудесам, совершенным Богоматерью, и ей вдруг захотелось быть человеком с безграничной и нерушимой верой. Годы, к сожалению, сделали ее скептиком.

— Не знаю, — наконец сказала она. — Возможно, теперь я осознаю, что мне следовало поступить совсем по-другому А еще я, к сожалению, осознаю, что если бы начала жизнь заново, то наверняка сделала бы те же ошибки. Те же.

— Понятно, — с сочувственным видом сказала Одри. — Человеку, видимо, обязательно нужно совершить ошибки, прежде чем он сможет их больше не совершать, однако он почти никогда не попадает в одну и ту же ситуацию, а если и попадает, то как-то уже совсем по-другому, и поэтому опять совершает ошибки, как будто оказался в такой ситуации в первый раз. Похоже, что набраться уму-разуму человеку попросту не дано. — Одри улыбнулась матери. Виолетте тяжело было вспоминать о прошлом. А еще она удивлялась тому, что так много лет предпочитала обо всем помалкивать. Она помалкивала слишком уж долго. Кроме того, Виолетта не понимала, почему их с дочерью отношения не были достаточно доверительными для того, чтобы более раскованно обсуждать события, которые касались их обеих. Странные были у них отношения. — Я думала, что ты и тетя Дженни были подругами. Думала, что вы друг другу доверяли.

— Доверяли, да не очень. Мы с Дженни, конечно, были подругами — по крайней мере, тогда, когда учились в школе, — однако дружба наша была весьма своеобразной. — Виолетта заерзала на стуле. — Я уже рассказывала тебе, что у твоей тети имелся маленький мирок, в который она никого не пускала — абсолютно никого.

У Одри было на данный счет свое мнение, но она промолчала.

— Когда мы обручились — я с твоим отцом, а Дженни с Арчи, — наши отношения с Дженни стали еще более прохладными. Моим женихом ведь был ее брат, и она, наверное, не хотела откровенничать со своей будущей невесткой. Мы всегда были в хороших отношениях, но она все же держалась от меня на расстоянии… Мне кажется, отчуждение между нами возникло в тот день, когда я застала Дженни в пустом классе за столом, на котором лежало множество листков, исписанных стихами и испещренных пометками, сделанными красным карандашом. Твоя тетя что-то писала. С этого момента наши отношения изменились, хотя я и заметила это гораздо позднее. В то же лето я впервые приехала в «Виллоу-Хаус» и… и влюбилась там в твоего отца, а потому мне стало не до того, что происходит с Дженни.

Одри подумала, что ближайшие родственники всегда вмешивались в жизнь Дженни, не давая ей возможности заниматься тем, что ей нравилось, и заставляя ее вести такой образ жизни, который не позволял ей развить природные наклонности (те самые наклонности, которые заметила в ней ее школьная подруга по имени Виолетта, в результате чего в их отношениях началось «отчуждение»). Почему Дженни даже не пыталась бороться? Неужели она так сильно боялась вызвать недовольство отца? А может, единственное, что она считала важным, — это суметь угодить отцу (как бы он к ней ни относился), ставя при этом крест на своих самых заветных желаниях? Неужели так могло быть на самом деле? Все это никак не вязалось с образом, запечатлевшимся в памяти Одри, — ее любимая и, по всей видимости, идеализированная ею тетя Дженни.