Евангелие лжецов (ЛП) - Олдерман Наоми (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
Он спрашивает у Бога: «Ты там?»
И отвечает Бог, как отвечает Бог всегда: «Да, сын мой, я — с тобой».
Набожный человек верит тому, что Бог не говорит с грешниками, и надо заслужить право услышать Его голос. Набожные неправы, и Бог говорит с Иудасом из Кериота точно так же, как говорил он с Иехошуа из Натзарета, и точно так же заговорит он с римским Императором Тибериусом, если только у свихнувшегося царя хватит мозгов на выслушивания.
«Что мне сделать?» вопрошает он Бога.
«Отправляйся на запад», отвечает Владыка. «Ты — в порту. Купи проезд на корабль и отплывай».
И решает он, что так и сделает. И нет никакой другой истории его жизни — только то, что он сделал, и что когда-нибудь сделает. Но о Риме было сказано следующее: человек там может стать кем-то другим, кем-то новым. Он не повязан ни своим рождением, ни родовой землей. И ему предстоит увидеть великие царства. На западе сидит на своем золотом троне развращенный Император Тибериус. На западе греки усердно учатся мудрости мира. На западе, как слышал он, есть демоны и ведьмы, и необрезанные варвары с бородами до самого пупка и с пятнами на коже. Он готов увидеться со всем этим. И пусть они считают в Израиле, что он мертв.
Каиафас
Они привяжут веревку к его щиколотке на случай, если он не выживет, то они смогут его вытащить.
Люди говорят, что тысячу лет тому назад во время правления Царя Давида или Царя Соломона в такой предосторожности не было надобности. Первосвященник входил в Святая Святых один в Йом Киппур, исполнял святой ритуал, зажигал благовония, орошал кровью, и Святой Дух опускался, и людям прощались грехи.
Даже пятьсот лет тому назад, после того, как им пришлось восстановить Храм после ухода из Вавилона, еще не было так опасно. Даже тогда, во времена легендарного Первосвященника Шимона Праведного, покрасневшая нить на рогах козла белела, и люди узнавали, что они прощены.
Но не сейчас. Сейчас, посылая Первосвященника в Святая Святых, они понимают, что он может не вернуться живым назад. Такое случалось нередко.
Святая Святых — комната в центре Храма — находится в центре мира. Она была первым куском земли, созданной Богом, когда сказал Он: «Да отделится суша от вод». Из этой земли произвел на свет Бог Адама и Еву — первых мужчину и женщину. Здесь привел пожертвовать Авраам сына своего Исаака, и Бог остановил его и дал ему жертвенного барана, отчего знаем мы, что приношение жертвы человеческой жизни неугодно Ему, а вместо этого желанны Ему сладкие запахи животной плоти. И в конце времен с этого места разнесется слово Божье, будто зовом золотых труб, и все народы преклонятся перед Ним. Это самое святое место во всем мире.
Весь мир устроен расходящимися кругами вокруг этого места. Есть мир за пределами земли Израиля, а внутри лежит сама земля Израильская. А внутри нее находится город Иерусалим. А внутри него находится Храм. Внутри Храма — двор для не-евреев, а внутри того — двор для женщин еврейских, и внутри, все ближе и ближе к святому месту — внутренний двор для мужчин-евреев, а внутри него — двор для священников. И внутри того двора для священников, в самом центре Храма находится сама причина сооружения мраморных коллонад, самого города, страны, мира. Сердце Храма — святейшее место всего создания.
Комната Святая Святых — небольшой правильный куб в десять локтей на десять локтей и на десять локтей. Мраморный постамент показывает, где стоял ковчег Завета пока не был утерян — или спрятан, и потеряно знание о месте его укрытия — во время Исхода. Больше там нет ничего, и комната пуста. За исключением Бога. Здесь находится Бог.
И на Йом Киппур, когда Бог приближает лицо свое к земле, когда более всего слушает он и наблюдает за людьми Его, в тот самый день Первосвященник Коэн Гадол заходит в одиночку в эту комнату. В одиночку кладет он благовония на раскаленные угли и разбрызгивает кровь, и падает потрясенный на камень в присутствии Бога. В одиночку бормочет он молитвы холодному гладкому полу и закрывает накрепко свои глаза, и тело его начинает трястись. И голова его наполняется запахом благовоний и речью Бога, неописуемой словами нашими, и даже Сам Бог говорит в Торе, что — Его словами — люди слышат лишь видимое и видят лишь слышимое, и нет никакой возможности описать Всемогущего.
И, как часто бывает в последнее время, Первосвященник не выживает после этого испытания.
А из-за того, что квадратная комната настолько свята для них, и они скорее умрут, чем осмелятся войти туда, нарушив прямой запрет, они вытянут тело за веревку, привязанную к его щиколотке. Всегда подобное наводило ужас на них. Если человек не выживал, то, жертвуя им, люди понимали, что Бог не оставил их.
После прихода римлян, конечно. С тех пор, как Помпей прошелся в своих железных сандалиях по святой комнате. С тех пор, как рухнули стены, и сокровища сосчитал римский писец, вытирая свой нос тыльной стороной ладони, когда считал золотые сосуды, сделанные в разное время для жезла Моисея.
И, что ж, из-за людей самих. Первосвященники, которых когда-то выбирали между собой священники, учитывая мудрость, святость и силу духа, теперь стали слугами Кесаря, отобранными Префектом Пилатом за другие, более практичные качества. Появились люди, купившие подарками Пилату свое назначение Первосвященника.
Они-то как раз не всегда выживают.
И этот груз несет Каиафас каждое утро, когда просыпается и чешется, и целует голову спящей жены, и идет умываться, и, надев церемониальные одежды, начинает службу каждый день. Сегодня — обычный день, и завтра тоже будет обычным днем, и день после этого не будет отличаться от других дней. Но раз в год ему придется выдержать присутствие Всемогущего и увидеть: достоин ли он жизни.
У него есть подозрения о своей жене.
Он наблюдает за ней во дворе храма: намасленные благоуханиями волосы, плотно закрытые платком, как у любой благопристойной женщины, и кувшин с водой, обхваченный рукой. Он видел, как она попросила левита Храма по имени Дарфон пригнуть ветвь дерева, чтобы она смогла набрать немного налившихся солнцем фиников. Нет, улыбнулась она, не тех — те еще не стали мягкими. Ей не нравятся, когда финики хрустят на зубах. Она хочет их с той ветки, где они — потемневшие и сладкие.
Левит Дарфон подпрыгивает вверх и хватается за ветку обеими руками. Рукава задираются, обнажив мускулистые коричневые руки и тугие колечками волосы, как у молодого барашка. Она улыбается, а он следит, как смотрит она на руки мужчины и на его крепкие ноги, отпрыгивающие от земли, и как она поднимает свою руку лишь слегка от локтя и срывает мягкий теплый финик. Она срывает два финика. Она прижимает один к своим губам, облизывая коричневую кожицу своим маленьким розовым языком. Она дает другой Дарфону. Тот скромно принимает финик, улыбаясь ей через прикрытые ресницы, и кусает плод коротким, осторожным, голодным укусом.
Каиафас, наблюдая, представляет себе волка, спустившегося с гор — худого, изголодавшегося. Представляет, как волк преследует его жену, загнав ее в штольню, усеянную камнями и разбитыми горшками. Представляет, как рычит волк в прыжке, нацелившись перегрызть ей горло.
Или, как представляется ему, синяки расползаются по ее лицу, и глаза краснеют от ударов, и ее шея покрывается алым и синим цветом. Представляет, и руки его ощущают, как хорошо это было бы — бросить ее на землю, не потому, что он не любит ее или не желает ее, а потому, что надо платить болью за боль.
Он — не кровожадный человек; он принес в жертву достаточно много молодых бычков и годовалых барашек, чтобы понимать драгоценную хрупкость жизни. Его удивила сила его ощущений, и как они набросились на него, словно некий волк, преследовавший его рядом или изнутри всю его жизнь.
* * *
Лето в разгаре. Пейсах давно прошел. Солнце обжигает холодные мраморные площади Храма и северные городские врата, куда привели гуртовщики жарких и вонючих овец на мясо. Солнце нагревает рынок, где продавцы фруктов лениво сгоняют пальмовыми опахалами мух от своих товаров, и шлепают ослиные хвосты, поднимая облака мошкары. Оно прожаривает дома богачей и хижины бедняков, оно превращает пруды в теплые лужи, пузырящиеся водорослями и лягушками. В сознаниях Царя, Правителя, Префекта, солдат, священников и крестьян оно вызывает дурное предчувствие голода: а если не будет дождей? Дожди приходят по воле Бога, и почему бы ему не захотеть этого, но были года, когда дожди не пришли. Иерусалим томится от жары, не в силах сделать никакого движения — медленно соображающий и раздражительный. Но даже если Иерусалим недвижен, никто не скажет, что он впал с спячку.
