Запретная любовь. Колечко с бирюзой - Робинс Дениза (прочитать книгу txt) 📗

— Я всю неделю избегал встреч с вами, потому что знал, что может случиться именно это, — сказал он.

— А я рада, что это случилось, — словно безумная, говорила я.

Я была в диком восторге оттого, что он меня любит. Как и Дигби, он вновь дал мне почувствовать себя желанной, но сейчас мне было лучше, чем с Дигби, поскольку к Гарри я испытывала настоящее чувство. Мне наконец компенсировали холодность и пренебрежение со стороны Чарльза. В эти безрассудные минуты я чувствовала одно: Гарри так же нуждается во мне, как и я в нем. Теперь-то я понимаю, ни один из нас по-настоящему не любил другого. Он не был тем мужчиной, которого я бессознательно искала, — он не был Филиппом — а я не была истинной любовью Гарри; я не была ему так дорога, как Лала, похороненная в далекой Малайе. Мы — два потерянных, одиноких человека — испытывали сильное физическое влечение друг к другу. Словно магнитом одного притягивало к другому. Ни один из нас не прилагал серьезных усилий обуздать страсть. Положение спасло лишь присущее Гарри чувство юмора. Стянув с моих плеч бретельки вечернего туалета, он распространялся о том, что такой изумительной груди не видывал за всю свою жизнь, и в этот самый момент ударился локтем о какой-то металлический выступ. Рассмеявшись, он заметил:

— О боже… более неудобного места для занятий любовью даже вообразить невозможно!

Я немного успокоилась и даже стала хихикать вместе с ним. Пожалуй, мы вовремя опомнились. Спустя какую-нибудь минуту мы уже вполне владели собой. Он снова поцеловал прядь моих волос, а потом помог отыскать шпильки и гребешки; я привела прическу в порядок. Гарри надел галстук, который совсем недавно отшвырнул в сторону. Внезапно на его лице появилось грустное выражение, хотя он и продолжал шутить:

— Хорошенькая мы с вами парочка. Я просто настоящий мерзавец: ведь у вас муж, семья… Вы дьявольски привлекательны. Лучше отвезу вас обратно к гостям, пока не разорвал на мелкие клочки.

Мое сердце билось теперь уже спокойнее, но я уткнулась лицом в его плечо и почувствовала, что готова заплакать.

— Я все равно уже разорвана на мелкие клочки, — сказала я. — Ах, Гарри, Гарри! Я просто в ужасном состоянии и не в силах больше этого выносить, а что делать — не знаю.

— Я вам скажу, что делать, — заявил он, поднося к губам мою руку. — Ради всего святого, держитесь подальше от меня, моя радость! Я не хочу быть виновным в разрыве между вами и вашим мужем. У меня такое хобби — не разрушать чужие браки. Я всегда отказывался утешать неудовлетворенных жен, не желаю заниматься этим и сейчас. Милая, мне нечего вам предложить. Теперь уже слишком поздно. Я могу только сделать вас несчастной.

— Я позволила… позволила произойти тому, что сегодня случилось, только потому, что я неудовлетворенная жена? — с горечью произнесла я.

Отодвинувшись от меня, он зажег любимую трубку:

— Возможно, Крисси. Я не знаю, милая. Но я, без сомнения, не тот человек, с кем вам можно этим заниматься. Я закоренелый холостяк, а вы не из тех женщин, с которыми я могу без особых раздумий переспать, а потом отставить в сторону. Я слишком вас уважаю и не думаю, чтобы вы принадлежали к тем женщинам, которых случайная связь может сделать счастливыми. Разве это для вас — поцеловать на ночь деток, а потом красться к моему бунгало? Сами посудите!

Я понимала, что он прав. Я разрыдалась. Он обнял меня, теперь уже без недавней страсти, и стал утешать, словно я была маленькой девочкой, которую он знал двадцать лет назад.

— Бедная моя детка! Как бы я хотел, чтобы вы стали счастливее и дела пошли на лад. Неужели этот кретин, с которым вы пребываете в законном браке, не видит, что теряет?

— Не видит, и его это ничуть не трогает. Все совершенно безнадежно, — сказала я.

— Ну что ж, терпите, милая, терпите ради ваших деток.

Эти слова заставили меня устыдиться. Гарри был ласков и преисполнен сочувствия. Я испытывала к нему глубочайшее уважение, как и он ко мне. Мало-помалу мы выплыли на поверхность, спасшись от бурных подводных течений. А ведь мы только что чуть не утонули. Он подвез меня к дому на машине.

Перед тем как я вышла, Гарри сказал:

— Может, оно и к лучшему, милая. Еще до того, что случилось сегодня, я пришел к выводу, что в здешних краях не найти мне счастья. Разведение кур — занятие не совсем в моем вкусе, да и английский климат я переношу с трудом. Ко мне давно уже пристает один старый приятель — все зовет к себе, в Нигерию. Там поспокойнее, чем в большинстве других африканских стран, так что, думаю, я здесь все продам и уеду.

Эти слова сокрушили меня. Я чувствовала себя совершенно несчастной и не знала, верить ли утверждению Гарри, что он принял это решение еще до сегодняшнего дня. Быть может, именно сейчас он решил, что следует уехать, пока ситуация не осложнилась и мы оба не связали себя серьезными узами? Но я не стала задавать вопросов, молча выслушав, что он-де до конца дней своих не забудет меня и сегодняшней ночи. Я произнесла нечто в этом роде:

— Я тоже никогда вас не забуду, милый Гарри.

Помогая выйти из машины, он посмотрел на меня долгим проницательным взглядом.

— Господи! — сказал Гарри, понизив голос. — Вы заставляете меня желать, чтобы все произошло иначе. Любить такую прелесть, как вы, — истинное счастье!

Я не сказала, что тоже нахожу его необыкновенно волнующим. К чему? Все кончено. Эпизод с Дигби не оставил мне ничего, кроме ощущения, напоминающего кисло-сладкий привкус во рту. Я знала, что после встречи с Гарри меня ждет опустошение. Однако проведенные с ним в машине минуты показали, как мне необходимо сознавать себя для кого-то желанной. И потом, я по-своему любила Гарри.

Я больше никогда его не видела. Он написал мне очаровательную дружескую записку, в которой прощался и сообщал, что через две недели вылетает в Нигерию, поручив какому-то агенту продать ферму и бунгало. Я долгое время находилась в подавленном состоянии и не слишком-то гордилась своей ролью во всем этом деле. Впрочем, утешением мне было, что Гарри уехал так быстро не потому, что не захотел связываться с замужней женщиной, а из-за нежелания причинить мне боль. Он понимал: в действительности мы не созданы друг для друга. Он сделал поистине величайший комплимент, наполнивший меня гордостью и принесший утешение, — прислал в Корнфилд портрет Лалы и попросил сохранить его. По словам Гарри, ему не хотелось брать картину с собой на Золотой Берег, где климат неблагоприятен. Чарльз, разумеется, возненавидел портрет нагой девушки. Картина явно не подходит для английского загородного дома, заявил он. Я все же повесила «Лалу» в спальне. Это привело к очередной ссоре. Когда дети вошли ко мне в спальню — при этом присутствовал и Чарльз, — Джеймс ничего не заметил, но Дилли воскликнула:

— Ох, мам! Она совсем голая! Тетя Уинифрид говорит, что ходить нагишом неприлично.

— И тетя Уинифрид совершенно права, — заявил Чарльз очень характерным для него напыщенным тоном.

После того как дети выбежали вон, я поглядела на прекрасное золотистое тело Лалы и повернулась к своему супругу:

— Боюсь, Чарльз, я с тобой не согласна. Я не хочу, чтобы дети выросли, привыкнув к мысли, что в произведении искусства может быть что-то неприличное. Кого я совершенно не переношу, так это людей либо хихикающих, либо воротящих нос при виде нагого тела на картине.

Чарльз пожал плечами и пробормотал что-то насчет того, что вовсе не считает подарок Гарри произведением искусства, после чего с важным видом вышел вон.

Когда Гарри уехал, я старалась хоть как-то наладить отношения с мужем, достигнуть хоть какого-то понимания. Но я скоро убедилась, что все попытки — тщетны.

9

Положение еще более ухудшилось после того, как Джеймс и Дилли уехали в школу-интернат.

Я бы ни за что не отпустила Дилли из дома так рано — ей было всего семь лет, — но после отъезда Джеймса она стала совсем на себя непохожей. Это был теперь трудный ребенок, слезливый, вечно ноющий и переходящий от любви к мамочке и папочке к угрюмому безразличию. Я пыталась с ней сладить, но скоро поняла, что плохо разбираюсь в детской психологии. Единственно, что мне известно: в характере моей маленькой дочурки было что-то сложное и непонятное.