Дьявол в сердце - Жей Анник (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Она пожирала ризу взглядом. Из-под рукава было видно руку, поддерживающую подбородок, черный свитер и часы «Свотч». «Однажды он наденет мои часы», — подумала она.
Вейсс молчал, потрясенный двойным ударом — ее присутствием и вопросом. Он переменил позу, отодвинувшись по своей скамье вглубь исповедальни, словно он испугался, как бы Элка не достала пистолет.
Священники боялись женщин, но Люку было нечего бояться: она будет его благой вестью перед Богом. Она выпрямилась на изъеденном дереве, прижала рот к решетке и попыталась увидеть его целиком. Видно было только частицы Вейсса, кусочки мозаики, составлявшие этого человека. Отодвинувшись на сиденье, Вейсс еще больше измельчил себя, он превратился в маленькие белые квадратики, подрубленные лиловыми ромбами. Даже в этом ограниченном пространстве он ускользал от нее. Ситуация казалась ей странной. Полумрак, она на коленях, он сидит совсем рядом, надолго ли еще их разделяют тишина, исполненная смысла, и дуб ушедшей эпохи?
— Добро пожаловать в обитель Господа. Необязательно вам было ехать так далеко, чтобы увидеть священника.
Тон был ироническим, шутливым, почти веселым, и она увидела себя со стороны, пустившуюся за ним в погоню по лабиринтам Вильжюифа и приходам Парижа.
— Я вам задала вопрос.
Ей было интересно, он сейчас в своих ботинках «текника»? Черный плащ, наверное, висит на вешалке в ризнице. На метро он ездит или на машине? Если у него есть машина, она, должно быть, маленькая и черная, набитая книгами и газетами.
— Братская любовь ведет меня по разным дорогам, мадам.
— Когда вы думаете обо мне, вы называете меня мадам?
— Я не уверен, что вы хотите задать именно этот вопрос.
Желать или не желать, желать, чтобы жить, вот какой был вопрос, единственный, имевший значение. Элка дрожала в полумраке. Он склонился к ней по другую сторону перегородки. Под белой ризой и лиловой епитрахилью было тело мужчины. Хотел ли Вейсс ее слабости в эту минуту? Она подумала о картине Линднера: пара спиной к спине, заложники невозможного диалога. Одеревеневший язык и зловещие позы. Как признаться ему в этой страшной зависимости, в этой младенческой беззащитности?
— Я слушаю вас, мадам.
Она решила броситься очертя голову: предусмотренное ею меню включало закуски с лимоном, а затем ливанский мед.
— Я хочу сказать вам что-то чрезвычайно важное.
— Не бойтесь, Бог любит вас.
— Вы повторяетесь. Да и что вы знаете о любви, месье?
— Вы можете не называть меня «отец», действительно, это совсем необязательно.
Она пожалела, что у нее нет в сумке магнитофона, потому что голос Вейсса был настоящей провокацией, приглашением к греху, искушением; его голос был кисло-сладким леденцом, который он все время сосал во рту, голос, который обещал то, о чем он никогда не сказал бы вслух.
— Ответьте, пожалуйста.
— Любить — наше общее призвание, мое — посвятить свою жизнь Богу.
Она кусала локти. Надо было сломать перегородку, быть женщиной, а значит, немного пророком. Она дотронулась до сердца Мод и бросилась в ледяную воду.
— Я хотела бы посвятить свою жизнь любви.
— Браво. Мужчины и женщины бьются, чтобы хоть немного восстановить социальную справедливость. Эта любовь сильнее зла.
— Не надо ля-ля. Я говорю не об этой любви.
Пауза.
— Любовь Господа появляется, когда мы ищем ее, и зовется благодатью, — невозмутимо продолжал Вейсс. — Каждый человек ищет Господа, однако…
Элка брызнула на свои запястья облачко духов.
— Однако? — повторила она.
— Дети умирают, миллионы людей погибают от голода, идут войны, происходят катастрофы, вандализм, зло приводит нас в отчаяние, но…
Под влиянием неожиданного вдохновения Элка брызнула духами на стены исповедальни. Жасмин, корица, дягиль, в духах «Балтазар» было что-то от «Рив Гош», что-то вечное и провоцирующее. Эти женские духи внесли облако серы в сердце таинства.
Вейсс опять запнулся, вдыхая клубы «Балтазара», чей терпкий запах наполнил исповедальню. Побежденный, проповедник умолк.
— Но Иисус отдал жизнь, чтобы спасти нас от зла и смерти, так ведь?
— Вы быстро учитесь.
Его голос опять стал грустным. «Я переборщила с духами», — подумала она. Вейсс был из тех, кто может простить все, кроме безвкусицы. Она достала из сумки листок бумаги и прокашлялась…
— Читая «Март» Фрица Цорна, я думала о вас. Слушайте: «Так же, как нельзя отделить тело от души, как одно дополняет и определяет другое, и как оба составляют целое… так же нельзя допустить отличие любви от сексуальности. Тот, кому слово «любовь» не подходит, может сказать «сексуальность», а тот, кто возражает против слова «сексуальность», пусть скажет «любовь», если ему так нравится». Здорово, правда?
— Мне кажется, автор умер от рака?
— Он умер оттого, что был нелюбим. Я хотела бы поговорить об этой любви.
— Любовь никогда не может быть преступна, — пробормотал Вейсс.
«Есть!» — подумала она.
Тишина воцарилась в кабинке. Кающаяся дала ей установиться, заполнить каждый сантиметр исповедальни, как это сделали ее духи.
— Видите ли, проблема в том, что такая любовь — благодать. Увы, некоторые отвергают эту благодать, тогда как любовь, о которой я говорю, — дар небес.
— Бог — источник всякой любви, мадам.
У него была такая манера произносить слово «любовь», какой не было ни у кого до него. Вейсс бросал «лю», как обещание, открывающее широкие перспективы, «бо» скользило, как по бархату, и задерживало «вь» так, что слово становилось бесстыдным.
Он приближался! Прижав ухо к дереву, она услышала шелест ризы по скамье. Сколько сантиметров разделяли их теперь? Два? Три? Прижав руку к сердцу, широко открыв глаза, задыхаясь, она погладила перегородку. Вейсс отступил.
— Оставьте ваши церемонии, я прошу.
— Вы, кажется, в хорошем настроении?
— Я выздоравливаю, месье.
«Выздоравливаю», — проговорила она, как потерпевший кораблекрушение повторяет на своем острове за тысячи километров от обитаемой земли название, которое он видит на носу корабля, плывущего спасти его. Под грузом волнения она замолчала. Приподнявшись, насколько могла, она увидела небывалую сцену: исповедник прятал лицо в ладонях. Он снова поднял голову. Втайне, в потемках Вейсс плакал: черная река разлилась.
— Если бы вы знали, Элка, как я счастлив, — пробормотал Люк Вейсс голосом без всяких прикрас, голосом, который решился показаться неприкрытым.
Она закрыла глаза. Миленький отец согласился наконец назвать ее по имени! Ее имя на губах священника определяло ее всю, до последней запятой, подводя итог ее скитанию в лесу без него. Она качнулась к своему наперснику, видя только что-то лиловое.
— Докажите.
— Пощадите меня, Элка.
С обеих сторон перегородки установилось бесконечное молчание.
— Почему не претворить любовь в жизнь, вместо того чтобы говорить о ней?
— Тише, тише, — умоляюще сказал он.
Снова молчание. «Вперед», — подумала она, брешь была пробита, перегородка дала трещину, любовь покидала тюрьму, чтобы хлынуть в освободившееся пространство. Теперь уже ничего не будет, как раньше.
— Отец, я — будущее. Священники будут любить женщин. Женщины станут священниками. Иначе ваша Церковь не выживет.
— Вы, кажется, хорошо осведомлены, — сказал он весело.
От землетрясения у нее отнялись руки и ноги. Сила, которая толкала ее к этому человеку, одновременно приковывала ее к месту. «Я поцелую поцелуи твоих губ», — прошептала Элка, почтив цитатой из «Песни песней».
— Ничто не может произойти без женщины, — снова начала она.
— Надо сделать возможным необходимое, — признал Вейсс.
«Ты сам не знаешь, как хорошо ты сказал, миленький отец», — подумала Элка, которая стала отныне его братом и его дочерью. Это произошло из-за его голоса, который проникал ей прямо в сердце, да и в другие области, такие же священные, хотя и пользующиеся меньшим доверием со стороны Церкви. Этот голос приводил в движение все, даже подсознание.
