Другой жизни не будет - Нуровская Мария (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Открыла ему невестка, которая со сна не могла понять, в чем дело. Он отодвинул ее с дороги и направился в комнату, где спал Михал.
— Ты был в аэропорту? — спросил сына.
— Так же как и ты, что я дурак — один ехать, — ответил со злостью Михал.
— Американец у меня. Спит, — произнес он, бессильно взмахнув рукой.
— Желаю тебе успехов.
— Может быть, мы бы вместе…
— Не впутывай меня в свои дела. Не буду же я ему объяснять, что отец — алкоголик и должен опохмелиться.
Он опустил голову.
— Ну, хорошо. — Михал потянулся за одеждой. — Начнем эту партию.
Обнаженные кроны деревьев доставали до серого, в грязных тучах неба. Они стояли втроем над плитой, под которой исчезла металлическая запломбированная урна. Не обошлось без проблем. Урна оказалась больше обычной и не входила в отверстие склепа, пришлось разобрать часть стены. После того как каменщик заделал ее, чужие отправились по аллее к выходу. Чужие. А кем они были для нее? Для себя? Точнее: кем могли бы быть? Хороший вопрос, только на него трудно ответ найти. А может, его и нет.
Он вспомнил день, когда забирал из роддома Ванду с Михалом. Она шла по коридору худая и вообще какая-то другая. Осторожно подала ему ребенка. Жест оказался символическим. Тогда они оба еще этого не знали. Интересно, о чем сейчас думает Михал? У него непроницаемое лицо. Вернет ли ему что-то близость матери? Будет ли Михалу легче от мысли, что может к ней прийти, что он потерял ее так же, как все теряют родителей? Просто умерла. Теперь действительно. Тот, другой, явно переживает. Нахмурился, как бы сдерживая слезы. Если то, что она писала, правда, ему на самом деле должно быть тяжело. Михал говорил, что видел его на пробежке по Бельведерской. Было около семи утра. Люди стояли и мерзли на остановках, а тот начинал день по-своему. Переночевав у него одну ночь, переехал в отель „Форум“, оттуда, наверное, и начал пробежку.
Как братья не похожи друг на друга. Странно все, этот пришелец, чужак — его сын. Однако соединяло их только физическое сходство. Михал, который все взял от Ванды, был ему намного ближе. Может, братьев жизнь так разделила. Наверное, хотя, кто знает. Маловероятно, чтобы они когда-нибудь могли договориться. Но исключать этого нельзя. А если бы все были вместе, какие чувства могли бы их связать? Этого они не узнают никогда.
Как по команде, все трое повернулись друг к другу лицом, посмотрели и отвели глаза. Молча двинулись в сторону кладбищенских ворот. Когда они оказались в машине, Михал предложил куда-нибудь заехать. Выбрали „Кузьню“ в Вильяновском парке. В ресторане было пустынно, только в углу зала сидела веселая компания. Подошел официант.
— „Житню“, — сказал старший сын, — самую дорогую.
Он решил не пить, но вид бутылки тотчас же изменил его настрой. Даже испугался, что Михал может его пропустить, и, решив предупредить эту ситуацию, вытянул руку, но она повисла в воздухе. Михал наполнил рюмку брата, потом свою и поставил бутылку так, чтобы отец не мог до нее дотянуться.
— Ну, пусть земля ей будет пухом, — произнес сын, делая вид, что не замечает взглядов отца.
— А отец? — спросил гость.
— У него проблемы с желудком, — с усмешкой ответил Михал.
Брат принял это к сведению. Он беседовал с Михалом, расспрашивал его. В какой-то момент сказал:
— А наша мать, она там не умела жить.
— Тут бы ей было лучше? — выразил сомнения Михал.
— Не в этом дело, лучше или хуже, вопрос, есть ли возможность питаться от корней. Ее Америка состояла из комиксов, ничего другого она для себя не открыла. Не сделала ни одного шага навстречу стране, в которой прожила почти двадцать лет.
Михал разлил водку по рюмкам, они чокнулись.
— А тебе у нас нравится?
— Вы уникальные люди в истории, это сразу бросается в глаза.
— Понятно. Дворец культуры видно издалека. Хорошо помню тех русских, что его строили. Был один такой в ушанке и валенках. Боже мой, как он выбивал пробку из поллитровки, это была просто поэзия.
— Я завидую, что меня тут не было. Приезжать и изображать из себя туриста не имело смысла. А находиться тут…
— О да, интересная страна. Напомню даты: пятьдесят шестой, шестьдесят восьмой, семидесятый, ну и, наконец, самая главная для меня, восьмерка с нулем. Август был вышкой. Закинешь голову и ждешь: завалится или нет. Слишком высокая и слишком тонкая, но стоит. И внезапно приходит уверенность, что будет стоять, назло законам физики и всем другим. И такая дикая радость, такая эйфория, невозможно ни с чем сравнить.
— Наверное, только со свободой.
— Наверное.
Да, с того ресторана, в который они попали с кладбища, все и началось. Те двое разговаривали, а он как бы не существовал. Ни один из них даже голову не повернул в его сторону. Чокались, спорили, потому что оба уже изрядно выпили. Он и не пробовал к ним присоединиться. Знал, что Михал моментально разоблачит каждый его маневр в сторону бутылки. В конце концов, он мог и не пить. Выпивку имел дома. Речь шла о том, что это по его делу американец сюда приехал. Если бы он не согласился на похороны Ванды в семейном склепе, не было бы ни похорон, ни поминок в ресторане. Мамаша была права, эта наглость Ванды — взять как можно больше для себя — перешла к детям. Они хотят его лишить права быть главным за столом. А ведь он их отец.
Снова заговорили о ней.
— Такая уж у нас семья, каждый пройдет по трупам, — философски изрек Михал.
Он странно вел себя с этим молодым братом, даже голос у него изменился. Обычно Михал говорил быстро, теперь задумывался, как бы взвешивая слова.
— Да, Стефан, — обратился он к брату. — Ты там, я тут. Ты хотя бы живешь, как человек.
— Не сказал бы.
— Понимаешь, здесь всегда так, чтобы выиграть, нужно проиграть, иначе не будешь героем. Положительный герой должен страдать, у него не может просто так что-то получиться. А я, видишь ли, обыкновенный таксист, мне больше нравятся крепкие люди, у которых есть какие-то идеи в голове. Поэтому уважаю генерала Андерса. Забрал свою армию под мышку и на Запад. Знал, парень, чего хотел.
— Но не выиграл.
— Ну… не выиграл. Не мог противостоять всем силам зла.
— На Собеского лучше ставь, он отвечает твоим требованиям. И тоже ездил на белом коне.
Михал, не соглашаясь, покачал головой.
— Мне только новейшая история подходит. У меня был идеальный герой: рабочий восьмидесятых. Знаешь, парень, я не очень-то сентиментален, но, когда попал к воротам судоверфи, плакал как суслик, слезы лились будто из ведра.
Чокнулись.
Он готовился к разговору с младшим сыном, подбирал слова, подыскивал образы, а того ничего не интересовало, Стефан ничего не хотел знать. Был вежлив, но за этой вежливостью скрывалось безразличие. Это было самое плохое. Он мог бы защититься перед обвинением, во всяком случае, попробовал бы. Но того, что на него не будут обращать внимания, не мог себе даже представить. Он для младшего сына не существовал. И каким-то образом даже перестал существовать для собственной семьи. Михал почти к нему не обращался, а внучка стала говорить ему: дедушка.
Это была удивительная встреча, американца и внучки. Пришли к ней на следующий день после приезда младшего сына. По желанию американца перевезли его вещи в гостиницу, сделав кружок по Варшаве на машине. Когда вошли, стол был накрыт. Невестка возбуждена, видно, что была в парикмахерской, прическа ей, правда, не шла, но не в том дело. Эти двое… Михал открыл дверь собственным ключом, вошли в коридор и начали раздеваться. Невестка что-то щебетала, но никто ее не слушал. Внучка и пришелец смотрели друг на друга. Чувствовалось, что не могут оторвать глаз. Потом он присел на корточки.
— Тебя зовут Агнешка?
— Агнешка, — важно подтвердила она.
— Ты похожа на бабушку.
Она с пониманием кивнула головой:
— На бабушку Ванду.
Так это было. Мало того, что у этого сына Ванды не оказалось для него в сердце места, он еще становился для него опасным. Американец наклонился в сторону Михала и рассказывал ему о своей работе: девять лет писал какую-то очень важную для себя книжку и отправил ее в крупное издательство. Потом пожалел, что поставил такую высокую планку. Однако получил от рецензентов „четверку“ — наивысшую оценку.
