Только на одну ночь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" (прочитать книгу .txt) 📗
Эта краткая потасовка будто вычерпала все силы Светы. Если не физические, то душевные — однозначно. Она вставать не спешила, так и осталась на полу. Лишь когда он увидел, как по бледному лицу беззвучно бегут слезы, Эду захотелось повеситься. И хотел коснуться влажной щеки, стирая с неё очередную каплю, но заметил, как яростно блеснули её глаза, и убрал руку.
— Прости, — это губы Эда произнесли сами. Он снова сделал ей больно, не особенно проиграв известию о смерти отца. И этому достижению совершенно не хотелось радоваться.
Еще с минуту Эд сидел и молча смотрел на её лицо. Оцепеневшее, неподвижное, ледяное.
— Я думал, что ты недостойна отца, — тихо выдохнул он, поднимаясь на ноги. — Сейчас не уверен, что тебя вообще кто-то достоин.
— Убирайся, — шепот был тихий, дикий, в нем чувствовалась жажда крови. Сейчас действительно стоило уйти. Сегодня впереди была только война, и ничем хорошим она закончиться не могла. Разве что переломами и кучей перебитой об голову Эда посуды. Но, в конце концов, Эд был Козырем. Козыри не отступали. Никогда.
— Да. Я уйду сейчас, Свет, — Эд кивнул, поднимаясь на ноги. — Но ты знаешь, где я буду уже завтра вечером…
— Если хочешь жить — не будешь. — В её тоне — все яды вселенной. И может быть, даже больше, чем одной только вселенной. Эд лишь ухмыльнулся.
— Если бы я сдавался всякий раз, когда мне об этом говорят…
Глава 21. Ненавистный
Утро вторника было еще отвратительней, чем утро понедельника.
Я проснулась в кабинете. На диване. На кровать мне вчера возвратиться не получилось. Не смогла. Не наскребла в себе ни капли силы вот на этот дивный подвиг.
Постель была сбита и вся пропахла сексом с ним — с Ублюдком.
Нужно было её перестелить, а еще лучше — сжечь, вместе с подушками и одеялом, потому что теперь на ней спокойно спать у меня не получится.
Боже, как меня тошнило от вчерашнего… И я… Я этому чмошнику предложила ремень… Дура. Даже если б разово, но пожелай только “Антон” что-то большее — я бы не стала отказываться. Есть садист, есть мазохистка — так что добру-то пропадать? Ох, если бы я только знала…
И никаких больше слов, одни только матерные и оскорбительные междометия. Я идиотка, а он — редкостная тварь.
«Я тебя хотел. До сих пор хочу».
Честные слова. Прямые. И своей честностью и прямотой — ужасные.
Что за фантазии на недоинцестные темы вообще? Девочки фантазируют на тему отчимов, а мальчики — насчет папиных молоденьких любовниц? Ну ладно, не очень-то и молоденьких, но все-таки.
Давно ли я вообще так жестоко ошибалась? Почему вообще сочла, что стоит обращать на этого идиота внимание больше, чем решила изначально? Он был похож на одержимого лично мной, и действительно редкая женщина не мечтает о такой вот неостановимой жадной страсти. Я вот была не против… Нет, это все ради акций, и до чего тошно от этого. Хочет он меня, как же. Акции — вот самый эффективный афродизиак для апельсинки.
И везде, везде напоминания о нем — пуговицы под босыми ногами по пути в ванную.
Шмотки мои валяются на полу и тут и там, как попало. А вот белая рубашка урода, валяется себе в углу, кажется, кто-то вчера свалил полуголый, в пальто нараспашку. Но мне не жалко, ни на секундочку. Кухня усеяна осколками, я вчера очень яростно снимала стресс. Ну, да, истеричка, а еще садистка, да, и лучше уж тарелки новые куплю, но рвани я вчера в какой-нибудь клуб спустить пар — и даже прокаленный регулярными порками Саб от меня мог просто не уползти живым.
Но осколки можно убрать. Шмотки — собрать в кучу и все-таки сжечь, сплясав вокруг танец ведьмовской ненависти. Кровать — купить новую. Снова расставить на полке в посудном шкафу новые тарелки.
А куда девать черные синяки на моем теле? От зубов белобрысого урода. Хоть кожу с самой себя снимай.
Еще никогда я не смотрела в зеркало в ванной с такой ненавистью. И, увы, три, не три засосы мочалкой, ничем их не замажешь, ничем не отскребешь. И каждый — напоминание о том, как вчера мне было охрененно с раритетно редкостным ублюдком этой планеты. Как стонала, как кайфовала от этой боли — его боли. Настолько было в кайф, что допустила в себе мысль, что в принципе, а может быть, и стоит с ним что-то попробовать, если он, конечно, сам не надумает бежать. Попробовала бы пощупать на перспективу, смогу ли доверять ему хоть сколько-нибудь глубоко. И все было хорошо, все было отлично — ну или я была просто отвыкшая от боли и секса, что так дурела, но…
Сын!
Его сын!
Запретное навсегда, просто потому что нет. Ну не спят с детьми любовников, даже бывших. Некомильфо. Кто-то может поморщиться и утереться, а я даже при мысли о подобной связи всегда передергивалась. Сейчас так меня вообще трясло. Не помог даже контрастный душ. Так, сегодня без кофе, без алкоголя — мне еще на работу ехать. На которую я кстати жутко опаздываю, какое счастье что сегодня не день сдачи номера.
Боже…
Но там же он… Мелкий белобрысый хрен…
Проблема.
Проблемища, бля!
А у меня два интервью под написание, и согласование, и мне придется… Нет, нахер. С этим надо что-то решать.
Я же реально могу ему сегодня челюсть сломать… Сегодня ему уже ничто не поможет, только глянет неровно в мою сторону — и точно сломаю нос, челюсть, руку… До чего доберусь. Не знаю чем — чем попало, нельзя допускать никакого личного контакта, минимум движений и соприкосновений. Еще не хватало снова дать ему возможность меня облапать. До сих пор помню, как козел меня разложил на моем же паркете, и меня начало трясти от непривычного чувства собственного бессилия. Вот же, сука, всю жизнь пашешь на то, чтобы если что смочь себя защитить, а один мажор и ублюдок вдруг почему-то тебе не уступает, а даже выигрывает…
Пока прозванивалась до Старикова — успела заварить себе крепкий мятный чай и достать из заначки успокоительные. Отщипнула себе две таблетки.
— Доброе утро, Светлана. — Голос у Старикова был прохладный. — Я надеюсь, у вас есть уважительная причина для отсутствия на работе. Вы же в курсе, сколько времени, да?
— В курсе, — соврала я и покосилась на часы. Твою мать, два… А я искренне предполагала, что еще даже не полдень. Ох уж эта гребанная осень с её невнятным серым небом за окном.
— Так что там с причинами вашего отсутствия? — сухо напомнил о себя Стариков.
Я прикрыла глаза. Ну… да, правду лучше. Теоретически, пока я работала с Гошей — у меня бывал согласованный с ним гибкий график, потому что то приедь пораньше, то уедь попозже… А жить-то хотелось, и высыпаться, и на дзюдо ходить… Но Гоши уже не было в редакции. Все личные договоренности с ним были не в зачет. В договоре-то был прописан твердый рабочий день…
— Если честно, нет у меня таких причин, Виктор Юрьевич, — призналась я, — уважительных нет. Неуважительных — море.
— Свет, что с вами происходит? — Густому эротичному голосу Старикова вот эта сухость стеклянной пыли категорически не шла. — У меня четыре докладных от Неберта за прошлую неделю на вашу конфликтность. Увольнение в пятницу — ваше, со скандалом и обвинением Антона. Он вас вернул, но вчера — мне уже сказали, Антон прикрыл еще одно ваше большое опоздание. Сегодня Антон увольняется, потому что «не может вписаться в коллектив». У вас так обострились амбиции, что вы готовы выживать с места главного редактора всех, кто на него претендует?
Честно говоря, я охренела настолько, что три минуты молчала, спихивая с языка всю ту матершину, что у меня тут же и вскипела.
Интересно, а Стариков знает, кто такой “Антон” или нет? Судя по наезду — не очень.
И я? Обострилась амбициями? Обидно. Не до слез, конечно — не дождетесь: два раза на одной и той же неделе плакать — это как-то ванильно.
— Ну, Свет, я по-прежнему жду ваших объяснений, — раздраженно буркнул мне в трубку Стариков. — Я же вас с Антоном специально знакомил, думал, вы его натаскаете, а вы так меня подвели…
