Сделать все возможное (ЛП) - Грей Р. С. (библиотека электронных книг .txt) 📗

Доктор Маккормик весело улыбается, наполняя свою чашку кофе. С каждым днем он веселее, вероятно, взволнован перспективой предстоящего выхода на пенсию.

— Приятно видеть вас вместе этим утром. Карантин, должно быть, пошел вам на пользу.

— Думаю, доктору Белл понравилось больше, чем мне, — отвечает Лукас. — По крайней мере, она была красноречивее на счёт этого.

Его двусмысленность проносится мимо нас со всей тонкостью товарного поезда, но доктор Маккормик не показывает никаких признаков понимания. Я вонзаю каблук в его ногу, прежде чем отвернуться.

— Доктор Тэтчер был настоящим солдатом. На самом деле, заключение, казалось, даже устраивало его. Думаю, в тюрьме он бы справился.

Доктор Маккормик смеется.

— Думаю, некоторые вещи никогда не меняются.

Пятнадцать минут спустя, мы с Лукасом стоим в коридоре, готовясь к встрече с нашим первым пациентом. Сейчас без пяти минут восемь и мне жарко. И я сексуально озабочена. Картина моего профессионализма превращается в порнографический снимок полароида.

— Может ты прекратишь это? — выпаливаю я в гневе.

— Что прекратить? — спрашивает он.

Отточенная невинность капает с его точеных черт.

— Перестань смотреть на меня, как будто ты видел меня голой, — шиплю я себе под нос.

Его рот оживляется.

— Не думаю, что ящик Пандоры так работает. Как бы ты хотела, чтобы я смотрел на тебя?

— Как и раньше. С ненавистью. И немного с презрением.

— Так?

— Еще хуже.

Он стоит рядом со мной, и его грудь прижата к моей руке, я раскачиваюсь, как стопка блоков.

— Просто посмотри в другую сторону. Я пытаюсь дочитать эту карту.

— Я уже говорил об этом. Мистер Николс, пятьдесят восемь лет. Обычный ежегодный осмотр. Могу я посмотреть на тебя еще раз?

— Он не упоминал о каких-либо жалобах в бланке записи на прием? И нет. Между нами ничего не изменилось. То, что произошло в смотровой, останется в смотровой.

— Нет претензий. Он как огурчик. Согласен, смотровая под запретом, так что, встретимся в моем кабинете во время обеда? Я бы хотел провести второй раунд, и, судя по тому, как ты смотришь на меня все утро, знаю, что ты тоже этого хочешь.

Мои глаза округляются от его наглости. Говорят, что глаза ‒ это зеркало души, но в этот момент они обнажают мое либидо. Мне бы шторы.

Я стучу в дверь смотровой, где находится мистер Николс и вхожу. Сейчас очередь Лукаса возглавить приём.

— Доброе утро, мистер Николс. Я доктор Тэтчер, а это моя коллега, доктор Белл.

— Почему вас двое?

Я поднимаю свою руку в гипсе, который теперь тонированный, благодаря моей попытке скрыть работу Лукаса. Дань уважения «Звездным войнам» была только временной мерой; мне необходимо было стереть его почерк и сердечки с моей руки.

Я сажусь в углу кабинета, и Лукас начинает осмотр. Он слушает сердцебиение мистера Николса, и тут я понимаю, что мы вернулись на место преступления. Это та самая смотровая комната. Мэрайя заменила журналы «Хайлайтс» свежими изданиями, а моя граница из депрессоров для языка исчезла. Остальное в том же виде, в каком мы её оставили. Стена, к которой Лукас прижал меня, находится прямо передо мной. Насмехается. Когда я моргаю, то вижу там нас: Лукас прижимается ко мне, притираясь своими бедрами к моим. Я вижу, как моя голова откинута назад, а его руки обнажают меня. Я голая и его губы на мне. Горячие и влажные. Опускаются ниже, заставляя меня стонать.

Щелчок нитриловой перчатки возвращает меня в реальность.

Лукас заканчивает с ежегодным осмотром. Он уверяет Мистера Николса, что для обследования мы используем свою лабораторию. Он выходит из смотровой и тянет меня за собой, а я лишь чуточку больше осведомлена, чем комнатное растение.

— Ты бледная, — говорит Лукас.

В его голосе слышится беспокойство. Беспокойство!

Поэтому я хватаю его за лацкан халата и тащу за собой. Коридор пуст и его кабинет тоже. Он меньше, чем у меня. Я никогда не была внутри, потому что раньше не было причины входить сюда, но теперь у меня есть причина, и эта причина неудобно расположена между моих ног.

Я проверяю, чтобы никто не заметил, как мы проскользнули внутрь, и плотно закрываю дверь. Мы одни. Я запираю дверь на замок. Щелчок. Мы действительно одни. Лукас в шоке.

Но я уже снимаю свой белый халат.

— Послушай, Ромео, я тебя только использую, — говорю я.

Мой белый халат брошен на стул.

— Я хочу проникнуть в твою голову и притупить твои чувства, — продолжаю я.

Моя шелковая блузка снята через голову и брошена на пол.

— Мне нужно, чтобы ты влюбился в меня. Я хочу, чтобы ты добровольно отдал мне свое сердце, чтобы я могла разбить его. Тогда ты уйдешь и отдашь мне практику.

Я расстегиваю брюки и выхожу из них.

— Это самый старый книжный трюк, Лукас.

Я стою перед ним в кружевном белье, которое надела утром без всякой причины. Его взгляд пожирает меня с маленького расстояния. Он сжимает руки в кулаки. Разжимает. Снова сжимает. Затем скручивает свои губы и начинает снимать халат.

— Какое совпадение, Дэйзи. Я тоже только использую тебя, — заявляет он.

Он бросает халат на спинку стула, и мой живот опускается.

— Я хочу трахнуть тебя. Я заставлю влюбиться в меня.

Он делает шаг в мою сторону.

— Чтобы, когда я разобью твоё сердце, ты ушла и отдала мне практику.

Мое сердце колотится в ушах. У меня дрожат колени. Его руки обхватывают мою шею, и он наклоняет мою голову назад, так что следующие несколько слов произносит прямо мне в рот.

— И поверь мне, я действительно хочу трахнуть тебя.

Мои колени подкашиваются в тот самый момент, когда Лукас разворачивает меня и притягивает к себе. Я игрушка в его руках. Податливая. Гибкая. Его руки обвиваются вокруг моей груди и ласкают соски через лифчик. Он грубый. Притягательный. Я протягиваю руку и провожу ей по его волосам, в этот момент он тянет чашки лифчика вниз и берет мои обнаженные груди в свои руки. Они тяжелеют в его ладонях, заполняя его хватку, и он стонет от удовлетворения, насколько ему приятно.

Он целует мое плечо и сжимает грудь ладонями, обхватывая пальцами мои соски так, что, когда убирает руки, следы его прикосновений остаются на коже.

Если он ценит размер моей груди, то я ценю размер его рук. Он хватает меня за талию, как будто я ничего не вешу. Затем прижимает меня, запирая между ним и столом. Левой рукой тянется к моей груди, а правой упирается в пупок и опускается ниже. Устойчиво. Нежно.

Мои кружевные трусики такие тонкие, что не являются преградой для его прикосновений. Его рука скользит вниз и накрывает мое тепло поверх кружева. У меня сжимается живот. А мои нервные окончания возбуждаются.

Я не понимаю, что издаю какие-то звуки, пока Лукас не убирает свою левую руку от моей груди и не прикрывает мне рот.

— Ты нас выдашь, — предупреждает он. — Тогда никто не будет в выигрыше.

Предупреждение должно напугать меня, но я покинула реальность, как только вошла в его кабинет. Может быть, он знает это, поэтому не убирает левую руку, а его правая рука скользит вперед и назад между моими ногами. Своей ладонью он проводит по моему центру, прямо по пучку нервов, и я прижимаюсь к нему.

— Мне сделать так еще раз? — шепчет он мне на ухо.

Я киваю, как дурочка.

Он улыбается мне в шею и водит рукой туда-сюда, туда-сюда. Каждая область его ладони чувствуется по-разному. Твёрдая. Мягкая. Шероховатая. Гладкая.

Мне кажется, что он заставит меня кончить вот так, до тех пор, пока его рука не цепляется за трусики и отодвигает их в сторону. Один палец заменяется двумя, и он просто трахает меня вот так, у своего стола.

Я пытаюсь наклониться вперед, чтобы лечь грудью на холодное дерево, но он прижимает меня к себе. Я дрожу, когда он просовывает в меня два пальца, и снова, когда он медленно вытаскивает их. Мое желание просачивается из первобытного инстинкта и интуиции. Мой неолитический мозг сведен к основным импульсам: стонать, задыхаться, сжиматься.