Нина просто запуталась (СИ) - Копытина Марина (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗

Теперь настало время щипцов для угля. Роберт попытался просунуть одну из половин в дверную щель, но ничего не получилось: они были слишком толстыми для проема. Тогда он нащупал все еще мокрый от крови кирпич и принялся стучать по нему рукояткой. Несколько камешков отвалилось от него. Значит, кирпич был не таким плотным, и в следующий раз можно будет раздробить его и вытащить. Тогда он сможет достать рукой до засова. Возможно, придется дробить и соседний кирпич. Работа была долгая и трудная, но это казалось ему вполне реалистичным планом.

Роберт устал. Он отнес инструменты на место, оставив их там, где они были, чтобы Нина ничего не заподозрила. Затем прилег на матрас и уснул.

***

Она сидела рядом и смотрела на него. Удивительно, как выматывает планирование побега, он не проснулся, даже когда она зажигала свет.

— Где ты была? — спросил он. — Сейчас день или ночь?

— Ты, похоже, только и делал, что спал. — Она усмехнулась. — И даже не думал обо мне?

— Думал.

— Сейчас глубокий вечер. Я была у детектива Кюмри. Он славный мужчина. Мы переспали.

Сказанное так поразило Роберта, что у него невольно приоткрылся рот. Она коснулась его подбородка, его слегка передернуло.

— Что, ты хотел быть моим единственным?

Похоже, что ей нравилась ревность.

— Только не будь как Джо.

— Кто такой Джо?

— Джо — новая история, о которой я тебе расскажу.

***

— Он был совсем взрослым, по крайней мере мне так казалось. На курс старше меня. Меня всегда тянуло к мужчинам постарше. Один год — не слишком большая разница в возрасте, но хотя бы какая-то разница. Мы начали встречаться после студенческой вечеринки, когда проснулись в одной постели.

Роберт вопросительно посмотрел на Нину.

— Нет, ничего такого не было. Мы просто лежали в одежде, я — на его груди, а он — обняв меня за талию. Я считала его крутым. Он слушал металл, учился на отлично и был поначалу несколько холоден ко мне. Самое яркое воспоминание, после которого я окончательно в него влюбилась, — его нелюбовь к красной помаде. Он сказал мне об этом прямо.

— Она была на тебе?

— Да. Я обожаю красную помаду, она делает меня уверенной в себе и отстраненной. Никто не захочет целоваться с девушкой, на которой красная помада. А он захотел. Это и было тем самым моментом: я помню, как мы сидели вдвоем на одной из двухъярусных кроватей и пили водку с апельсиновым соком. Мне было явно достаточно, но я не знала меры, особенно после смерти Эдди.

— У тебя проблемы с алкоголем?

— Были, очень серьезные. Не хочу сейчас об этом говорить. Могу сказать только одно: никто мне не помог. Все видели, что я спиваюсь, все говорили «хватит», «посмотри на себя», но никто не оказал практической помощи. Ни один человек. В какой-то степени именно после этого я не очень доверяю людям.

— Не похоже, что ты не хочешь об этом говорить.

— Не хочу. Он как-то неловко наклонился ко мне, как будто случайно, чтобы поставить свой стакан, и мои губы оказались рядом. Я почувствовала себя ужасно грязной, но одновременно очень желанной. Помада размазалась по нашим губам. Когда он оторвался от меня, его рот был красным, как будто он поцеловал шлюху. Мне очень нравился этот образ. Тогда я в него и влюбилась.

— Контраст?

— Что? А, да. Если ты об этом, то да, отличник, маменькин сынок — хотя я узнала об этом позже, — и такая порочность. Контраст крайностей — как раз то, что я люблю.

— А что тебе понравилось во мне? — Роберт сам не ожидал, что задаст такой вопрос, но было поздно.

— Хм. Помнишь, как мы стояли около концертного зала, когда всех выводили наружу? Ты попросил у меня закурить.

— Да.

— Ты сказал, что арестуешь меня, и я сразу почувствовала опасность.

— От меня?

— Да, ты так молод и так складно говоришь. Ты показался мне чертовски привлекательным, в полицейской форме, с идеальными скулами, совсем как Кевин Костнер в «Нет выхода». И достаточно наглый, чтобы так шутить. Тебе никогда не говорили, что у тебя есть особенная харизма?

— Нет. Но я полагаю, она есть, если ты в меня влюбилась?

— Есть. Знаешь, что было последним штрихом в твоем образе?

— Что?

— То, как ты надел перчатки, когда уходил.

— У тебя фетиш по перчаткам?

— Не знаю. Но ты в них смотришься сногсшибательно.

— Спасибо. Жаль, при мне их нет.

Они какое-то время молчали. Роберт почувствовал, что все еще хочет ее, несмотря на все, что она сделала с ним.

— Джо и вправду оказался маменькиным сынком. Он был единственным ребенком в семье, и мама опекала его, как наседка. Что бы он ни захотел и ни собирался сделать — она поддерживала его и вселяла в него чувство собственного превосходства. Примерно тогда я начала толстеть. Я пила безбожно. Я приходила к нему домой пьяной. Никто ничего не замечал. Или не хотели видеть.

— Ты переживала из-за набора веса?

— Тогда — нет. Потому что было всего-то плюс пять-семь кило. Вот потом все стало совсем плохо, когда я набрала лишних тридцать килограммов. Но это случилось позже.

— А как Джо на это реагировал?

— Был один неприятный момент. Он спросил, не беременна ли я. Потому что об этом спросила его мама. Я была оскорблена до глубины души. А еще он запрещал мне видеться с моими подругами, потому что считал их недостойными моего (хотя, думаю, имелось в виду его) внимания.

— Отношения превратились в ад?

— Не сказала бы, что ад. Просто в какой-то момент он начал меня бесить. Я была очень тихой девушкой, скромной и кое-где робкой. Я не могла его бросить. Я не могла и помыслить о том, чтобы сделать ему больно. Моя любовь за три года, что мы встречались…

— Три года? — Роберт выглядел ошарашенным.

— Даже не так. Моя любовь к Джо испарилась за год. Оставшиеся два года я его ненавидела. А его любовь ко мне росла, и это выводило меня из себя еще больше. Я считала, что он не имеет права указывать, как мне жить, а он стремился к большему влиянию на мою жизнь. Но в конце концов я была не способна его бросить. И тогда он попал в аварию.

— Он выжил?

— Нет. Но мне стало так легко и свободно… Я не могу описать это чувство. Грусть от потери, смешанная с чувством полета. Тогда я поняла, что мне лучше быть одной. Но это продолжалось всего лишь до следующей влюбленности. Вот так оно и бывает, Роберт. Я влюбляюсь и парю на крыльях счастья. Мне все нипочем. Я становлюсь удивительно сильной, творческой, умной, веселой. Потом я желаю избавиться от этого человека, потому что мне стыдно за то, что именно он (а он всегда оказывается хуже Эдди) породил во мне эти эмоции. А после расставания я какое-то время чувствую легкость, пока меня не накрывает депрессия. И тогда я влюбляюсь снова. Это происходит как раз в тот момент, когда я уже почти готова убить себя. Мой уровень эмоций исчерпывается, и я не вижу смысла продолжать свое существование. И тогда я ищу, в кого бы мне влюбиться. А еще… Такой парадокс. Ведь женщина не должна сама начинать отношения.

— Почему?

— Так говорила мне бабушка. Будь неприступной, не навязывайся, и за тобой потянулся толпы мужчин.

— По-моему, такие суждения — прошлый век.

— Ты не прав. Это и сейчас работает. Я всегда навязываюсь, а потом получаю свое. А когда я получаю, мне становится скучно. А потом стыдно, ведь я сама хотела этого, а теперь отказываюсь. И мне всегда тошно от таких мужчин — они сами никогда не делали первого шага, ожидая, когда сильная женщина вроде меня добьется своего. Но когда я добиваюсь, мне это перестает быть нужным.

— Хочешь, я добьюсь тебя?

— Куда тебе, Роберт. Ты уже в моей клетке.

Роберту внезапно стало жаль Нину. Он потянулся к ней и коснулся ее губ. Поцелуй получился нежным. Она отстранилась и приложила тыльную часть руки к своей щеке. Ему это показалось очень милым.

— Ты красивая и умная, — сказал он, — тебе незачем добиваться мужчин, они сами прибегут к тебе.

— Перестань. — Ее голос был мягким. — Ты просто хочешь выбраться отсюда.