Нова и Куинтон. Без сожалений (ЛП) - Соренсен Джессика (чтение книг .txt) 📗
Наконец, после того, как проходит целая вечность, мы добираемся до автомобиля, и я пристегиваю ремень безопасности, перекидывая его через плечо. В полной тишине отец включает зажигание, и мотор возвращается к жизни. Затем мы выезжаем по дорожке из гравия к шоссе, оставляя позади реабилитационный центр, место, которое за последние пару месяцев защищало меня от мира и боли, связанной с ним.
Я по большей части молчу, пока мы едем домой, и отец сначала с легкостью справляется с этим, но потом вдруг начинает засыпать меня глупыми вопросами: достаточно ли мне тепло или лучше убавить печку, голоден ли я, потому что он может остановиться и купить мне что-нибудь поесть.
Я качаю головой, ковыряя дырку на колене джинсов. - Пап, я обещаю, что я в порядке. Тебе не нужно постоянно проверять меня.
- Да, но... - он борется с собой, чтобы что-то сказать, сжимая руль так, что костяшки на его пальцах белеют. - Ты и раньше говорил, что все в порядке, но после той беседы с тобой и Чарльзом... мне показалось, что нам нужно было поговорить, но ты этого не сделал.
Он, наверное, думает о том, как я ему сказал во время одной из наших встреч, что я чувствовал своего рода ответственность за смерть матери, потому что он никогда не хотел иметь со мной ничего общего. Он был потрясен моим откровением, и я был также потрясен тем, что он, похоже, не понимал, как я себя чувствовал - как по-разному мы смотрели на вещи.
- Но я клянусь, что сейчас я в порядке, - сжимаю руки в кулаки сильнее, чем ближе мы подъезжаем к дому. Глубокий вдох. Еще вдох. Я могу сделать это. Самое страшное уже позади, верно? Теперь я чист. - Я поел перед отъездом, и мне комфортно, ни жарко, ни холодно. Все хорошо. Мне хорошо. - Убеждаю я, по большей части, самого себя.
Он кивает, довольный ответом, и концентрируется на дороге. - Ладно, дай мне знать, если тебе что-то понадобится.
- Хорошо. - Я переключаю свое внимание на окно и смотрю на размытый пейзаж, который постепенно переходит от деревьев к полям, и, в конечном счете, к домам, когда мы оказываемся на окраине города. Прежде чем я это осознаю, мы въезжаем в мой старый район, состоящий из тупиков и скромных домов. Это место, где все началось, где все изменилось, где я вырос, и где я решил, что буду медленно убивать себя наркотиками. Каждый дом, мимо которого я прошел тысячу раз, проехал на велосипеде, в машине, теперь так чужд мне, что я чувствую, как теряю равновесие. Это чувство только усиливается, когда мы проезжаем один из домов, в котором я покупал наркотики. Мне становится интересно, до сих пор ли они этим занимаются или что-то изменилось. Что, если они их все еще продают? Что делать, если наркотики у меня прямо перед носом? Прямо там? Всего в нескольких кварталах от места, где я живу? Я могу справиться с этим? Я не уверен. Не уверен на данный момент, потому что не вижу и пяти минут своего будущего.
Адреналин начинает неустанно накачивать кровь, и как бы я ни старался заставить свое сердце успокоиться, я не могу. Оно бьется еще быстрее, когда мы сворачиваем к подъездной дороге двухэтажного дома с голубыми ставнями и белым сайдингом. Я бывал в этом доме чаще, чем где-либо в мире, но сейчас чувствую, словно никогда не был здесь раньше. Не уверен, что он действительно был моим домом когда-либо, скорее просто крыша над головой. Я больше ни в чем не уверен. Где мой дом. Что я должен чувствовать. Кто я.
Переродился.
Но в кого я переродился?
- Добро пожаловать домой, - говорит отец опять с этой грустной улыбкой. Он паркует машину перед закрытым гаражом и глушит двигатель.
- Спасибо, - я возвращаю ему вымученную улыбку, надеясь, что мы не будем притворяться, что все в порядке, друг с другом все время, потому что это сведет меня с ума.
Он вынимает ключи из замка зажигания, пока я забираю сумку с заднего сиденья, затем мы выходим из машины и идем по дорожке к входной двери, которую он открывает, и мы оказываемся в прихожей. Реальность поражает меня, словно упавший с неба мешок с кирпичами, ударив в грудь и выбивая из меня весь воздух. Это плохо. Очень плохо. Мне нужно было больше подготовки. Воспоминания роятся по кругу внутри моей головы. Хорошие. Плохие. Те, что связаны с детством. Лекси. Слишком много всего, и я хочу выбежать из двери и найти одного из моих старых друзей торчков, посмотреть, все еще ли он на наркотиках, и может ли он дать что-нибудь - что угодно, чтобы убрать эти эмоции, которые кружатся внутри меня
Мне нужно.
Хочу.
Мне нужно.
Прямо сейчас.
Резко выдыхаю и поворачиваюсь к лестнице, убеждая себя, быть сильнее этого. - Пойду распакую вещи, - говорю я, поднимаясь наверх.
- Ладно, - отец бросает ключи на столик у входной двери, под висящим на стене снимке его и мамы в день их свадьбы. Он выглядит счастливым на нем, такие эмоции я редко видел на его лице. - Хочешь что-нибудь особенное на обед?
- Звучит заманчиво, - я помню, сколько дней я мог обходиться вообще без обеда, подпитывая свое тело кристаллами и героином. Здоровый образ жизни стал частью моего восстановления в последние два месяца. Физические упражнения. Еда. Мысли о духовном. Я даже решился сделать несколько тестов, чтобы увидеть, насколько ухудшилось мое здоровье после повреждения тела уколами иглы. Проверить себя на ВИЧ и гепатит. Все тесты оказались отрицательными, и я рад этому сейчас, но в то время я почувствовал себя расстроенным, потому что болезнь казалась легким пропуском из адской дыры, в которой я оказался благодаря героину и мету. Я надеялся, что, может быть, у меня обнаружится что-то смертельное, и это убьет меня. Тогда мне не пришлось бы смотреть на мир и в свое будущее. Мою вину. Не возвращаться в мир, полный наркотиков и жизни.
Добравшись до конца лестницы, лавирую по коридору, идя до конца в мою комнату. Я подхожу постепенно, зная, что, когда окажусь внутри, многое из того, от чего я так бежал, снова появится. Я думал попросить отца вычистить все для меня: фотографии, рисунки, все, что связано с прошлым. Но мой терапевт сказал, что для меня будет лучше сделать это самому. Надеюсь, что он прав. Я надеюсь, что он прав насчет многих вещей, иначе я сломаюсь.
Я держусь за дверную ручку, наверное, около десяти минут, прежде чем набираюсь смелости повернуть ее и открыть дверь. Когда я вхожу, перешагнув за порог, хочу убежать. Я забыл, как много изображений Лекси у меня на стенах. Не только те, что я нарисовал. Здесь много фотографий, где она смеется, улыбается, обнимает меня. На тех фотографиях, где я с ней, я выгляжу таким счастливым, настолько непохожим, таким свободным. Таким незнакомым. Без шрамов. Я больше не знаю, кто этот человек, и стану ли я им когда-нибудь снова.
Есть еще несколько фотографий моей матери, те, что бабушка дала мне перед смертью. Некоторые из них сняты, когда родители поженились, и есть даже одна, когда мама была беременна мной, ее последние несколько месяцев жизни, прежде чем она ушла, впустив меня в этот мир. Единственная фотография ее и меня вместе. Она очень похожа на меня: темные волосы и такие же карие глаза. Я многое узнал по рассказам бабушки, например, что у нас одинаковая улыбка, но я давно не улыбался, поэтому не уверен, что она по-прежнему похожа на ее.
Мне все-таки удается улыбнуться, смотря на ее фото, где она смеется на камеру. Это заставляет меня чувствовать себя счастливым, и мне грустно, что я должен их снять. Это то, чему меня учили в течение последних нескольких месяцев - отпустить прошлое. Но мне нужно еще несколько минут.
После того, как я осматриваю каждый снимок, дыхание с эмоциональной болью давит на меня, я бросаю свою сумку на пол и иду к стопке эскизов на комоде. Я потерял последние рисунки, когда сгорела квартира, и это почти все, что осталось. Не знаю, хорошо это или плохо. Одно я знаю точно, я рад, что у меня нет автопортретов. На самом деле, я надеюсь, что мне никогда не придется увидеть себя таким, каким я был два месяца назад. Я помню, когда впервые посмотрел в зеркало, попав в реабилитационный центр. Скелет. Ходячий мертвец. Вот как я выглядел.
