Любовь Снегурочки (СИ) - Инош Алана (прочитать книгу .txt) 📗
— Ну, вот видите, — мягко просияли серые глаза. — Всё абсолютно точно будет хорошо.
От обезболивающего в голове плавал какой-то хмель, Ольгу пробивало на истерический смешок. Серые глаза не удивлялись. Они, вероятно, и не такое видели — при их-то работе. В машине их обладательница чуть расстегнула форменную куртку, и оттуда выпала коса — толстая, каштановая с красноватым отливом.
— Точно — Снегурочка, — вырвалось у Ольги.
— Что, простите? — Серые глаза заискрились снежинками улыбки.
— Да так, мысли вслух...
Других травм, кроме сломанной руки и внушительной шишки от удара термосом, у Ольги не оказалось. Но она знала, что были и более тяжело пострадавшие люди. И погибшие. Она не назвала бы точное количество, но их просто не могло не быть. Кого-то даже доставляли в больницу вертолётом.
Сознание трепыхалось на грани снежной реальности, на кромке зимней бури, порхало над заметённым сугробами городом, а где-то рядом маячил образ Снегурочки в форме медицинской службы МЧС. То ли бред, то ли уже наркоз... Она молилась Снегурочке с тёплыми глазами и косой из-под шапки, но та неумолимо ускользала.
Лишь к вечеру к ней в больницу пробились мать и кашляющий сын. Ольга хотела отругать мать за то, что потащила с собой больного Ваньку, но пересохшие после наркоза губы плохо повиновались. Конечно, сероглазая Снегурочка-спасательница исчезла; здесь, в больнице, Ольгой занимались другие врачи. В сердце осталась лёгкая и светлая, ноющая тоска.
Перелом оказался сложным, оскольчатым, потребовалась установка аппарата Илизарова. Даже двух: одного — на предплечье, второго — на кисть. Как Ольга и боялась, искалеченная рука даже после заживления работала заметно хуже здоровой. Подвижность худо-бедно восстановилась, но мелкая моторика пострадала. Для бытовых, повседневных задач — не критично, но для тонких хирургических манипуляций она была уже непригодна.
На работе её высоко ценили как профессионала, а потому ждали её возвращения. Герман Ефимович, главврач офтальмологической клиники, спросил:
— Ну что, Оль? Как рука? Работать сможешь?
В его голосе и взгляде она улавливала беспокойство.
— Смогу, Герман Ефимович, — тихо проронила она. И улыбнулась: — Но, боюсь, только левой.
Начальник знал, что Ольга владела обеими руками одинаково, из-за переучивания став амбидекстром. Если бы не это счастливое обстоятельство, на карьере можно было бы поставить крест, но Ольга сделала ставку на левую руку и не ошиблась.
Вступив в наследство, она продала дедовский дом. Это решение далось ей не без сердечной боли. Она с детства любила эти места — сосновый лес с земляничными полянами, реку, дедовский сад с огородом... На родной могиле она, обняв крест, стиснула зубы и зажмурилась, но слёзы выступали из-под сомкнутых век.
— Дедунь, прости...
Жить здесь она всё равно не могла, её жизнь была прочно привязана к городу, к клинике, в которой она работала. Душа и сердце обливались кровью и слезами, хотелось вцепиться в эти яблони и сосны и не отпускать никогда... Не отпускать своё детство и юность, тёплую память о дедушке, о его добрых глазах, в которых война не оставила своего испепеляющего следа, не отразилась, не искалечила. Лишь мудрость была в них, сдержанная и простая. Он, дед, всё умел: и пирог испечь, и печку для его выпекания сложить.
— Дедунь, если бы ты знал, как мне тебя не хватает...
Лишь об одном она постаралась позаботиться — чтобы дом перешёл в хорошие руки, поэтому к выбору покупателя отнеслась серьёзно. Им стал сын старого друга деда Степана, Алексей. Впрочем, деда в посёлке все знали и уважали.
Спустя несколько месяцев Ольге довелось делать операцию девочке трёх с половиной лет с ювенильной глаукомой. Мелкая моторика правой руки восстановилась процентов на девяносто, но Ольга уже окончательно приняла решение вернуть левой её изначальную, заложенную природой ведущую роль. Тогда, в детстве, за неё всё решила мать, а сейчас она сама вернула всё на свои места. И даже появилось ощущение правильности... И облегчение.
В чертах лица ребёнка Ольге померещилось что-то смутно знакомое, но она не могла вспомнить, где и когда она могла видеть девочку... Или человека, на которого она была так похожа.
У малышки это была уже не первая операция. Предыдущая существенных результатов не принесла, но на сей раз можно было с уверенностью сказать, что дальнейшую потерю зрения у ребёнка удалось остановить. Милая, хорошенькая девчушка с огромными, кукольными ресницами отчего-то запала в душу Ольги больше других её маленьких пациентов, и она чувствовала, что это взаимно. Через её руки прошло очень много детей, всех не упомнишь, но эта девочка... Тут было что-то особенное. Ольга сама не могла точно понять, что.
Коллега рассмешил её шуткой, и она шла, всё ещё улыбаясь, по коридору клиники. С этой улыбкой её и застала рослая девушка в брюках военного покроя и с густыми рыжевато-каштановыми волосами, заплетёнными в толстую косу. На её высокие ботинки были натянуты бахилы. Улыбка, задрожав, растерянно угасла: Ольга узнала эти серые глаза и эту косу. Это лицо она узнала бы из тысяч, из десятков тысяч: ласковый снегопад, пухлые зимние тучи и перевёрнутый автобус. Снегурочке не хватало только шапки и формы медицинской службы.
— Ольга Ивановна, здравствуйте... — Снегурочка откуда-то знала, как её зовут, и Ольгу это почему-то смутило до тёплых мурашек, хотя ничего особенно удивительного в этом на самом деле не было. Память врача — не резиновая, и имён всех родителей пациентов она не может удержать. Это достаточно часто случалось: безымянные, незнакомые люди называли Ольгу по имени-отчеству. И она относилась к этому спокойно.
Но сейчас это приобретало какой-то новый оттенок смысла.
— Здравствуйте, — сказала Ольга, останавливаясь. — Слушаю вас.
— Я Арина, мама Юли Лагушиной из десятой палаты, — сказала сероглазая девушка в берцах. И пояснила: — Три с половиной года, операция по поводу глаукомы.
— Да, конечно, я помню, — проговорила Ольга, утопая в сероглазом снегопаде и снова ощущая горький привкус самого трудного, худшего Нового года в своей жизни.
Кажется, девушка её не узнала. Разве спасатель обязан помнить всех спасённых? Не обязан, конечно, но может.
— Я, собственно, хотела сказать вам спасибо, — улыбнулась Снегурочка и, как выяснилось, мать той хорошенькой девочки с глаукомой, которая так запала в сердце Ольги. — Мы с вами в некотором роде коллеги... Я работаю в медицинской службе МЧС. Вы уж простите, что я без цветов и конфет, — добавила она со смущённым смешком. — Я только что со смены... После работы торопилась в больницу к дочке. В следующий раз занесу.
— Всё это вовсе не обязательно, — сдержанно ответила Ольга. — Это моя работа. У вас тоже достойная профессия — спасать людей. Думаю, мы с вами в расчёте.
— В смысле? — Брови девушки недоуменно и растерянно дрогнули, чуть сдвинулись. Она казалась обескураженной строгим ответом красивой женщины-хирурга.
— Да так... Мысли вслух, — сказала Ольга. Её губы не дрогнули, улыбка зажглась лишь в глазах.
Её рука сама собой опустилась в карман брюк, нащупала там блокнотик. Ручка торчала у неё в нагрудном кармане. Держа блокнотик на весу, Ольга записала свой номер телефона.
— Если возникнут какие-то вопросы, обращайтесь ко мне напрямую.
Она протянула Арине листок с номером. От неё не укрылось, что та не отрывала взгляда от её левой руки, выводившей цифры на бумаге. Короткие рукава медицинской спецодежды не прикрывали шрамов на правой, оставшихся после той аварии. Профессиональная память должна была сработать, Ольга чувствовала это мурашками, которые разбегались по её плечам от взгляда серых глаз.
Позже, возвращаясь с работы домой, она провела по лицу ладонью. Кажется, на интернет-сленге, словечками из которого то и дело щеголял Ванька, это называлось «фейспалм». Перед её мысленным взглядом стояли стройные, сильные ноги в брюках с накладными карманами и высоких ботинках, а от мысли о крепких, рельефных руках, обтянутых рукавами тонкого джемпера, во рту становилось сухо, а нутро сладко ёкало. Ольга была бы не против, если бы эти руки её обняли — да, вот так откровенно. «Если возникнут какие-то вопросы...» Ага, как же, вопросы. «Вопросы» были лишь предлогом, чтобы дать ей свой телефончик.
