И в горе, и в радости - Кочелаева Наталия Александровна (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
— Я чуть с ума не сошла. Она вернулась домой поздно вечером. Сказала, что гуляла, что была в кино. Думала о жизни, так она и сказала…
— Вот видите! — Следователь обрадовался чересчур уж явно. — В двенадцать лет убегают из школы в кино — на полдня. В двадцать лет прогулки могут быть чуть дольше… Но мы ее найдем. Вам нужно набраться терпения. Может быть, какой-то намек отыщется в ее личных вещах? Какие-то визитные карточки, записные книжки? Мы с вами вместе посмотрим, и что-нибудь наверняка выяснится.
— Да?
Этот вежливый, равнодушный вопрос взбесил Кленова.
К сожалению, он очень хорошо его понял, когда попал в то гнездо, откуда упорхнула девица с нелепым именем Кира. В квартире было пять комнат. Для начала ему показали большую гостиную. Было заметно, что над обстановкой немало потрудился дизайнер, — рассеянный мягкий свет, идущий, казалось, из стен, бежевые и сиреневые оттенки, сказочной красоты и удобства диван, ненавязчивые картины — условные, расплывчатые, сил нет какие изящные цветы. Логова колдуньи-сестрицы и самой хозяйки дома Кленов не стал осматривать, вряд ли там сыскалось бы что-то, что могло ему помочь, а дух безмужичьего дома, вдовий, стародевичий, разведенный и брошенный дух он почувствовал еще с порога.
Не было этого духа только в комнате Киры. Здесь пахло легкими, нежными духами и молодостью. Здесь жила молодая девушка, почти ребенок, здесь преобладали все те же бежево-сиреневые тона, но с вкраплениями белого — огромный белый медведь на кровати, белая вязаная шаль на спинке стула, невинно-распутные белые домашние туфельки с загнутыми носами, отороченные пухом.
Хозяйки не стали мешать Кленову осматриваться — беседовали за дверью, в холле. Следователь слышал их голоса — бархатно-красные, глубинно-синие интонации младшей сестры и более мягкие, бежево-розовые — старшей. Он уже знал, что домашнее хозяйство вела старшая — никакая домработница, никакая приходящая помощница не переступала порога этого дома. А жаль. Прислуга часто владеет чужими тайнами и охотно ими делится. «Домработницы все знают, это ошибка думать, что они слепые» («Мастер и Маргарита»). А вы думали? Но нет так нет. В комнате Киры не прибирались с момента ее исчезновения. Это правильно. Да и раньше она, по словам Галины, неохотно пускала домашних в святая святых. Предпочитала прибираться сама. Галина только мыла полы и окна, к остальному принцесса ее не подпускала.
Главных сюрпризов Кленов ожидал от огромного секретера, похожего на спящего бегемота. Три ящика, и в каждом может храниться маленькая тайна, которая позволит успокоить несчастную мать и успокоиться следователю. Помимо антикварного бегемота, в комнате были — кровать, гардероб, туалетный столик с зеркалом, стул и еще какая-то дрянь вроде стула-недомерка. Кленовская жена называла такое дурацким словом «пуфик». Этот самый пуфик сразу же кинулся следователю под ноги, и пришлось его отшвырнуть, как напроказившего щенка.
Гардероб был забит одеждой. Ряды платьев, блузок, юбок… Кленов присвистнул. Разумеется, его удивило не количество вещей — чего еще ждать? Единственная дочь у мамаши, которая, мягко говоря, не бедствует. Но вот вкус у нее своеобразный. Все оттенки белого! Белый снег, белые лилии, белая кость… Кира Морозова была помешана на белом цвете и ничего другого не носила. Стиль в одежде тоже выдерживала — никаких брюк, никакого мини. Длинные, струящиеся или узкие, облегающие платья. Туфли — тут же, в ряд на специальных полочках — классические лодочки на более или менее высоких каблуках или без каблуков вовсе. Ни шпилек, ни платформ. Действительно, своеобразная девица. С пунктиком.
Осмотр туалетного столика ничего не дал. Обычные косметические причиндалы — тоники какие-то, дезодоранты, кремы. Внимание Кленова привлек огромный флакон белого стекла, увенчанный словно бы фигурой ангела или бабочки — кружевные крылья из серебряной проволоки клубились вокруг субтильного тельца неведомого создания. Запах свежести, запах озона после летней грозы, запах разваленного пополам спело-розового арбуза… И еще пахнуло как бы страстью — словно рядом с Евгением Эдуардовичем в комнате находилась обнаженная, полная желания и нежности женщина. Кленов даже обернулся — настолько сильной была навеянная запахом фантазия. В дно флакона впаяна овальная пластинка. Крошечная, серебряная. И надпись на ней Кленов сумел прочесть без посторонней помощи. Потому что она была очень короткой и на русском. «Кира» — вот тебе и все. Именные духи?
Стройный дуэт голосов в холле не умолкал. Кленов открыл дверь.
— Это что? — поинтересовался он у Александры Леонидовны, сунув ей в вялую руку флакон.
— Не знаю… Духи, наверное, — растерялась она.
— Да я сам вижу, что духи! Они принадлежали вашей пропавшей дочери?
— Очевидно, да, если стоят у нее в комнате, — вступила Галина Леонидовна.
— И она все время пользовалась этими духами?
Александра осторожно понюхала флакон, точно там мог быть нашатырь или серная кислота.
— Может быть, последнее время. Раньше я их не видела. Видите, флакон едва почат, значит…
— Ладно, — прекратил пустой разговор Кленов и снова сунулся в комнату. Духи он на столик не вернул. Прихватил с собой. Они ему понадобятся.
Им начал овладевать азарт, знакомый любому следователю, — азарт ищейки, идущей по следу. Запах духов, название которых Кленов смог прочитать самостоятельно, остался с ним, повис на кончиках пальцев. Душа Киры, ее ароматная сущность была теперь близка ему, он чувствовал ее, как чувствуют приближение грозы или разнос у начальства.
Секретер он оставил на сладкое, но тут выяснилась неприятная деталь. Все три ящика были заперты.
— Она всегда их запирала, — пояснила Александра на его безмолвный вопрос. — Всегда, с детства. Мы даже никогда не интересовались… У подростка могут быть свои тайны, тем более у такого, как Кира. Вы согласны?
Кленов покачал головой. Он не знал, могут ли быть у подростка тайны. Он вырос в питерской коммуналке, где семья Кленовых занимала одну, хоть и большую комнату. Его кровать стояла за шкафом, уроки он делал за столом, за которым в разное время обедала семья, думал над чертежами отец и раскладывала шитье мама. В их семье и во всей коммуналке невозможно было утаить даже такое интимное дело, как поход в туалет, а уж такой антикварный секретер занял бы все свободное пространство в их комнате.
Бегемоту пришлось вскрывать пасть с помощью столового ножа. Операция прошла удачно, Кленову удалось отжать замки и ознакомиться с содержимым первого ящика. Журналы. «Мир театра», «Кулисы», даже развратно-глянцевый «Салонные истории», который у понимающих людей давно уже именовался «салонными истериями». Журнальчик, в котором служители Мельпомены обоих полов самозабвенно предавались нарциссизму, а также публиковались душераздирающие истории их жизни, любви и в отдельных, особо антикварных случаях — смерти. На нетребовательный взгляд Кленова, читать такой журнал было заведомо бессмысленно. Зачем тебе знать, каков твой кумир в жизни, если его личность представляет собой лишь цепочку отражений более-менее удачных ролей? Так задумавшись, Кленов перебирал журналы, пока сыщицкий инстинкт не подергал его за рукав и не предложил обратить внимание на одну занятную деталь. В каждом журнале фигурировал один и тот же персонаж, ради которого, очевидно, эти разрозненные фолианты театрально-киношной жизни тут и были собраны.
Диана Юстицкая.
На обложке «Салонных историй» она была представлена собственной персоной. Породистое, холеное лицо, заставляющее полагать, что в молодости его обладательница была ах как хороша собой. Но Кленов все же кино смотрел и в театры, бывало, захаживал и потому мог сказать наверняка — нет, не была. В молодости Юстицкая смотрелась пикантной мордочкой, этаким апфантерриблем. «Теперь лета к суровой прозе клонят» [1]. В благородном наклоне головы — тонкая печаль о несовершенстве этого мира, который она, Диана, не в силах сделать лучше. В одиночку-то! Но она, по крайней мере, старалась — об этом и заголовок на обложке. «Я, по крайней мере, старалась». Интересно, о чем это на самом деле? Глаза актрисы с непередаваемо тонким выражением — тут и доброта, и ирония, и добрая насмешка — смотрели загадочно. А помимо броских заголовков журнал украшал автограф. Витиеватый почерк, черт разберешь. Но несомненная подпись — «Юстицкая». «Милой девочке Кире с искренним пожеланием счастливого творческого пути».
