Дикий мед - Мэйджер Энн (книги txt) 📗
— Послушайте. — Он подступил ближе, сердито насупив свои черные брови.
Она как-то вся распрямилась и произнесла:
— Да?
Подрезать ей крылышки? Сейчас же?
Ее доверчивая улыбка ободряла и бросала вызов.
Он немного стушевался.
— Я хочу сказать…
Она продолжала улыбаться как-то по-особому будто пересиливала себя, чтобы казаться храбрее.
Это напоминало котенка, заигрывающего со львом.
Ситуация выглядела абсурдной.
Чувства, которые он испытывал, были похожи на азарт. Нет, он не ощущал ни ненависти к ней, ни сексуального влечения. Не примешивалось и хищническое чувство. Он испытывал сопереживание, что само по себе казалось невероятным и озадачивало. В ней распознавалась глубокая печаль, невольно проникавшая в его душу. Теперь была понятна ее странная скованность, ее уклончивость, ее затравленный взгляд.
Опять пригрезился тот темноволосый одиннадцатилетний мальчишка, заточенный в белые стены, окруженный белыми халатами. Мальчишка вытаскивал из пластикового пакета золотые наручные часы.
Чертовщина! Джошуа закрыл глаза, чтобы стряхнуть воспоминания о тех маленьких, дрожащих пальчиках, сжимающих холодный золотой корпус. Гнев, двинувший Джошуа утром через весь Сан-Франциско, теперь улегся. При виде ее в этих больничных стенах всколыхнулось что-то глубинное, то, что было в нем прежде, во времена детства.
— Как вас зовут? — спокойно спросила она. Он пробурчал:
— Джошуа.
Какого черта? Он никогда так не представлялся, по крайней мере с тех пор, как ему минуло одиннадцать. Обычно называл фамилию — Камерон.
Он взглянул на ее бледное, запачканное лицо.
Почему он для нее Джошуа?
— Где дежурная? — потребовал он недовольным голосом, намереваясь развеять непостижимый приступ сентиментальности.
— Сожалею, но мне пришлось послать ее посмотреть, как там отец, — проговорила унылая молодая женщина. — Она сейчас вернется. — Помедлив, добавила:
— Вы, вероятно, очень спешите. Извините, что вам приходится ждать из-за меня.
— Ну вот еще, извинения, — огрызнулся он с напускным раздражением.
— Я здесь ожидаю уже порядком, так что в курсе дел. Может быть, я смогу чем-то помочь? Кого вы хотели повидать? — Вопросы звучали доброжелательно.
— Хантера Уатта.
Она резко вскинула голову и замерла.
— Моего отца? — У нее дрогнул голос. Потом удивленно заметила:
— Вы — первый из его друзей.
Правда, я не рассчитывала, что у него таковые остались.
Джошуа потерял дар речи. Она — дочь Хантера Уатта!
— Да, у него не много друзей, — холодно сказал Джошуа.
— Вы напоминаете мне его.
— Я напоминаю вам его? — Джошуа побагровел.
— Он чувствует себя лучше. Будем надеяться, сказала она ободряюще.
Джошуа старался не смотреть на нее, и она неверно это расценила. Ему не терпелось удалиться, но, прежде чем он собрался это сделать, она взяла его за руку.
Ее ручка была мягкой и предательски нежной.
Уже многие годы он не получал такого участия ни от кого. С тех самых пор, как умер его отец.
Усилием воли он отбросил эти воспоминания.
Странная летаргическая расслабленность мешала отдернуть руку. Он повиновался слабости и сел с ней рядом.
Она проговорила, запинаясь:
— Я рада, что вы пришли. Вы, кажется, сострадаете, и это поддерживает. Вы напоминаете мне его. Я хочу сказать, то время, когда он был в расцвете сил. Я тогда ничего не понимала. Теперь же я бы все отдала и даже позволила бы себе голову свернуть, лишь бы он очнулся. Вот уже несколько часов мне так одиноко…
Она не плакала, но чувствовалось, что с усилием сдерживала себя. Джошуа теперь едва ли отдавал себе отчет в происходящем: он привлек ее, стал утешать — такого он себе никогда не позволял.
— Да, трудно, — шептала она сбивчиво, касаясь щекой его воротника. Через тонкий шелк рубашки чувствовалось ее теплое дыхание. — Понимаете, если он умрет, виновата буду только я!
— Что?
— Это из-за меня у него случился приступ. Я чуждалась его многие годы и вот сегодня вернулась домой. Он разговаривал по телефону. Взглянул и заметил меня. С ним случился удар, он упал.
Я.., я пыталась спасти его. Я пыталась вытащить его из бассейна.
Джошуа нервно моргнул, вспомнив ее измученный голос по телефону, свое жестокосердие.
— Поэтому вы простыли и дрожите?
От все еще влажного полотенца исходил еле уловимый запах хлорина. Она обвиняла себя в том, в чем виноват был он. В его скрипучем голосе отразилось неподдельное сострадание:
— Сесилия, вы напрасно вините себя.
— Вы не знаете! Он страшно огорчился, когда меня увидел. А для меня каждая встреча с ним мучение. — Теперь ее голос звучал печальнее, будто от воспоминаний детства оставалась у нее такая же горечь. — Боюсь, у него на меня никогда не хватало времени. Вот почему я негодовала на него, особенно после того, как он развелся с матерью.
Отец женился на другой. Мой брат покинул дом, а я пыталась во всем перечить ему.
— Все в прошлом.
Сесилия, казалось, его не слышала.
— Они сказали, что применят какие-то артериальные шарики или сразу станут готовить к операции на сердце. Я уже говорила, он всегда отличался силой и твердостью характера. Дома мы называли его железным мужчиной.
— Да-а. — Согласие прозвучало уныло.
— Теперь же он может умереть в любую минуту.
Ведь только что чертыхался в телефонную трубку, а лишь увидел меня — и сразу сдал. Вот как бывает — все мы носим суровые маски, а под ними — ранимость.
— Не все носят маски, голубушка.
Она вся задрожала, и Джошуа сильнее прижал ее к себе.
— Я убила его, — шептала она, а слезы катились по щекам.
— Нет, не вы. — Нерешительно Джошуа обнял другой рукой ее сотрясаемое рыданиями тело; при этом он заметил, что она не такая уж полная, как казалось. У нее была безупречная фигурка, а полнил ее этот несуразный костюм.
Чувствовалась упругость тела, тонкость талии.
Ему стало необыкновенно хорошо, он даже представить себе не мог — как.
Уже много лет ему не приходилось никого утешать; женщины, с которыми он сталкивался, в этом не нуждались. Его не трогала даже ранимость Хитер, его дочери-подростка.
Оттого, что он прижимал ее к себе, душа смягчалась до появления какого-то чувства боли. Как тогда, когда они ожидали в приемном отделении больницы и ему хотелось, чтобы мать заключила его в объятия, но она сама была раздавлена охватившим ее горем.
Женщина продолжала рыдать, уткнувшись в его плечо, но тут по громкоговорителю вызвали дежурного реаниматолога. Она съежилась, прислушалась, отстранилась, взглянула на него и залилась краской.
— Я.., я не знаю, зачем наговорила вам все это, — шептала она, испытывая неловкость.
— Думаю, вам нужно было высказаться.
— Простите. — Краска смущения стала гуще. — Я знаю, что вы его друг, но, пожалуйста, не рассказывайте… — Она еще больше отстранилась. Он решительно встал.
Черт! Он вел себя как незрелый юнец. Да что это с ним происходит? Она — дочь Уатта. Этого достаточно, чтобы ее ненавидеть.
Но он не испытывал чувства ненависти. Может, оттого, что она совсем не похожа на отца. Такое мягкосердечие, печальное простое лицо, незамысловатая одежда… Она совсем не прекрасна, не элегантна, но в ней есть что-то неподдельное. Ее отец — пройдоха, как и он, Джошуа Камерон.
Раздвижные двери распахнулись, и дежурная вплыла в комнату для ожидавших.
— Мисс Уатт, ваша мать воспользовалась другим выходом. Вы можете повидать вашего отца. Он крепко спит и не узнает о том, что вы приходили.
Странные слова…
Хани смущенно улыбнулась, выражая благодарность дежурной сестре.
— Спасибо.
— Только побыстрее. Если врач вас застанет, я потеряю работу.
Хани обернулась к Джошуа.
— И вас благодарю.., за вашу доброту.
Опять Джошуа удивился тому, что ее внимание оказалось для него столь приятным. Он едва ли мог припомнить, когда его так сердечно благодарили.
