Белое Рождество. Книга 2 - Пембертон Маргарет (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
– Это старая французская тюрьма в центре Ханоя.
Эббра закрыла глаза и привалилась к стене, чувствуя, как в ее душе поднимается отчаяние. Отцу Льюиса известно не намного больше, чем офицерам, которые приезжали сообщить о пленении ее мужа.
– Мне очень жаль, дорогая, – с трудом выговорил полковник. – Но я боюсь, что сейчас нам остается только ждать.
На следующий день прибыла телеграмма, официально подтверждавшая, что Льюис взят в плен. Эббра вновь и вновь перечитывала ее, пытаясь отыскать хотя бы намек на то, где он находится. Краткое описание событий, приведших к пленению Льюиса, полностью совпадало с тем, что ей уже было известно. В конце телеграммы ее предупреждали:
Ввиду того что в настоящее время Вашему мужу присвоен статус военнопленного. Вам предлагается в целях безопасности в ответ на все расспросы сообщать только имя, звание, личный регистрационный номер и дату рождения Вашего мужа. Исключением могут быть лишь ближайшие родственники.
Эббра широко распахнутыми глазами смотрела на краткие, лаконичные строки. Зачем? Почему ее просят следить за тем, кому и что она говорит? Каким образом ее слова могут повлиять на дальнейшую судьбу Льюиса? Эта просьба озадачила ее.
Она положила телеграмму в ящик бюро, гадая, когда армейские власти вновь свяжутся с ней, когда сообщат, какие меры предпринимаются для освобождения Льюиса.
В ближайшие выходные Скотт приехал в Сан-Франциско. Они отправились на озеро Тахо и прошли пешком несколько миль по лесу на северном берегу. Большую часть пути они проделали молча. У Эббры не было новых сведений о Льюисе, а мысли Скотта представлялись ему слишком мрачными и тревожными, чтобы высказывать их вслух.
С той самой минуты, когда Эббра сообщила ему о несчастье, Скотт всеми силами пытался справиться с чувствами, невольно вспыхнувшими в его душе. Ему хотелось, чтобы Эббра принадлежала ему. Навсегда.
Он подавил эту мысль, охваченный таким ужасом и такой жгучей ненавистью к самому себе, что едва мог дышать.
– Я еще не говорил тебе о том, что собираюсь на следующей неделе в Мексику? – Вместо того чтобы посмотреть на Эббру, он устремил взгляд на далекий горный пик Хай-Сьерра.
Эббра испуганно вздрогнула и повернула к нему лицо. – Нет... я... ты уезжаешь надолго?
– До начала сезона, – солгал Скотт. От ненависти к самому себе его слова прозвучали отрывисто. Эббра чуть запнулась, и он сунул руки в карманы, стиснув кулаки. Он не мог прикоснуться к Эббре. Вздумай он это сделать в эту минуту – и он погиб. – Мне очень жаль, Эббра, – продолжал Скотт, по-прежнему глядя прямо перед собой. – Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время...
– Нет. – Лицо Эббры напряглось и побледнело, у губ залегла жесткая складка. – Думаю, это к лучшему, что ты уезжаешь. Я должна привыкать к одиночеству, – чуть слышно добавила она. – Чем дольше ты будешь рядом со мной, тем труднее мне будет научиться жить одной.
Они остановились в тени мамонтовых деревьев, глядя поверх сверкающего озера на вершину Хай-Сьерра. Скотт подумал, что все невысказанное между ними, наконец, стало ясно без лишних слов. Он ошибался, полагая, что Эббре неведомы его истинные чувства. Она знала о них. И может быть, уже давно.
– Я люблю тебя, Эббра, – с трудом ворочая языком, сказал он, понимая, что отныне их частым встречам, их беззаботной дружбе пришел конец.
– Я знаю, – чуть хрипло отозвалась она, не решаясь сказать что-нибудь еще.
Она стояла, отвернувшись от Скотта. Она не могла, не решалась на него посмотреть.
Скотт долго молчал, потом произнес неестественно напряженным голосом:
– Пожалуй, тебе пора домой.
Эббра кивнула, отвернулась от озера и далеких гор и зашагала вслед за Скоттом к «шевроле». В ее глазах застыло мучительное страдание.
Одиночество сводило ее с ума. У нее не было знакомых среди офицерских жен – женщин, которые могли бы понять, разделить ее чувства. День за днем она ждала сообщений от военных, сведений о том, что делается для освобождения Льюиса или хотя бы для установления контакта с ним, но ее ожидания были напрасны. В конце месяца, чувствуя себя так, словно ее бросили одну на чужой планете, Эббра набрала номер, указанный в карточке.
– Моего мужа зовут Льюис, – натянутым тоном произнесла она, – Льюис Эллис.
Ее соединили с офицером, которому было поручено дело Льюиса. Он извинился, что до сих пор не позвонил ей, и сказал, что ничего нового сообщить не может. Прошло слишком мало времени, добавил он.
Единственным ее спасением была книга. С головой погрузившись в воображаемый мир, Эббра просиживала за машинкой с раннего утра до поздней ночи и с мрачным удовлетворением приняла восторженные похвалы Пэтти, получившей очередную часть рукописи за несколько месяцев до ожидаемого срок.
Она не стала рассказывать Пэтти о том, что Льюиса взяли в плен. У Эббры у лее не оставалось сил выслушивать соболезнования, которые все равно не утешили бы ее. Единственным человеком, который мог облегчить ее страдания, был Скотт, но Эббра знала: после его признания на берегу озера Тахо она никогда не обратится к нему за поддержкой.
Порой в ее тревожных снах Льюис и Скотт словно бы сливались воедино, и, просыпаясь, Эббра не могла понять, v кого из них ей не хватает больше. По мере того как неделя сменяла неделю, она обнаружила, что может чуть-чуть облегчить свою тоску по Льюису, продолжая писать ему письма в форме дневника. Казалось, уже одно то, что она пишет, рассказывает ему о том, как провела день, чем занималась, о чем думала, как скучает по нему, хотя бы чуть-чуть приближало Льюиса к ней.
Однако тоску по Скотту унять было нечем. Эббра не могла, не решалась даже думать о нем. Футбольные матчи возобновились, и, судя по отзывам прессы, Скотт играл блестяще.
Эббра все чаще смотрела новости.
В начале октября появились сообщения о том, что американские самолеты сровняли с землей город Фулай, расположенный в тридцати пяти километрах к югу от Ханоя.
Эббра пыталась понять, какие военные цели могла преследовать бомбардировка Фулай. В кратких репортажах об этом не говорилось ни слова. В тот же день Эббра вышла из дома и купила крупномасштабную карту Вьетнама и «Улицу печали» Бернарда Фолла. Как-то раз Скотт сказал ей, что если ей хочется понять причины американской оккупации Вьетнама, положительные и отрицательные стороны военной кампании, то она должна прочесть книгу Фолла. В последние несколько недель Эббра начинала остро сознавать, сколь скудны ее познания о той стране, куда отправился муж. Откровенное равнодушие военных по отношению к Льюису начинало выводить ее из себя.
Офицер по делам военнопленных, к которому прикрепили Эббру, был неизменно вежлив с ней, но ничего нового сказать не мог. Создавалось впечатление, что положение Льюиса заботит его куда меньше, чем необходимость лишний раз напомнить Эббре о том, что при всяких контактах с прессой она не должна давать никакой информации о своем муже, кроме его имени, звания, личного номера и даты рождения.
В январе Эббра закончила роман. Она вложила в книгу весь свой жизненный опыт вкупе с тревогами, болью и надеждами, но не знала и не могла знать, получилось ли у нее именно то, чего желала Пэтти. Сюжет романа слишком тесно переплетался с судьбой самой Эббры, чтобы она могла составить о нем объективное суждение. Она лишь помнила, что завершение работы принесло ей громадное, почти физическое наслаждение. Она позвонила в контору Пэтти, намереваясь сообщить, что роман закончен и что она сейчас же отправит его по почте, но секретарша сказала, что Пэтти уехала в отпуск и не вернется до конца месяца.
Эббра все же отправила роман, испытывая едва ли не облегчение оттого, что пройдет, по меньшей мере, три недели, прежде чем Пэтти ознакомится с рукописью и сообщит свое мнение о ней. 2 февраля, когда она только начала гадать, не вернулась ли Пэтти из отпуска, зазвонил телефон. Эббре и в голову не пришло, что это может быть Пэтти, но, сняв трубку, она услышала ее хрипловатый голос:
