(не)моё чудовище (СИ) - Фрост Деметра (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt, .fb2) 📗
Или же… я просто выросла? И раньше просто не замечала ничего?
Нет. Не было такого никогда.
Не было покосившегося сарая.
Не было бурьяна на грядках.
Не было этой огромной кучи мусора.
Не было забитых досками окон.
Хотя железная кровать с упругим покрытием, служащим батутом, по-прежнему стоит на том же самом месте - изумительное развлечение даже для 15-летней девчонки.
И собачья будка, прогнившая, правда, и с обвалившейся крышей, тоже на прежнем месте. Только Рекса там нет. Только огрызок ржавой цепи и остался.
Ох, деда…
Прости меня, мой дорогой.
- Эй, голубушка! - зычно окликает меня сильный, но все же старушечий голос со стороны, - Чья будешь, а?
Оборачиваюсь, потерянно смотря на бабку в длинной юбке и старом стеганом пальто. На голове - шапка и теплый платок, в котором морщинистое лицо смотрится строго, но одновременно - знакомо и строго.
- Баб Шур? - неуверенно спрашиваю я, хотя знаю точно - это она. Состарилась, и очень сильно. Но пытливый и умный взгляд на простом бабьем лице с густыми и абсолютно белыми бровями я узнаю без проблем, - Баб Шур, я Ника…
- Самойлова? - пожилая женщина удивленно распахивает лишенный большинства зубов рот, но глаза уже полны узнавания, - Правда что ль? Ты? Да не может быть! Деточка, как ты выросла-то!
Поспешно семеня, бабулька ринулась ко мне со своего двора. Дрожащей рукой открыла калитку, подошла ко мне и, остановившись лишь на секунду, обхватила и крепко-крепко прижалась.
Старушка не только состарилась. Но и ссохлась. Я точно помню, что разница в нашем с ней росте была небольшой. Но сейчас она едва доставала мне до плеча, и я как можно бережнее обхватила ее руками, боясь сломать или сделать больно.
- Вероника! - всхлипнув, говорит мне баба Шура, - Никочка! Самойлова! Красавица! Откуда?
- Откуда и все, - грустно отвечаю, откидываясь назад и внимательно вглядываясь в лицо старушке, - Вот, про деда узнала. Приехала.
- Так ведь добрый месяц прошел уже, - осуждающе покачала головой женщина. - Но хорошо, что приехала, умница! Жаль мне, что Виталя ушел. Ну, мы все когда-нибудь там будем, рано или поздно… Хорошо, что приехала… Но как же ты изменилась, Самойлова! Похорошела! Только худенькая какая-то! Ты же в Москве жила, да? Совсем себя истощала, голубушка!
Я прыснула. Ваши бы, баб Шура, слова, да Паше в уши! Это я-то - и отощала?
- Пойдем, рыбонька, пойдем со мной! - вдруг торопливо говорит женщина, хватает за руку и ведет за собой в сторону дома, - Расскажешь, что как, покушаешь, с дороги поди проголодалась… Пойдем, милая…
Во дворе старушки ненамного, но все же лучше. Видимо, помощников у нее тоже не очень - кое-где забор опал, бурьян кусками сидит, но уже пустующие грядки полосами разрезают участок. В доме оказывается не грязно, но захламлено. Несет сыростью и тем особым застывшим запахом, характерным для помещения, в котором живет пожилой человек. Немного тянет медикаментами и кислятиной квашенной капусты. Но ностальгия накатывает мгновенно - мы с дедом часто захаживали к ней, ведь баба Шура давно была вдовой, а дети с внуками навещали ее всегда ой как редко. А сейчас и подавно не приезжали.
Мне снова стыдно. Уже за них. Потому что по сути я - такая же.
Старушка тащит меня на кухню. Здесь все по-прежнему. Только обветшала немного мебель, но холодильник новый и печь сверкает свежей побелкой. Ряды древней, особой, чугунной посуды также заставляют собой полки и простую деревенскую скамью, а в углу - иконки и даже свеча горит.
- Садись, Никуш, садись, - суетится бабулька, подталкивая меня к столу.
Садясь на не очень крепкий стул, я одновременно расстегиваю куртку и разматываю тонкий шарф. И продолжаю рассматривать местный антураж.
Тюль не очень свежий. Но на подоконнике - многочисленные горшки с геранью. На столе не тканевая, как раньше, а пластиковая скатерть в крупные яркие цветы. Посередине - стеклянная сахарница с налипшими желтыми кусками да простая пластмассовая салфетница. Столешница кухонного гарнитура заставлена банками и металлическими коробками родом из совка - с надписями “Мука”, “Пшено” и прочим. Раньше им место было в шкафу, за дверцами, но с возрастом, разумеется, пожилой женщине стало все трудней и трудней тянутся за ними, вот и выставила всё наружу.
Вижу старую деревянную хлебницу ручной работы. Возможно, ее еще мой дед делал. И неизменный чайный гриб в большой банке. Классика, блин, жанра!
Глянцевые обои под плитку кое-где отклеились. Но на стене, как и раньше, большие часы с кукушкой и картина барского богатого стола с запеченным поросенком в центре внимания. Страшная безвкусица, но без пыли. Любит бабаба Шура почему-то эту картину, только ума не приложу - за что.
Баба Шура суетливо копошится. Ставит на плиту чайник, достает посуду и пиалы с вареньем и медом. И добавляет на стол стеклянный графин не то с ликером, не то с наливкой. Но я склоняюсь все-таки ко второму варианту.
Быстрее, чем я успеваю отговорить старушку, та накрывает на стол. Вареная картошка, сало, лук, соленые огурцы и даже запеченую тыквенную кашу, щедро сдобренную маслом. Мое сопротивление безнадежно смято неожиданно сильным и упрямым голосом старушки, и я послушно принимаюсь за еду, слушая ее бурчание.
Совершенно не злобливое и не обиженное.
Баба Шура даже с какой-то радостью рассказывает о жизни в Юрьево. Ну, и о деде тоже, которого она поддерживала и за которым ухаживала, когда инсульт парализовал руку и часть торса. О чем он мне, разумеется, не сообщил, упрямый и гордый старик. Вопросы, кстати, баба Шура почему-то не задает.
А когда меня начинает клонить в сон (сказался долгий и не совсем комфортный путь сюда), она отправляет меня в ванную, достает чистые полотенца и стелит в маленькой комнатушке, бывшей, как я помню, когда-то детской, а сейчас просто заставленной коробками и очередным хламом.
Но меня все устраивает. И я быстро и легко засыпаю.
4. Вероника
Оказавшись на следующее утро в дедовом доме, первое, что захотелось сделать - это взвыть. Но не волком, а такой несчастной полудохлой собачонкой. Потому что это было страшно!
Я как будто наяву оказалась в своей очередном кошмаре.
Нет, разграблен домишко деда не было - соседи, та же баба Шура, постарались, присматривая за добром.
Но здесь… было грязно. Заброшено. И очень-очень пусто.
И вновь острый укол вины распорол меня снизу доверху. Это я виновата, только я. Поступила не лучше отца, который давно уехал с новой женой в Германию. Он с моей мамой развелся, когда их старший сын, мой родной брат, разбился на мотоцикле, великовозрастный придурок. Новая жена была моложе его почти на двадцать лет, и отец, разумеется, расцвел подле нее. Но после свадьбы наше общение сошло на нет и ограничивалось теперь 3-4 звонками в год, что меня вполне устраивало. Знаю, что он пересылал деду деньги. Оплачивал ремонт дома - потому-то он до сих пор и не сгнил и не рухнул. Вот, даже черепица на крыше новая. И окна стоят пластиковые и двери добротные, современные. На полу, если приглядется, не древний деревянный настил, а качественный паркет. Печка в хорошем состоянии. Холодильник и плита относительно новые.
Но все равно… Как же я виновата! Я, не отец! Я виновата перед дедом! И пускай он до последнего держался молодцом, рядом с ним должна была быть не баба Шура, а более родной и близкий человек. Внучка, которую он любил и уважал несмотря на все ее стремные и ненормальные закидоны.
И что мне теперь делать со своим наследством? Продать дом? Да кто его купит?
И сама я здесь оставаться не собираюсь! В этом клоповнике? В Юрьево? Да чем я буду здесь заниматься? Коров доить? Ходить за лошадьми этого… как его там… барина, что обосновался здесь лет пятнадцать назад?
Ну конечно! Где я - рекламный дизайнер - и конюшня? Сплошное ха-ха!
Но отпуск Андрей Викторович мне дал. А значит, сиднем сидеть не стоит. Приведу дом деда в порядок, приглашу риелторов, выставлю на продажу. Иногда люди переезжают и в такие укромные поселки. За чистым воздухом. За дешевым жильем, опять же. Много я, конечно, не выручу за дом с участком. Максимум, 300 тысяч. Но мне ведь не деньги нужны вовсе. Просто не хочу, чтобы дом окончательно сгнил и пропал. Пусть живут здесь люди. А я уж постараюсь привести его в порядок.
