Отказ - Камфорт Бонни (книга регистрации txt) 📗

– У него ножницы, и он угрожает выколоть своему товарищу по комнате глаз, если мы не отпустим его домой. Мы собираемся усмирить его лекарствами, как только прибудет служба безопасности.

– А вы позвонили Глейзеру?

Глейзер был психотерапевтом у этого подростка, который, как я знала из его истории болезни, страдал различными страхами.

– Я уже три раза вызывала его.

Я с большим уважением отношусь к сестрам, работающим в психиатрических больницах, на них там все держится. Два месяца назад Линда стала свидетелем того, как один из пациентов напал на медсестру, и она до сих пор еще не пришла в себя. Я сказала:

– Давай попробуем справиться сами. Помоги мне выставить отсюда всех посторонних.

Линда кивнула и громко сказала:

– О'кей! Представление закончилось! Всем по своим палатам! Побыстрее!

Я поддержала ее:

– Идите в комнату отдыха смотреть телевизор, в спальню, куда хотите, только, пожалуйста, оставьте нас.

Пациенты с неохотой потянулись прочь, но постоянно оборачивались. Потом я сказала санитарам:

– Поднимите его. Те заворчали:

– Из этого ничего хорошего не выйдет, доктор.

– Поднимите его, – твердо повторила я.

В этот момент в комнату вбежали два высоких охранника. Мне при виде них сразу стало легче, но я сказала:

– Я хочу поговорить с этим мальчиком до того, как вы его изолируете.

Я была уверена, что применение силы обычно только усугубляет ситуацию.

Санитары отпустили мальчика и медленно выпрямились, а он остался лежать на полу, с раскрасневшимся лицом, с пеной у рта, с зажатыми в правой руке ножницами.

Не приближаясь к парню, я сказала:

– Я – доктор Ринсли, и я хочу понять, что происходит. Хочешь спокойно поговорить со мной в отдельном кабинете?

Он внимательно посмотрел на меня и встал. Ростом он был по крайней мере шесть футов с лишним и очень мускулистый; охранники приблизились.

Я протянула руку.

– Дай мне ножницы. Он покачал головой.

– Ты пугаешь людей своими ножницами. Так ты никогда не добьешься, чего хочешь. Отдай их мне, – продолжала я, протягивая руку.

Я прилагала отчаянные усилия, чтобы жестко смотреть на него, моя протянутая рука уже начинала болеть, я вся покрылась потом, представляя себе, как он пронзает мою ладонь. Наконец он поднял руку и опустил ножницы в мою ладонь. Я повернулась и отдала их Линде. Она взяла их, восхищенно глядя на меня.

Потом она и я сели с парнем в отдельной комнате и выслушали его историю. Он сказал, что его товарищ по комнате пытался его отравить. У апельсинового сока был странный вкус, и вперемешку со льдом было подсыпано толченое стекло. Ему надо пойти домой и запереться на чердаке: тогда он бы чувствовал себя в безопасности.

Линда сказала:

– Сегодня ты ляжешь спать в отдельной комнате, а завтра утром я принесу тебе завтрак прямо туда.

Мальчик опустил голову и заплакал.

– Я ненавижу это место. Сидеть тут взаперти с какими-то сумасшедшими!

– Ты понимаешь, что ты их тоже пугаешь? – спросила я.

– Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, – плакал он.

Я сказала:

– Лучший способ заставить их это сделать – самому оставить их в покое. Мы свяжемся с доктором Глейзером и попросим его выписать для тебя какое-нибудь лекарство, чтобы сегодня ты смог спокойно заснуть, а утром тебе надо обо всем этом с ним поговорить.

– Хорошо, – он зашмыгал носом, немного успокоившись. – А они не схватят меня?

Линда сказала:

– Пока ты не будешь пытаться на кого-нибудь напасть, никто тебя не тронет. Но если ты снова начнешь свои выступления, нам придется изолировать тебя, чтобы защитить и тебя, и остальных. Ты понимаешь?

Он кивнул. Я поднялась, и ноги мои еще дрожали после пережитого. Когда я открыла дверь, он сказал:

– Спасибо, доктор. Большое спасибо.

Я вышла, сделала несколько записей в истории болезни моей пациентки и попрощалась с ней.

По дороге домой из машины я позвонила Морри Хелману. Он был хорошим терапевтом, одним из немногих, кто умел по внешним проявлениям судить об эмоциональном состоянии; я хотела сообщить ему, что Ник появился.

– Я сделаю для Ника все возможное, если он продолжит посещения, – сказала я. – И спасибо за то, что вспомнил обо мне.

– Ты знаешь, что я много думаю о тебе.

В позапрошлом году по моей инициативе прервались наши довольно недолгие отношения с Морри.

– Как насчет того, чтобы пообедать вместе? Хотя я его так и не полюбила, я уважала его и ценила то, что он направлял ко мне пациентов.

– Ресторан «Парадиз», в следующую среду, в час, – предложил он.

Я притормозила у светофора и проверила по записной книжке:

– Отлично. До встречи.

Я приехала домой в Брентвуд и с облегчением подумала, что день наконец-то кончился. Столбик термометра довольно сильно опустился, холодный свежий ветер трепал ветви платанов. Мой маленький одноэтажный домик выглядел привлекательно: бледные и алые розы красиво выделялись на фоне белых стен. Это стоило затраченных трудов.

Войдя в дом, я бросила почту на столик, поиграла со своим бассетом Франком, потом переоделась в шорты и полчаса занималась на велотренажере. Потом, почувствовав себя бодрее, покормила собаку, съела тарелку вегетарианского супа, заварила чашку чая с мятой и включила автоответчик.

Звонили мне четыре раза: психиатр напоминал о том, что надо представить результаты тестов; надо было сообщить, смогу ли я остаться на встречу после передачи в следующий вторник; встреча на три часа в понедельник была отменена; один из моих пациентов, находившийся в депрессии, просил срочно связаться с ним.

Последнее сообщение было от Валери Мелдон, моей лучшей подруги. Она была психологом с частной практикой.

– Привет, – записала Валери. – Мне нужен твой совет. Позвони мне сегодня вечером, можно и поздно. Я люблю тебя, пока.

Я улыбнулась. Мы всегда были рядом друг с другом, кроме тех моментов, когда встречались со своими дружками. Мы обсуждали профессиональные проблемы, сплетничали, делились друг с другом своими страхами и обидами, подбадривали друг друга. Мне приходилось тысячи раз в день тщательно взвешивать свои слова и поведение, но с Вэл я всегда расслаблялась и говорила все, что чувствовала.

Почесывая живот Франку, я поговорила с моим депрессивным пациентом.

Когда я концентрировала внимание на пациентах, усталость обычно как рукой снимало. Я чувствовала удовлетворение от того, что подбирала нужные слова, разбиралась в чьих-то проблемах, вообще приносила пользу людям.

Потом я позвонила Вэл. Она сказала:

– Знаешь, что я сегодня ела? Два бисквита и полпакета попкорна. А вечером выпила кока-колы и съела упаковку салями.

– Послушай, ты смешала четыре группы продуктов – жир, сахар, консерванты и заменитель сахара.

– Знаешь, мне нужен твой совет. Ко мне тут ходит парочка по поводу своих семейных проблем. Муж как-то попросил, чтобы я встретилась с каждым из них несколько раз наедине, потому что им трудно высказываться друг перед другом.

– Ого!

– Вот то-то и оно. Можешь догадаться? Наедине он мне сказал, что у него уже два года роман с другой женщиной, и, разумеется, он не хочет, чтобы об этом узнала жена.

– Ты не рассказала им об основных правилах до назначения индивидуальных встреч?

– Я собиралась, но опоздала. Как ты думаешь, я когда-нибудь опять забуду это сделать?

– Непохоже.

– Так что же мне делать?

– Жене ты рассказать не можешь. Единственное, что ты можешь сделать, – сконцентрировать внимание на их брачных отношениях, которые, вероятно, в первую очередь и послужили причиной его романа. Ты должна снова с ним встретиться наедине и сказать, что поскольку он перекачивает свои чувства на сторону, он никогда не сможет решить своих семейных проблем.

– Ладно, спасибо, это хорошо. – Вэл немного помолчала. – Знаешь, Сара, у меня такое чувство, что я, как психотерапевт, черт-те чем занимаюсь.

– Ты – хороший специалист, Вэл. Я это знаю. Я видела, как ты работаешь. Так что перестань казнить себя.