Английский для миллионеров (СИ) - Корсарова Варвара (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
— Да почему непотребном! — вскричала Марианна.
— Да потому! — отрезала Лялечкина, наливаясь багрянцем и сверкая синенькими глазами. — У вас там, прости господи, титьки наружу, лицо размалевано, как у потаскухи!
Лялечкина выговорила последнее слово визгливым бабьим голосом, отчего оно прозвучало особо гадко.
Марианна ахнула и прижала руки к щекам. Ее что… только что оскорбили? Назвали… нет, невозможно!
— Полина Алексеевна! — директриса сморщилась и укоризненно покачала разошедшейся родительнице головой. — Я понимаю, что вы взволнованы и недовольны, но… давайте оставаться вежливыми.
— Я не собираюсь терпеть оскорбления, — пробормотала Марианна под нос, но ее не услышали.
— Эльвира Вадимовна, вы должны принять меры, — потребовала Лялечкина, нервно заправляя за ухо обесцвеченный локон. — Видите, она не понимает. Да что это такое!
Она перевела пылающий негодованием взгляд на директрису. Та обреченно вздохнула и открыла папку.
— Марианна Георгиевна, вы читали кодекс профессиональной этики педагогов, который выпустил городской комитет образования?
— Да, — тупо ответила Марианна.
— Сомневаюсь. Позвольте процитирую… «Своим поведением педагог поддерживает и защищает исторически сложившуюся профессиональную честь педагога…». И вот, слушайте! «…педагогам запрещено размещать в сети интернет информацию, которая может навредить ребенку. В частности, это относится к размещению на личных страницах в соцсетях материалов порнографического характера, пропаганды употребления алкоголя, наркотических и запрещенных веществ, ненормативной лексики».
— Я помню этот параграф. Если вы залезли ко мне на страницу, то видели, что ничего такого там нет. Я совсем не пью и не курю. И не использую… ненормативную лексику, — слова давались Марианне с трудом.
Все происходящее напоминало бред, в голове у нее все смешалось, в груди горело. Она понимала только одно: ее ругают, и ругают зря. Оправдываться не надо, она ни в чем не виновата! Но руки дрожат, глаза начало щипать, и хочется закричать, стукнуть кулаком по столу, выкрикнуть обидные слова противной Лялечкиной, а потом уйти, хлопнув дверью, и будь что будет!
— Нет? Нет?! — Лялечкина подалась вперед и ткнула пальцем в монитор. — Да это и есть самая настоящая порнография! Вчера я застала мужа, когда он рассматривал ваши фотки! Он любовался, как вы крутите задницей, прости господи!
Она часто задышала, но потом взяла себя в руки.
— Марианна Георгиевна, вы здесь выглядите, как падшая женщина, — сказала Лялечкина своим обычным воркующим голоском и победоносно закончила: — Вас нельзя допускать к детям. Скажите ей, Эльвира Вадимовна!
— Скажу, — сухо парировала директриса. — Марианна Георгиевна, я вынуждена просить вас написать заявление по собственному желанию. Вы порочите честь школы.
Марианна не сразу поняла, что ее просят сделать.
— Хорошо, — пожала она плечами, — я уберу эти фотографии. Хотя это неправильно. У меня есть и фотографии с пляжа — их что, тоже убрать?
— Можете убирать, можете не убирать, нам это безразлично, коль скоро вы не будете нашим педагогом. Как только напишете заявление и я его подпишу, можете не отрабатывать положенные две недели. Анастасия Степановна охотно согласилась взять ваш класс и ваш проект… ну, тот, экологический, заграничный, по обмену. Мы уже и документы на нее начали оформлять. Надеюсь, вы извлечете нужный урок из этой ситуации и впредь будете осторожнее делиться с посторонними деталями своей насыщенной личной жизни.
— Я не буду писать заявление. Я ни в чем не виновата. А вам… вам Полина Алексеевна, должно быть стыдно!
Марианна чувствовала, что лепечет по-детски, и слова подбирает неубедительные, но убедительные никак не приходили в голову.
— Послушайте, так не пойдет, — голос директрисы стал холоднее сквозняка из окна. — Мне не хотелось бы применять к вам методы давления. Не хотелось бы подвергать этот случай огласке. Поверьте, она вам ни к чему. Желаете загубить свою карьеру? Я могу вам это обеспечить. Вы же знаете, какие у меня связи и влияние. Заявление можете оставить у секретаря после уроков. Вы свободны.
Марианна порывисто встала, опрокинув стул, и вышла из кабинета. В приемной было пусто: секретарша еще не вернулась, хотя звонок прозвенел минут пять назад. В коридоре громко топали, кричали и смеялись.
Неожиданно у Марианны больно сжалось в груди, а обида заполнила ее всю едкой кислотой. Она тяжело оперлась рукой о стол и замерла, стараясь отдышаться. Так плохо ей еще никогда не было. Никогда она не получала столько оскорблений. И что теперь делать? Покорно писать заявление?
Слова, которые ей бросали, были отвратительны. Она чувствовала их кожей, как прикосновение липкой противной субстанции, и чувствовала их запах, едкий, смрадный.
Марианна вспыхнула, ярость затопила ей голову. Они не имеют права ее увольнять! И заявления по собственному от нее не дождутся! Она сейчас пойдет и скажет все это директрисе и этой чокнутой мамаше в лицо. Разом сложились десятки красивых и дерзких ответов, которыми она поставит всех на место и даст понять, что с ней шутки плохи. Жаль, она не сказала этого сразу, но ничего!
3
Марианна решительно повернулась и взялась за ручку двери, но тут услышала голоса и замерла. Подслушивать было нехорошо, но те слова, что донеслись из кабинета директрисы, оглоушили ее. Марианне показалось, что ее ударили по голове тяжелым мешком.
— Элька, ну вот ты мне скажи, — доверительно произнесла Лялечкина. «Элька» — так она обратилась к элегантной и строгой директрисе. — Вот скажи, Элька, где твои мозги были, когда ты эту чернорылую к себе в школу взяла?
Черно… черноры… это она о ней так говорит. Подобное слово Марианна слышала в свой адрес лишь однажды, в детстве.
— Бес попутал, — покаянно призналась директриса. — Ну что было делать, Поля? Она с красным дипломом, а у меня англичанка как раз в декрет ушла. Она молодец сначала была, старалась. Вот, проект нам выбила. Губки бантиком, глазки горят… пионерка-активистка. Кто ж знал, что так выйдет? Твой-то что говорит?
— А что он говорит? Марианна то, Марианна се! Козззел, — Лялечкина сочно добавила еще одно слово, то, которое комитет образования строго-настрого запрещал использовать. — Сидит, пялится на ее фотки. А на днях с другом поддал. Я на кухне была, слышала, как он о ней разливается соловьем. Знаешь, что сказал? Я бы, говорит, трахнул эту мулатку. Ссскотина! Слушай, а у нее кто из родни негр — мать или отец?
— Отец, — сообщила директриса сочувственно. — Мать ее по молодости в Москве училась, ну и спуталась со студентом из Африки. Тот ее бросил с приплодом. Она дочку родила и родне сплавила. Теперь ее мать в Москве наукой занимается, а Марианна у бабки всю жизнь жила.
— Смотри, Элька, если она останется, школа от меня денег больше ни копейки не получит. Я предупредила. Без обид, Элька, сама понимаешь.
— Я понимаю, Поля, не переживай. Уйдет она. Со мной связываться не станет.
— Хорошо бы совсем из города уехала.
— Уедет, Поля. Я ей посоветую к бабке вернуться, в область. Сделаю так, что Марианну ни в одну школу у нас в городе не возьмут. Кому это надо, чтобы отцы и старшеклассники на нее слюни пускали…
Марианна тихо отошла от двери и упала на стул. Она чувствовала себя так, как будто ее вываляли в грязи.
Как могло такое случиться? Как мог тихий, робкий муж Лялечкиной, отец ее ученицы, говорить о ней… вот так?
Марианна привыкла, что ее внешность вызывает любопытство и недоумение. Тут вам не столица. Такие, как она — редкость в провинциальном русском городе.
Она вовсе не была жгучей брюнеткой. У нее кожа цвета кофе с молоком, где молока куда больше чем кофе, а волосы цвета жженой карамели, волнистые и очень жесткие, с красноватым отливом. Настоящие африканские волосы, одно мучение за ними ухаживать. Нос тонкий, а вот губы нерусские, пухлые. В детстве знакомые умилялись, называли арапчонком, а Марианна мечтала о белокурых локонах и голубых глазах, и коже белой-белой, как пломбир, что продавали в поселковом магазине.
