Апгрейд от Купидона (СИ) - Горышина Ольга (версия книг .TXT) 📗
— Тебе, кому ж ещё?! — усмехнулся он как-то таинственно. Даже, скажем, недобро, ещё сильнее склоняясь над моим столом или, надо понимать, надо мной.
Если бы даже за окном еще не стояла тьма, солнце б в раз померкло для меня, потому что я оказалась под тенью начальника, точно под зонтиком. И зачем-то втянула усталую голову в плечи, точно начальство меня не угощало, а отчитывало.
Где-то хлопнула дверь. Где, непонятно. Понятно лишь одно — мы до сих пор не одни: какого черта кто-то остался в такую позднотищу на работе? Никто, что ли, дома не ждёт? Меня дома не ждали, Семёна ждали. Он ведь свалил пораньше, оставив меня работать до победного конца.
За последний месяц наших вечерних рабочих посиделок в офисе я узнала много интересных подробностей его личной жизни — судя по разговорам с женой, которые он намеренно не скрывал от меня, семейной эту жизнь назвать можно было лишь с натягом, большим. Но Семен даже не пытался натягивать сову на глобус, говоря мне много такого, чего не говорят посторонней. И мне не хотелось ей быть… Посторонней.
Сейчас намного сильнее, чем год назад, когда я поняла, что влюбилась в женатого мужчину. Безнадежно. Он мне снился три ночи подряд, так что утром я даже намерила у себя температуру, а потом ещё и в церковь сходила, свечку от сглаза засветила. Было такое дело в школе, пересмотрели мы с Майкой ужастиков и потом обеим снились одни и те же герои — со светом стали спать, две идиотки. Сейчас я вообще не спала — ни с подушкой, ни с кем… До сих пор. Уже мама начала в разговорах ходить вокруг и около, желая выяснить, что творится в голове и груди ее дочери. А я сама не знала — бред творился… Что еще?
Потом все закрутилось, как в водовороте. Началось с того, что на презентации Семён пригласил меня на танец — а куда было деваться, что ему, что мне: от фирмы больше никого не было, и Семён поступил бы не по-мужски оставив меня у стены мечтать о белом танце. Его руки творили то, что не должны были творить — нет, они не делали ничего предосудительного, просто лежали у меня на талии, а вот мое тело из-за них вообразило себе нечто невообразимое, и я молила небеса поскорее выключить музыку — мне нужно убрать руки с мужских плеч и прижать к собственным бёдрам, чтобы мой непосредственный начальник не увидел темных подмышек на ещё пять минут назад идеальном платье.
Я не знаю, чего он тогда увидел или подумал, я просто не могла сказать ему нет: что не надо подвозить меня до дома, езжайте уже к себе домой… Вас ждут… Мне срочно захотелось вернуться к имени-отчеству, а то дружеская непосредственность вкупе с семейной хроникой Зюзина выбивала из-под моих ног последнюю почву… В какой-то миг золотое кольцо на пальце перестало существовать. В тот момент, когда у подъезда нашей многоэтажки его рука скользнула через мои колени, мимо живота, задев и то, и другое, к ручке автомобильной двери, будто ту заклинило. Нет, заклинило меня от ненужного джентльменства, вывернутого наизнанку — мог бы выйти и открыть мне дверь снаружи. Если бы действительно хотел поухаживать…
И Семён будто прочитал мои мысли — что ж, его лицо слишком близко от моего, а мои глаза просто две суповые тарелки: в них написано, что меня можно и в микроволновку, и в духовку, и в… Да, он явно увидел в моих глазах зелёный свет, но убрал руку с двери прямо на ручку переключения передач, перенёс руку по воздуху, минуя все мое тело.
— Извини, не хочу светиться. То твои соседи ещё не то подумают…
— Что не то? — пролепетала я, хотя фраза если и была вопросом, то точно риторическим.
— Ну есть же круглосуточные бабки в окнах, следящие за благонравственностью невест.
Дверь открыта — мне бы выйти, а то рука сама возьмёт и захлопнет сейчас дверь и глаза на все мыслимые и немыслимые законы бытия и совести.
— За мной не следят, — отчеканила я из последних сил.
Семён усмехнулся — наверное, я покраснела, кто знает… Только он, он изначально знал, что со мной делает. Это я, дура, обрадовалась неожиданной взаимности…
— А за мной — да. Завтра тебе самой добираться. Так что скажи своим, что будешь попозже.
Он подвозил меня уже неделю. Я усмехнулась, согласно кивая, — горько, с трудом не плача над разбившимися надеждами. Он же изначально спросил, почему меня никто не встречает и поинтересовался, не обидится ли кто, если он подвезёт меня до дома.
— На метро быстрее, — подавила я вздох разочарования.
— Все равно скажи, что будешь поздно…
Он сделал паузу, заставив меня проглотить последнюю слюну. Потом медленно сказал, точно издеваясь:
— Много работы для тебя оставлю. И хочу, чтобы ты сделала ее в офисе, а то дома то да се…
Зачем он так? Я всегда все сдавала в срок, иногда ложась спать в три часа ночи…
— … подружки позвонят и так далее.
«И так далее» в тот вечер не было, и я не думала, что когда-нибудь будет. Ну, спросил он меня, почему у меня нет парня? Мама вон тоже спрашивает постоянно… Это ж ничего не значит… Не значит, что он хочет стать моим парнем… Моим мужчиной. Первым.
— Почему ты вернулся? — спросила я, продолжая глядеть на темно-синюю обертку шоколада с оранжевой апельсинкой, от лицезрения которой наворачивались слюни, горькие…
Или я пускала их по тому, кто подвинул ногой стул и сел напротив меня. Вечер, а галстук затянут, что виселица. Чем Семён дышит вообще… Темные волосы уложены точно перед совещанием: была в нем такая привычка, расческой такт отбивать, точно перед началом концерта…
— Потому что захотел, — и усмехнулся. — Захотел шоколада и подумал, что жрать в одно рыло не комильфо.
Я улыбнулась — спонтанно решил не идти домой, а ведь там было что-то важное… Иначе почему бы изначально было не доделать проект вдвоём, как всегда, и, опять же как уже почти всегда, отвезти девушку домой…
— Значит, шоколадка все же не мне? — я зачем-то тоже ему улыбалась. Зачем? Просто не могла держать рот закрытым. — Ну, скажем, не только мне…
— Ну, теперь же ты не одна будешь работать. А со мной. Поделим по-братски…
Семён подтащил плитку шоколада к своему краю стола и принялся разворачивать. Слишком медленно… А у меня слишком быстро стучало сердце. Стучало в голове — в этот момент абсолютно пустой. Я следила за проворными пальцами, сминающими блестящую фольгу, и вспоминала, как под ними шло складками мое платье — вспоминала до сухости во рту и до влажных ладоней. На пальцах из-за этого остались следы от шоколада: отняв руку от лица, я поймала внимательный взгляд Семёна. Что делать? На столе ни листочка, только открытый ноутбук с погасшим экраном. Об себя вытирать, что ли? Мне ж не три года… Об него…
Я не вырвала руки, потому что та окаменела, как и все остальное тело, когда пальцы поплыли через стол к мужским губам: блестящим и слишком большим — они и вчера такими были, неужели? Просто Семён имел привычку еще и цедить слова сквозь плотно сжатые губы, чтобы не повышать на подчиненных голос. Даже повысь он сейчас голос, я бы все равно ничего ответила: язык отнялся, и вся моя сущность сосредоточилась в подушечках пальцев и рвалась наружу электрическими разрядами.
Семён опустил взгляд к моим мраморным пальцам, точно боялся промахнуться — его язык, бегущий по шоколадным разводам, обжигал, точно я ошпарилась варёной картошкой… В такой момент я подумала про верное лекарство от простуды — картошечку, но у меня была другая болезнь, и при ней просто не дышалось совсем. Ну никак… И сердце переставало биться, и сколько бы Семён не играл моим запястьем, пульс не прощупывался. Я умерла: «Я» — разумная единица. От меня остался нолик без… мозгов…
— Ксюш, завари нам чайку…
Как чай заваривать, так Ксюша, а как кашу — так Семён Валерьевич. А расхлебывать снова мне…
Глава 4. "Голая правда!"
— Это и все? — спросил дядя Дима, глядя на мой баул. Ага, как челнок из маминой юности — купила себе хозяйственную сумку в клеточку.
— Все!
Квартира съемная: на поспать мне и на потрахаться — ему. В шкафу только моя одежда. И один его костюм в пластиковом пакете. На всякий пожарный случай, которого за два года так и не возникло. Сёма ни разу не остался на ночь, хотя я часто просила его придумать для жены краткосрочную командировку. Это было для него «слишком», он только иногда «задерживался» в офисе допоздна и временами приезжал «доработать» в субботнее утро. Много секса ему не было нужно — слил и свободен. Боже, а ведь это правда. Голая правда!
