Пикник под соснами (СИ) - Борисова Алина Александровна (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
— Это сойдет за уважение чужих традиций? — поинтересовался у нее, улыбнувшись. — Или ты меня еще заставишь рюмку выпить?
— А что будет, если выпьешь? — Инга тоже улыбается, и не отпускает рук. Все держится за него, словно боится, что он исчезнет.
— Тошнить буду, солнышко. Долго и некрасиво. Может, все же не надо?
— Не надо, — соглашается его счастье. — Ты… ты ко мне? За мной? Я могу для тебя что-то сделать?
— Просто побудь со мной, Инга, — просит он. — Ну, хотя бы до вечера. Я соскучился.
Ее глаза загораются счастьем.
— Конечно, — взволнованно шепчет она. — Конечно, ты же знаешь. Хоть всю жизнь.
Он целует ее в лоб и ведет к выходу.
— Инга? — раздается из-за стола чей-то неуверенный возглас. И тут он вспоминает о них. О них обо всех, протрезвевших с перепугу и взирающих сейчас в гробовом молчании на него и Ингу.
— Она вернется, — бросает он чуть свысока. И продолжает с легким презрением в голосе, — чуть позже, когда в этом доме станет возможным дышать. И если к тому моменту здесь появятся разумные люди, она непременно меня с ними познакомит, — пауза. Оглядел их всех, завороженно внимающих каждому его слову. И добавил, — а животным я не представляюсь.
Они вышли на воздух, и он наконец-то смог вздохнуть полной грудью.
— Ты не возражаешь, если мы улетим отсюда куда подальше? — интересуется он у своей девы, жадно разглядывая ее при дневном свете.
— Нет, конечно не возражаю, — она улыбается ему в ответ шальной от счастья улыбкой, а у него сердце удар пропускает. Как она прекрасна. Как она всегда была прекрасна — его Душа, его Светозарная Дева. А она совсем не изменилась. Взгляд, улыбка, прическа. Даже это платье он помнил. Вот только пьяная. Светоч, его Инга — и пьяная! Как такое вообще возможно? Она пыталась держаться, вот только аура ее сейчас была — лучше вообще не видеть, настолько чуждые, болезненные оттенки, да эмоции хлестали вихрем, сменяясь от беспредельного счастья до тягчайшего сожаления, она стыдилась, что он увидел ее такой, да еще идти ей было сложно, ноги заплетались. И он подхватил ее на руки, прижал к себе, вдыхая аромат ее волос, ее кожи, почти неотделимые от алкогольного смрада, которым, казалось, пропиталась уже она вся.
Да что ж за чудовищный сегодня день! Боги все дают и все отнимают. Даже ее, пресветлую, и ту замарали какой-то дрянью. Но он не откажется. Он никогда и ни от чего не откажется. Что его — то золото, а боги пусть катятся в Бездну!
— Это ничего, — шепчет он своей Инге, — это все ничего. Я любую тебя люблю, ты же знаешь.
Он сажает ее в машину, и они скрываются в облаках, оставляя на память о себе сломанный забор да пару суповых наборов.
Инга держит его за руку. Двумя руками, словно одной не удержать, он вырвется, испарится. Гладит его кисть дрожащими тонкими пальчиками, но участок обнаженной кожи слишком мал, и она отстегивает ему запонку и скользит вверх по руке, заставляя его дышать чаще. Ее касания слишком легки, слишком неуловимы. Ему тоже этого слишком мало!
Он выпускает рычаг управления, тянется к ней и отстегивает пряжку ремня безопасности.
— Перебирайся ко мне на колени, — просит ее чуть осипшим голосом, наплевав на все правила, включая собственные. И уже через пару секунд ощущает ее всем телом. Задирает подол ее платья, ведет руками по атласной коже ее ног, скользнув под трусики, сжимает упругие ягодицы. Как он скучал! Неужели прошел уже год?
Она чуть стонет под его ласками, запускает пальцы в его спутанные волосы, тянется губами к губам. Он с готовностью отвечает, но поцелуй превращается в пытку: зловоние перегара дерет ему глотку, наслаждение вытесняют рвотные позывы. Он целует. Посасывает ее губы, сплетается языками. Инга тает от удовольствия. Ей хорошо. А ему… А ему — как всегда, его сладость всегда оборачивалась горечью, победа — поражением, удача — проклятием. Удивляться ли, что нектар блаженства обернулся ядом в тот самый миг, когда был так нужен?
Его руки скользят по ее спине, ее тело все так же податливо под его пальцами, она льнет к нему, трется, не скрывая желания, а на нем слишком много одежды. Он размыкает поцелуй, напоследок невесомо коснувшись еще раз ее губ. Смотрит в ее глаза — прекрасные, словно небо и затуманенные сейчас, словно небо вокруг, — от страсти, от алкоголя — ему все равно, ее глаза все равно прекрасны! Кладет ее руки на мелкие черные пуговички и просит:
— Расстегни их.
Ее пальцы скользят шаловливыми змейками вокруг его пуговиц, обводят узоры золотого шитья.
— Ты такой красивый сегодня, — шепчут ему ее губы, — такой нарядный. Никогда не видела тебя… таким!
— Нарядным? — он улыбается. Он не может не улыбаться, когда она смотрит на него — так. Ее взгляд, ее улыбка всегда заставляли его улыбаться, забывать все печали, тревоги, проблемы — с первой встречи и до последней, всегда. Всегда.
— Сказочным, — она ему отвечает, но он знает, что это вопрос.
— Это официальный наряд. Демонстрирует принадлежность к роду, статус и много чего еще, — он поясняет, не отрывая взгляда от ее лица. Словно пьет ее облик, и не может напиться. — Надо было кое-кому кое-что напомнить.
— Напомнил?
— О, да! — он и не пытается скрыть горечь этой фразы. — Всем все напомнил, всех покарал, всех победил… И все потерял… Вот скажи мне, так разве бывает? Победителям полагается приз, а что у меня? Только боль, безумие, да маленькая пьяная Инга. Я ж даже любить тебя не смогу, солнышко ты мое!.. А халею все равно мне сними, я сам не справлюсь, руки с утра трясутся.
Она расстегивает. Бесконечное множество этих гнусных пуговиц, и голова ее склоняется все ниже, и волосы падают на лицо. Инга сдувает их, не задумываясь, а он вновь судорожно задерживает дыхание, но упрямо улыбается и поправляет ей пряди рукой.
Его девочки. Одна светлая. Другая темная. Одна любит, другая ненавидит. Одна хотела бы прожить с ним всю жизнь, но не может. Другая может, вот только не хочет. Не хотела. А теперь его дом остался единственным местом на земле, где она сможет хотя бы существовать. Хотя бы существовать. Он мечтал не об этом.
Наконец, халея расстегнута, и он спускает ее с плеч и, не глядя бросает назад. Инга целует его шею. Он все гладит ее — руки, спину, волосы. Он давно уже бросил управление, машина летит сама. Куда? Ему безразлично. Вокруг облака, и ничего не разглядеть, но их обоих это даже устраивает. Что они не видели в этом небе? Можно подняться выше, и им откроется сияющая голубизна небес, а облака будут стелиться под ними, словно бескрайняя снежная равнина. Можно спуститься ниже, и реальность обернется пасмурным днем с проплывающими под ними людскими поселениями. Они множество раз летали вместе и так, и эдак, Инга обожала летать, но его она обожала куда сильнее, и сейчас ей было все равно — как, куда и зачем. Ей нужен был Анхен. Только Анхен.
Ее платье слишком закрыто, но его руки давно уже нащупали молнию в боковом шве, и его пальцы ласкают ее грудь, сжимая, оглаживая, теребя. Зачем, о, зачем он так дразнит ее, если сам сказал, что все равно не сможет быть с ней? И она точно знает, что действительно не сможет, он не выносит алкоголь, совершенно, а в ее крови сейчас его столько плещется! И ведь подумать только, она выпила впервые в жизни. С Анхеном она не могла, а до Анхена слишком маленькая была, ей и не наливали. А после Анхена… а не было ничего после Анхена, она заставляла себя не быть: не думать, не чувствовать. Загружала себя все дни напролет — работа, учеба. Каждый день, без выходных. Чтоб хватало сил лишь доползти до кровати. Чтоб даже на сны — сил уже не было. А сегодня — она хоронила свою любовь. Все пили за ее диплом, а она — за то, что ушло и не вернется.
А он — вот вдруг взял и вернулся. Да, всего на один день, но чудо свершилось, он о ней вспомнил и вернулся. И ей все равно — почему, зачем, и как больно будет, когда он вновь уйдет. Главное — что сейчас он здесь, с ней, и она может обнимать его, целовать, трогать. Вот только — почему сегодня? Почему не вчера или не на три дня позже? Почему он пришел в тот единственный день, когда она не сможет поделиться с ним своей кровью, а значит — и плотью? Ведь не было ничего, что она хотела бы сейчас более страстно.
