Взгляни на птиц небесных (СИ) - Чередий Галина (книги без сокращений TXT) 📗
Довольно миловидная дама чуть за сорок вдохновенно рассказывала ему, как чудно тут детям обеспеченных, но очень занятых родителей.
– У нас шестиразовое питание, причем рацион разрабатывается практически индивидуально для каждого ребенка, ведь сейчас столько аллергий. Никаких консервантов и пищевых добавок. Программа занятий составляется с учетом способности ребенка и, главное, пожелания родителей. У нас есть даже трехлетки, уже свободно общающиеся на русском и английском. Также по желанию – спортивная усиленная подготовка, музыкалка и обучение разным видам искусства. Но основа – это, естественно, жесткое следование распорядку и дисциплина. Наши дети приучаются к реалиям нынешней жизни со столь раннего возраста. Из них впоследствии и вырастают самые успешные и целеустремленные бизнесмены, умеющие ставить перед собой четкие цели и идти к ним, не отвлекаясь ни на что…
– Скажите, а как долго я могу оставлять здесь ребенка? – перебил Мусса рекламные словоизлияния дамы.
– Ну, время пребывания ребенка зависит только от вашего желания. У нас есть детки, которых забирают ежедневно. Но есть и те, чьи родители могут себе позволить лишь нечастые посещения или берут детей домой только на выходные. А есть и те, чьи родители находятся, например, на работе за пределами страны. Мы, кстати, обеспечиваем при необходимости родителям возможность общения с детьми по скайпу. У нас все предусмотрено. Вы не хотите пройтись по нашему заведению и оценить уют и систему безопасности…
– Нет, я думаю, что вернусь сюда с женой, и мы тогда и осмотрим все то, что может предложить ваше учебное заведение. – Мусса резко поднялся и пошёл к выходу, чтобы скрыть, как его лицо искажается, когда он вспоминает, как увидел среди других детей знакомую светловолосую и синеглазую малышку.
По дороге в кабинет он видел через стеклянные стены ребят, необычайно прямо сидящих за партами. У Муссы все внутри сжалось от того, что эти дети напоминали маленьких роботов и, похоже, боялись сделать лишнее движение.
Будь этот детский сад хоть тысячу раз элитным и суперкомфортным, но Мусса не мог представить по какой такой причине родной отец мог запереть сюда свою дочь. Валюша была ребенком, выросшим в деревне, на свободе, и он был просто уверен, что здесь она себя чувствует, как в тюрьме. Почему Элоди вообще это допустила? Что должно было случиться, чтобы она позволила оторвать от себя дочь и запереть её в этом суперэлитном концлагере для малышей?
Наверняка тут не обошлось без этого её муженька.
Он обязательно все это выяснит, пообещал себе Мусса. И если это будет в его силах, он убедит Элоди забрать отсюда дочь. Он и сам не мог понять, почему это его настолько волнует. Но видение грустного личика малышки с глазами его любимой женщины не давало ему нормально дышать.
Он помнил Валюшу с сияющим радостью взглядом, когда он подарил ей всего лишь какую-то глупую куклу. Помнил, как доверчиво и с огромной благодарностью она прижалась к нему тогда, и у него странно дернулось сердце. Как объяснить самому себе, что эта маленькая девочка стала ему небезразлична? А дело даже не в том, что она дочь Элоди, хотя одно это делало Валюшу для Муссы бесценным ребенком. Просто она была такой живой, такой волшебной девочкой, чисто маленькой феей с хрупкими сияющими крылышками, и ей было совсем не место в этих мрачных стенах.
И, пожалуй, даже хорошо, что Валюша была там за стеклом и не увидела и не узнала его. Потому что Мусса сейчас был просто уверен, что если бы она опять доверчиво прижалась к нему, и сказала, что ей тут плохо, то он бы наплевал на все последствия и прорывался бы отсюда с боем, только чтобы забрать её из этого места.
Глава 17 -21
ГЛАВА 17
Элоди
Сильный приступ тошноты буквально столкнул Элоди с кровати ближе к утру. Она сделала всего несколько шагов, и её накрыло головокружение настолько мощное, что казалось – её со всей силой швырнули вниз. Упав на колени прямо на пол в палате так и не дойдя до двери, Элоди согнулась в сильнейшем рвотном позыве. Несмотря на то, что желудок был почти пустым, её выворачивало раз за разом, сотрясая в жестких, сухих спазмах. Тело задрожало в изнеможении, и Элоди рухнула, лишившись последних сил, на грязный мокрый пол. Вся кожа покрыта отвратительным липким потом, с мерзким запахом, глаза пекут в бесполезной попытке пролить хоть каплю слёз, но их нет. Их просто больше не осталось – ни в теле, ни в душе.
Контакт с холодной поверхностью пола сначала принес момент облегчения для исходящегося жаром организма и зудящей кожи. Но вскоре Элоди стала пробирать дрожь, и она сделала попытку подняться. Но та оказалась неудачной, рука, на которую она оперлась, поскользнулась на мокром полу, и Элоди осталась лежать, скрутившись на полу. Глубоко внутри билось, негодуя, её прежнее упрямое я. «Вставай! – требовало оно. – Вставай немедленно! Ты должна бороться!»
Но жуткая, всеобъемлющая апатия обволокла каждую клетку тела Элоди, каждую её мысль, утягивая в черную бездну одним простым вопросом: «А если все напрасно?»
Тихо скрипнула дверь, и прямоугольник тусклого света упал на Элоди, она приоткрыла воспаленные глаза. В дверях стояла сухонькая старушка санитарка. Увидев Элоди, она не стала охать и суетиться. Ей ли удивляться такому, работая здесь столько лет?
Она просто быстро подошла к Элоди и стала деловито поднимать её.
– Ты чего ж-то на холодном-то полу, милая… – тихонько выговаривала она Элоди. – Так же и заболеть-то недолго. Сквозняки-то у нас тут вона какие! У меня день-через день от них в спину вступает. А ты удумала, на полу тут лежать! А воспаление легких?
Элоди горько рассмеялась бы, если бы у неё еще были на это силы. Воспаление легких! Старушка тем временем, проявив неожиданную силу для такого тщедушного тельца, помогла Элоди встать на ноги.
– Так, а теперь давай потихонечку, одна ножка, другая… Пойдем-ка, я тебя помою, милая, – санитарка говорила без остановки тихим журчащим голосом, который неожиданно приносил небольшое облегчение в состояние Элоди.
Да и просто возможность опереться хоть на кого-то, пусть даже совершенно чужого человека, почувствовать простой физический контакт хоть с кем-то – даже от одного этого Элоди словно становилась сильнее. Все же с того момента, как она лишилась возможности видеть даже Софию, Элоди оказалась в совершенной изоляции. И даже элементарное человеческое прикосновение стало для неё недоступной роскошью. И сейчас, опираясь на костлявое плечико старушки, Элоди хоть и мучилась стыдом от того, что повисла кулем на постороннем человеке, но от ощущения тепла рядом просто хотелось плакать.
Они доковыляли до душевой, санитарка усадила Элоди на лавку и стянула грязную, мокрую сорочку.
– Боже милосердный! Ты же еще девчоночка совсем! – всплеснула старушка руками. – И за что же вам молодым такие-то испытания. Вам бы жить да жить, любиться да деток рожать!
Пожилая женщина окинула взглядом отощавшее тело Элоди. Еще вчера она смущалась, когда кто-либо останавливал на ней пристальный взгляд, помня, насколько ужасно стала выглядеть. Но сейчас на неловкость уже не было душевных сил, да и взгляд санитарки был наполнен не брезгливой жалостью, как у других, и не пустым любопытством, а теплом настоящего, неподдельного сочувствия.
Глаза старушки остановились в районе ключиц Элоди.
– А чего ж ты крестик-то не носишь, деточка! Или не крещена? – спросила она, помогая Элоди встать под душ.
– Крещеная. Бабуля настояла, еще в младенчестве. Только я как-то… – Вот теперь Элоди почувствовала приступ стыда, словно не отсутствие одежды сделало её обнаженной.
– Что, не верующая ты? – Санитарка деловито мыла её кожу, принося облегчение каждым движением.
– Ну, я никогда об этом и не задумывалась.
– А самое время, милая. Господь, Отец наш, любит нас всех одинаково, деточка. И готов дать нам утешение и защиту от всех печалей. Но как он узнает, если ты даже не попросишь? Как ему защитить тебя, когда ты сама его помощь-то отвергаешь.
