Созвездие Девы (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
- З-зачем ты так? – поначалу я даже испугалась.
Способность двигаться он мне не вернул, но был в этом и своеобразный плюс: жжение отошло на второй план и казалось вполне терпимым.
- Преподам урок хорошего тона. Боишься? Я мог убрать их и в темноте, но теперь не стану. В следующий раз будешь умнее.
Артемий лег рядом и взглянул прямо в глаза. Измученный, уставший, с воспаленными веками, но со злодейской ухмылкой.
- Завтра меня будут терзать муки совести, обещаю.
- Не пугай меня. Ты же не…
- Я садист, самодур и бесчувственная сволочь, помни об этом.
Он развязал пояс одолженного халата, предварительно укрыв до талии («Смерть от стыда, с точки зрения медицины, представляет определенный интерес, однако опытный образец я подыщу где-нибудь в другом месте»). Расчесанные до крови отметины вызвали новую порцию исследовательского любопытства.
- Молись, чтобы до аллергии не дошло. «Эльфийский лишай» мне еще видеть не доводилось.
Сжавшись в комочек, я не знала куда деваться. Лицо и шея пылали как факелы, а когда удалось разглядеть изуродованный живот... Сжалившись надо мной, Воропаев осторожно подул на ранки, и они затянулись, буро-зеленые пятна сменились пигментными.
- И стоило так трястись? – укоризненно шепнул он, отпуская с «поводка». – Было больно и очень страшно? Или, может быть, жутко унизительно?
- Нет, – созналась я, – совсем не было.
- Тогда почему ты не сказала сразу?
Единственно существующее объяснение было настолько нелепым и нелогичным, что я ограничилась типичным женским:
- Не знаю.
- А кто знает?
- Не знаю… – я неловко потянулась к полам халата, чтобы запахнуться, но Воропаев остановил мои руки.
- Почему? Я понимаю, тема безумно своевременная, но всё же… Почему? Тебе неприятны мои прикосновения? Тебе противен я?
- Нет, – я закрыла глаза, сделав отчаянный выдох. Так жарко и одновременно так холодно. И свет, этот ужасный яркий свет… – Выключи свет. Пожалуйста!
Свет приглушили, хотя в квартире Печорина не предусмотрены реостаты. В этой вкрадчивой полутьме мы могли видеть друг друга. Легче, уже легче.
- Не молчи. Скажи хоть что-нибудь!
Что сказать? Как объяснить? Не могу я прямым текстом, не могу! Сравнимо с тем, чтобы повторно пройти через тогдашние унижения и боль, которая будет преследовать меня до самой смерти. Боль от прикосновений.
Это крест, господа, жирный крест на наших отношениях. Мне не преодолеть барьера, страх парализует сознание. Да, мы не дети, и не нужно быть семи пядей во лбу, дабы знать, что требуется мужчине от женщины, пускай и искренне любимой. Не только это, да, но требуется. «Все мужики – кобели, – вздыхала Элла, – и самый интеллигентный из них – всего лишь интеллигентный кобель». Далекое от истины высказывание, но… Я хочу быть с ним, быть и любить, только вот сама всё порчу… Если любит, то дождется, говорила та же Элька, но вся беда в том, что заветный миг может не наступить… В таком сумбуре мыслей, страхов, эмоций я нашла руку любимого человека и притянула к себе на грудь. Зачем? Всё равно что арахнофобу взять на ручки тарантула и приголубить страшненькую животинку.
- Погладь меня, – и просьба, и приказ, и мольба.
Затылок ломило от дурацких мыслей, злости на собственную никчемность и усиленной душевной борьбы. Тема безумно своевременная…
Погладила другая рука. Висок, скулу, щеку, подбородок. И поцелуй был в зажмуренные веки, а не куда-то там еще. «Если любит, то дождется…» Несколько хрипловатых «гхымов» и хорошо слышных вдохов: он собирался что-то сказать… спросить… но нет. Рука на груди шевельнулась, не сжимая, туда-сюда. Без алчности, без страсти – нежно. Я напряглась, не решаясь открыть глаза и взглянуть на Воропаева, но не остановила. Тепло руки на чувствительной коже было приятным… и одновременно болезненным.
Уже смелее, но по-прежнему бережно, кончиками пальцев. Я превратилась в ощущения: жарко, мягко, странно и щекотно, будто шелковая ткань по голому телу. Глубокий вдох, и ослабели тиски страха. По щекам струилось что-то теплое. Пот с висков? Слезы?
Халат покинул временную владелицу, обнажая плечи, но покрывало никто не тронул. Артемий поцеловал меня и завернул в пушистый кокон с узором из кленовых листьев.
- Когда это случилось?
Понял. Наверняка догадывался, но всегда оставлял право рассказать самой. …В твоей жизни было что-то такое, о чем ты никогда не скажешь. То, что пугает тебя, гнетет, заставляет прятаться…
- На третьем курсе, – я нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. – Возвращалась поздно: задержали в универе. Проводить было некому, с Сашкой тогда еще не повстречались. Зимой в пять вечера уже темно. В переулке по балде заехали и в машину. Большая такая машина, м-микроавтобус. Едва очнулась – «поприветствовали» и… по очереди, – горло сдавил спазм, однако я упрямо продолжала говорить. – Их там трое или четверо было, хотя, может, и больше. Плохо помню, только яркий свет, гогот и маты. Второй раз очнулась в больнице. Закрытый перелом, три ребра, вывих, сотрясение, куча ссадин и гематом плюс обморожение. Оказалось, что избили, на улице выбросили и п-привет…
Артемий обнял кокон из одеяла со мной в центре, коснулся губами макушки.
- Не надо, не продолжай.
- Почему же? Дальше самое интересное: я валяюсь кучей больше месяца. Состояние средней поганости, шок, кость после перелома срослась неправильно и другие радости. Папа дергает за ниточки – переводят в частную. В универе я на грани отчисления, приходится заплатить, чтобы оставили. Отец тогда впервые влез в долги. Еще два месяца взаперти. Ближайшие анализы – новые «радости»: выясняется, что я одиннадцать недель как беременна. Вопроса не стояло – аборт, и точка. Меня особо не спрашивали, а если и спросили разок, то я вряд ли ответила. Из-за всех лекарств, процедур и психотерапий мало что соображала. Родственники рассудили так: деньги отданы, будь добра – учись, зачем тебе какой-то там ублюдок? Да и потом, неизвестно, каким он родится после интенсивной терапии. Я согласилась…
На словах всё легко, а потребовались долгие годы борьбы, бессонные ночи, полные криков и кошмаров, постоянные психотерапевтические сеансы и тренинги, чтобы просто перестать шугаться лиц мужского пола. Решиться на замужество оказалось в сотни раз труднее, но мне хотелось нормальной человеческой жизни, детей хотелось. Кстати, то, что я состояла на учете у психиатра, не подкреплено ни одним официальным документом. Последние проверки отмели всякие сомнения в моей профессиональной пригодности: я боялась только тех мужчин, что нагло нарушали личное пространство, а пациентов воспринимала как бесполых существ, нуждающихся в моей помощи.
- Знал ли Сашка? Конечно, знал, поэтому и обещал не трогать до свадьбы. Мы с ним даже не целовались по-настоящему; решили, что наверстаем, когда поженимся. Пока мы учились, всё выглядело определенным и ясным. А потом… потом я вернулась сюда, потом появился ты…
Воропаев ничего не сказал, лишь потеплее укутал покрывалом. Отыскав халат, протянул мне. Он не стал спрашивать, не стал утешать. Не взглянул, как на уродливое от природы животное – со смесью жалости и брезгливости, не отругал за припозднившиеся откровения. Постыдная тайна была воспринята как должное, как дело в порядке вещей. А я чуть не зарыдала от чего-то, смутно похожего на чувство благодарности.
- Поздно уже, давай спать, – предложил Артемий своим обычным тоном.
Свет, «уставший» от нетипичного полу-включенного состояния, сам собой погас. Печорина ждет сюрприз. Магии на тусклый «светильник» не наскребли даже совместными усилиями, и чтобы отыскать сбежавшие подушки, нам пришлось вслепую ползать по полу. Пару раз столкнулись лбами. Алёна наверняка сидит в спальне и крутит пальцем у прекрасного виска. Любой бы на ее месте усомнился в нашей нормальности.
В блеклом свете мартовского утра проблемы и терзания, зевая, разбредались по своим постам. Я потянулась, разгоняя кровь, и оправила задравшийся халат. На другом конце дивана спиной ко мне спал Артемий. Майки на нем не было, между лопатками белел старый шрам. Вдруг захотелось коснуться этого шрама, но я отдернула руку.
