Наш с тобой секрет (СИ) - Лизергин Богдана (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
- Рождество я, наученная бабушкой-католичкой, всегда отмечала по устоявшимся традициям, — начала Рита. Из её голоса исчезли надменность и насмешливые нотки, сменившись серьёзностью и глубиной, — Но сегодня из всех атрибутов Рождества у нас только святой Николай. Поэтому я буду обращаться к нему, — она слегка развернулась так, чтобы они оба смотрели друг на друга, — Твоя музыка восхитительна. Я терпеть не могу русское рок-нытьё, а в твоём творчестве ничего подобного не наблюдается, может быть поэтому люди, уставшие от заунывных напевов, так живо реагируют на жгучий надрыв этих, пусть и чужих песен, на бесконечную красоту твоего голоса. Тембрально ты можешь рисовать не хуже, чем кистями и мастихином. Эта музыка — зеркало твоей души. Ты пришёл в мир пассионарием, так не зарывай же свой потенциал в землю, это единственное, что я могу от тебя потребовать. Не попросить, а именно потребовать. Художником ты не стал назло мне, так стань музыкантом ради других, тех, кто испытывает катарсис от твоих, почти языческих плясок и песнопений. Пройдёт несколько лет, и твоя группа обязательно станет знаменитой. Не забудь тогда прислать мне почтой ваш диск на старый, хорошо тебе знакомый адрес. И последнее, святой Николай, — в её голос вернулась насмешка, — Единственным, кто не смог сбросить свой крест, был Иисус. Все остальные кресты легко снимаются, стоит только этого захотеть. А теперь можно выпить, — Рита залпом опрокинула свой стакан и тут же скривилась, — Отвратительно сладкое пойло, я такое не уважаю. С вашего позволения, я налью себе водочки.
После её слов атмосфера немного разрядилась. Я сделала глоток и впрямь приторно-сладкого портвейна. Она выпила подряд две стопки “Хортицы”, даже не поморщившись. Я заметила, какими глазами на неё смотрел Саша — единственный, кто не знал, кто она такая и что её связывает с присутствующими.
— Ну всё, ребятки, нежеланная гостья сейчас растворится в ночи, словно её и не было, — она вышла из-за стола, жестом остановила поднявшегося вслед за ней Данилу, — Нет-нет, провожать не надо. Всем
Au revoir ("До свидания"), зайчики и кошечка, — она тонко улыбнулась мне, махнув рукой. Я промолчала.
— И что это вообще было? — несколько обалдело спросил Саша, когда за Ритой захлопнулась входная дверь.
— Femme fatale ("Роковая женщина"), — пробормотал Николай Владимирович.
— Чумовая баба, — выдохнул Олег, — Ничуть не изменилась, всё такая же замороченная манера речи и бешеный взгляд. Да она тебя глазами уничтожала, — обратился он к учителю, — Будешь полным психом, если ещё раз с ней встретишься.
— Зачем мне с ней встречаться? — пожал он плечами, — Душевная некрофилия это не моё.
— Вот и славно, тогда давайте пить по-нормальному, — Олег довольно потёр руки, — Хочу нажраться так, чтобы утром огуречный рассол казался живой водой. Задолбала семейная жизнь.
Началась обычная пьянка. Ну, может, чуть культурнее, чем обычная. Всё-таки портвейн был португальский, водка “Хортица”, а музыка — какой-то зарубежный хард-рок, поставленный Данилой. Когда парни собрались курить на балкон, Николай Владимирович уцепил Данилу за рукав, и они направились на кухню. Конечно, я не могла не воспользоваться шансом подслушать их разговор. Бросив вороватый взгляд на балкон, я сделала музыку чуть тише и прокралась в коридор.
— Зачем ты позвал Риту? Ладно, она была на концерте, о чём ты сообщил мне прямо, сука, перед выступлением, но сюда-то её зачем нужно было приглашать?
— Знаешь, Николай, — судя по звукам, Данила закурил, — В мире много безумных людей, гораздо больше, чем нормальных. И им охеренно хорошо в своём безумии. Об этом ещё Марк Твен говорил, ты, как литератор, должен знать. Я, ты, Рита, пацаны — все мы по-своему безумны, все мы на чём-то глубоко повёрнуты. Я на выпивке, ты на Рите и своих взглядах, Рита… ну, тут просто клиника. Мы в нём замкнуты, мы получаем от него кайф. А эта девочка, Лали, она нормальная. Понимаешь ты это или нет? Пока нормальная. Пока не прибьётся к чьему-нибудь безумию.
— А, так дело в Лали, а не в том, что тебе нравится меня провоцировать? Не в том, что тебе вдруг понравилось безумие моей музыки и моих перформансов и ты хочешь с помощью светлого образа Риты его усилить?
— Дурак, что ли? — но голос его звучал неуверенно.
— А не ты ли мне говорил, что пора жить настоящим, не ты ли обличал ханжескую мораль?
— Чувак, да я пьяный был! Нашёл, когда меня слушать.
— Ты и сейчас не образчик трезвости.
— Короче, не дури. Ты по-прежнему любишь Ритку, а она любит тебя, это же видно.
— И как это я раньше не разглядел в тебе крошечный зародыш бабы Ванги? Что же ты ей предложение делал шесть лет назад, если знал, кого она любит?
— Да там глупо получилось. У меня тогда накрылась выставка, Ритка только вернулась из Амстердама, после почти годового отсутствия. Обоим было хреново на душе, оба чувствовали себя одинокими и никчёмными. Встретились как старые знакомые, за жизнь перетёрли, выпили. Проснулись вместе. Начали общаться, обнаружили много общего, забыли старые обиды. С ней я получал тот адреналин, необходимый для вдохновения, ну ты и сам знаешь, какая она невероятная. Девушка-порох. Решение пожениться было прагматичным и с моей, и с её стороны. Но в один далеко не прекрасный день она закатила истерику, не помню, по какому поводу, обматерила меня, почём зря, швырнула в меня вазой. Я еле уклонился! В мозгу что-то перемкнуло, я подошёл и отвесил ей пощёчину. А Рита из тех женщин, которые рукоприкладства не прощают. Я страдал, унижался, обивал её порог, но она, чёртова девка, укатила в свою Европу, а потом осела в Москве. Решился позвонить ей только год назад, тогда и узнал, что каждую зиму она тусуется здесь.
— Неистовая слёзовыжималка, а не история. Не ты профессию ты выбрал, тебе бы в драматурги податься. Ещё, кстати, не поздно.
— Хорош ёрничать.
Скрипнула дверь балкона, и я двумя гигантскими прыжками метнулась к дивану, чинно усевшись и заняв руки мобильником. Буквы на экране плясали. Мне было так больно, что хотелось стереть себя с лица земли. Я с силой сжала виски. Вернувшийся Николай Владимирович сел рядом со мной, отводя мои пальцы от висков, целуя в лоб. Его руки пахли табаком.
В одиннадцать я сказала, что мне пора. Парни уже разошлись. Он начал уговаривать меня побыть с ним ещё, но я была непреклонна. С меня довольно, видеть его потерянный взгляд было выше моих сил. Но затем он выпалил с каким-то отчаянием:
— Пожалуйста, останься сегодня со мной. Мне это очень нужно, — в его глазах промелькнула боль, и я сдалась.
— Хорошо.
Пол-ночи мы просидели на застеленном диване. Он рассказывал мне истории из своей студенческой жизни, целовал лёгкими, целомудренными поцелуями, снова рассказывал, словно боясь умолкнуть. И с каждым словом он как будто оживал. Всё, что я могла дать ему сейчас — своё присутствие, и благодарность читалась в её тёплых карих глазах, красивых даже во мраке комнаты. Наконец, видя, что я почти сплю, он укрыл меня пледом и ушёл в другую комнату. Но спала я недолго. Мысли, чёрные, ранящие, не думали покидать мою голову. К рассвету я решилась на отчаянный поступок.
На рассвете я встала, на цыпочках прокравшись в его комнату. Он спал, накрыв голову простынёй. Телефон лежал на тумбочке, мигая красной лампочкой — почти разрядился. Я взяла трубку, вернулась в большую комнату и, найдя в списке контактов номер Данилы, нажала кнопку вызова. Меня подташнивало от волнения и боли.
— Алло? — раздался в трубке хриплый голос, — Хер ли ты звонишь в шесть утра, я только лёг!
— Это Лали, — мой голос был не менее хриплым.
— А, привет, — он сбавил тон, — Что-то случилось?
— Дай адрес Риты, — сказала я без обиняков.
— Подслушивала, да? И явно не рождественский подарок ей передать хочешь. Хотя… — голос Данилы был нейтрален, — Что же, пиши.
— Спасибо, — я отключилась.
Одевшись, я вышла в морозное утро. Было ещё темно, лишь далеко на горизонте черноту неба прорезала тоненькая полоска занимавшегося рассвета. На остановке толпился народ. Я села в переполненный трамвай и доехала до дома. Осторожно, чтобы не разбудить родителей, открыла дверь, прокралась в ванную. Синяки под глазами после бессонной мучительной ночи казались почти чёрными. Взяв из морозилки кубики льда я прикладывала их к векам до тех пор, пока боль от холода не стала совсем уж нестерписой. Это меня слегка взбодрило. Умывшись, я забралась с ногами на подоконник и стала смотреть на просыпающийся город. Площадь у памятника Горькому была безлюдна, только голуби серыми кляксами перемещались по заснежененному пятачку в поисках съедобных крошек. Я прислушивалась к своей боли: не начала ли она стихать? Боль не стихала. Перед глазами стояла Рита, мучительно яркая, красивая, как чёртова королева. Как там говорил Николай Владимирович на уроке — у каждого из нас свой дьявол? Что ж, Рита, бесспорно, его личный дьявол, не случайно её окрестили булгаковским именем. Я не знала, что у них были за отношения, но явно из разряда “такое не забывается”. Вот и пусть будет наконец-то счастлив с ней, ведь я не верила тому, что он её забыл. Ложь, ложь, ложь. Дождавшись одиннадцати часов, я переоделась в толстовку в джинсы, накинула куртку и так же осторожно выскользнула из квартиры. Родители ещё спали.
