Подарок - Ахерн Сесилия (книги .TXT) 📗
17
Падение во мрак
В семь часов вечера, когда толпу его сослуживцев, извергнутых из офисного здания, уже засасывало рождественская суматоха, Лу Сафферн все еще сидел в кабинете на своем рабочем месте, чувствуя себя не щеголеватым бизнесменом, а скорее Алоизиусом, школьником, оставленным после уроков, тем самым Алоизиусом, от которого все эти годы он так старался убежать. На папки с делами на его столе Алоизиус смотрел теперь с тем же замешательством, в какое повергала его некогда тарелка с вареным шпинатом: это зеленое месиво обретало над ним власть, парализуя волю. Поняв, что у Лу нет ни малейшей возможности отменить либо перенести беседу, Альфред пришел к нему с видом побитой собаки, изображая искреннее огорчение; он попытался загладить вину, мужественно и покорно глотая все упреки, и стал предлагать разнообразные способы исправить ситуацию. Как всегда, он был очень убедителен и совершенно обезоружил Лу, так что последний и думать забыл о том, как повел себя Альфред вначале, и лишь недоумевал, почему это ему взбрело в голову, будто во всем виноват именно Альфред. Альфред это умел — он в совершенстве овладел этим стилем бумеранга — извалявшись в грязи и бог знает в чем еще, опять вернуться в доверчиво раскрытые ему объятия.
Снаружи было темно и холодно. По набережным и мостам тянулись цепочки машин — люди возвращались домой, вычеркнув еще один день из предрождественской сумятицы. Прав был Гарри — все словно помешались, все бегут — не догнать, и чувства бегут, опережая друг друга, и нарастают так, что в следующую секунду они уже не те, что прежде. Вот и в голове у Лу боль пульсировала сильнее, чем это было утром, и левый глаз дергался — нарастала мигрень. Он притушил настольную лампу — свет резал глаза. Лу был не в состоянии думать, уже не говоря о том, чтобы думать связно, и потому, закутавшись в свое кашемировое пальто и шарф, отлучился из кабинета с намерением заглянуть в ближайшую аптеку и купить что-нибудь от головной боли. Он понимал, что страдает от похмелья, но также был уверен, что заболевает: в последние несколько дней он сам не свой и явно не в порядке. Вся эта рассеянность, расхлябанность, неуверенность в себе — несомненные признаки болезни.
В коридорах было темно, во всех кабинетах свет был погашен, и тускло горело лишь несколько пожарных лампочек, оставленных для охранников с их дежурными обходами. Он нажал кнопку, вызвав лифт и ожидая услышать в ответ гул машины и подергивание тросов, поднимающих вверх кабину. Но все было тихо. Он вновь нажал кнопку вызова и поглядел на панель с обозначением этажей. Лампочка первого этажа была зажжена, но никакого движения лифта не намечалось. Он еще раз нажал на кнопку. Тишина. Он все жал и жал на кнопку, потом, охваченный гневом, стал молотить по дверце кулаком. Не работает. Чего и следовало ожидать.
Он бросился прочь от лифта в поисках пожарной лестницы, а сердце его все еще гулко билось от гнева. До назначенного совещания оставалось еще полчаса — достаточно времени, чтобы спуститься и потом подняться к себе на этаж уже с пилюлями. Свернув с обычного своего пути по коридорам, он проходил через двери, которых раньше и не замечал, и очутился там, где коридоры были узки и не покрыты ковровыми дорожками. Толстые двери из ореха и деревянные панели исчезли, их сменили беленая штукатурка и фанера, а кабинеты превратились в клетушки. Вместо коллекционных картин, которыми он любовался каждый день, на стенах висели репродукции или машинные оттиски.
Завернув за угол, он остановился и удовлетворенно хмыкнул: вот и разгадка необыкновенного проворства этого Гейба! Перед ним был грузовой лифт, и это все разъяснило. Дверцы были широко раскрыты, а мрачную серую кабину освещал зловещий свет длинной флуоресцентной лампы. Он ступил в кабину, зажмурившись от неприятного света, и, прежде чем успел потянуться к кнопке, дверцы закрылись, и кабина быстро поехала вниз. Скорость этого лифта чуть ли не вдвое превышала скорость обычного, и Лу вновь порадовался своей догадке, почему Гейб так быстро перемещался по зданию.
Уже спускаясь, он нажал кнопку первого этажа, но лампочка этажа не загорелась. Он повторил нажатие несколько раз и посильнее, с тревогой наблюдая, как загораются попеременно цифры каждого из этажей. Двенадцатый, одиннадцатый, десятый… Минуя каждый из них, лифт набирал скорость. Девятый, восьмой, седьмой… Лифт и не думал замедлять ход. Теперь кабина дребезжала, канат трясся от бешеной скорости, и Лу с нарастающей тревогой, а вскоре и в полной панике стал жать на все кнопки, которые ему попадались, в том числе и на аварийную, но все было бесполезно. Кабина продолжала свое падение в шахту, мчась туда, куда ей вздумалось.
Возле первого этажа Лу отпрянул от дверцы и скорчился, забившись в угол кабины. Он втянул голову в плечи и, скрестив пальцы на счастье, приготовился к катастрофе.
Мгновение спустя лифт замедлил ход и внезапно остановился. Перед ним в проеме шахты на самом конце каната болтался противовес, подрагивавший от резкой остановки. Когда Лу приоткрыл крепко сомкнутые веки, то увидел, что находится на подвальном этаже. А лифт между тем как ни в чем не бывало, издав свой обычный веселый звоночек, отворил дверцы. Лу содрогнулся — открывшаяся перед ним картина вовсе не напоминала то дружелюбное помещение, что встречало его каждый день на четырнадцатом этаже, когда он выходил из лифта. В подвале было холодно и темно, цементный пол покрывала пыль. Не желая оставаться здесь ни секунды, он быстро нажал кнопку первого этажа, чтобы поскорее вернуться в царство ковровых дорожек и мрамора, хромированной стали и мягких гардин, но кнопка опять не сработала, лампочка этажа не зажглась, лифт не желал двигаться, и дверцы не закрылись. Лу ничего не оставалось, как, выбравшись из лифта, попробовать поискать пожарную лестницу и подняться по ней на первый этаж. Едва он ступил за пределы кабины, как дверцы закрылись, и лифт стал подниматься вверх.
Подвал был тускло освещен. В конце коридора мигала лампа дневного света, от которой у Лу разболелась голова, и он то и дело оступался. В воздухе стоял машинный гул, электропроводка на потолке не была утоплена, и повсюду висели провода. От пола несло холодом, а начищенные до блеска ботинки Лу тут же покрылись густой цементной пылью. Двигаясь по тесному коридору в поисках пожарной лестницы, он вдруг услышал музыку. Звуки неслись из-под двери в конце коридора, там, где коридор сворачивал вправо. «Домой на Рождество» Криса Ри. Там же напротив, в конце коридора, над металлической дверью, он заметил зеленый значок выхода: горевший зеленым светом человечек стремглав бежал куда-то. Но Лу перевел взгляд к той двери, откуда звучала музыка и где внизу виднелась полоска света. Он поглядел на часы. Еще не поздно сбегать в аптеку и не опоздать на совещание, конечно, при условии, что лифт будет работать. Но любопытство возобладало: он направился к манившей его двери и постучал в нее. Музыка была такой громкой, что он едва расслышал собственный стук, поэтому приоткрыл дверь и сунул туда голову.
От увиденного он потерял дар речи, дар этот выскользнул у него изо рта, сгреб под мышку слова и умчался прочь, злорадно хихикая.
За дверью была маленькая подсобка с металлическими полками по стенам, от пола до потолка уставленными всякой всячиной, начиная с запаса лампочек и кончая рулонами туалетной бумаги. Помещение разделяли два прохода, из которых внимание Лу привлек второй. Через щели между секциями с пола пробивался свет, а подойдя поближе, Лу увидел знакомый спальный мешок, брошенный на пол в проходе между стенкой и стеллажом. Лежа на этом мешке, Гейб читал книгу и был так поглощен этим занятием, что даже не поднял глаз, когда Лу подошел к нему. На нижних полках стояли в ряд зажженные свечи, ароматические, из тех, которые можно встретить в офисных туалетах, в углу горела тусклая лампочка без абажура. Гейб был прикрыт грязным одеялом, тем же, что и в день их знакомства. На полке виднелся чайник, а возле Гейба стояла полупустая пластиковая упаковка сандвичей. С полки свешивался и его новый костюм, ненадеванный, в полиэтиленовом чехле. Вид этого чистенького костюма на металлической полке подсобки напомнил Лу бабушкину гостиную, которую она холила и берегла для каких-то торжеств, которые так и не наступали, а если и наступали, то незаметно для окружающих.
