Запутанные отношения (Риск эгоистического свойства) - Алюшина Татьяна Александровна (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Несколько лет подряд, в летние каникулы, Кирилл командовал студенческим стройотрядом. И у него это прекрасно получалось — и строить, и командовать.
И получалось, и нравилось.
Летом, после четвертого курса, повез свой стройотряд на назначенный им объект. Как водилось и уже мало кого удивляло, начальники участков, прорабы да и рядовые строители нехило зарабатывали на студентах и самой стройке, воруя все, что возможно, подсовывая вместо удачно стибринного списанный, бракованный материал, в том числе и гнилые доски для строительных лесов.
Кирилл клал кирпич на третьем этаже возводившегося здания, отступил на шаг назад от кладки за бутылкой воды, стоявшей на краю деревянного настила, подальше от летевших цементных ошметков, доска под его ногой проломилась, и он полетел вниз.
Спиной.
Не успел понять, что произошло. Если бы доска разломилась с предупреждающим звуком, он, может, и сообразил бы, и успел ухватиться за поручни, ну хоть как-то попытался удержаться, предупрежденный звуком ломающейся древесины. Но наступил ногой именно в то место, где доска прогнила до трухлявости.
Летел вниз спиной и видел над собой голубое до нереальности небо, летящие следом обломки доски, деревянную труху, удаляющийся край кирпичной кладки, от которой только что отступил.
Летел, раскинув руки и ноги в стороны, осознавая, ощущая и запоминая каждый микрон времени падения, словно время растянулось, как в замедленной киносъемке.
Упал спиной на песочную кучу.
На всю оставшуюся жизнь он запечатлел в памяти пыточную видеосъемку, по долям секунд записавшую полет до песочной кучи со всеми ощущениями, подробностями, деталями.
Эту запись память прокручивала раз за разом кошмаром во сне. Кирилл просыпался в холодном поту, забывая дышать от заново пережитого ужаса, засыпал и все видел сначала.
Три месяца полной неподвижности на больничной койке. Врачи уверяли — в рубашке родился: не убился, не сломал шею, позвоночник не раздроблен, но… Но получил такой «букет» по всему позвоночнику, что ходить, вставать, двигаться вряд ли когда-нибудь сможет. Дающее хоть малую толику надежды врачебное «вряд ли» через три месяца сменилось категорическим — «не будете»!
Закованный в корсет Бойцов хрипел от бессилия, злости, перекрывавшей дыхание обиды на жизнь, просыпаясь по нескольку раз за ночь от безмерной боли и повторяющегося кошмара, воспроизводившего запись секунд падения, изменивших его жизнь.
Через три месяца его перевезли домой, к родителям, все, что могла, медицина для него сделала, оставив лежать на специальной кровати дома, навсегда!
Накануне транспортировки из больницы домой ночью к нему в палату пришел его лечащий врач. Личностью доктор был весьма колоритной, врач от бога, талантливый, смелый, внешностью и отдаленно не напоминавший причастность к столь гуманной профессии, а откровенно смахивавший на зека-убийцу. Огромный, с ручищами-кувалдами, с закатанными до локтей рукавами белого халата, открывавшими во всей красе буйную черную поросль, с лицом преступника — перебитым носом, тяжелыми надбровными дугами, с коротким ежиком волос.
Он поставил стул возле его койки, сел и без предисловий и размазываний словесных разъяснил Кириллу варианты его будущей жизни.
— Хочешь быть нормальным, дееспособным мужиком и человеком, у тебя есть единственный шанс — вот!
И протянул пачку листов с подробной инструкцией и рисунками комплекса сложных упражнений.
— Это на всю жизнь. С постепенным увеличением нагрузок. Утром и вечером. Каждый день. Первые месяца четыре, пока не накачаешь сильный мышечный каркас, никакого секса, никаких тяжестей и нагрузок на позвоночник, плюс обязательное, три раза в неделю, плавание, когда двигаться в полном объеме сможешь. Начинать придется через боль, лежа. Долго лежа. Терпи, не рвись вскакивать, навредишь. Садиться, ложиться, вставать, двигаться так, как написано. Строго. Никаких отступлений от инструкций. Спать только на спине, на жесткой ровной поверхности, вместо подушки — валик под шею. Можешь привязывать себя первое время, пока не привыкнешь. Здесь все подробно написано, и то, как теперь будешь жить, что есть: диета особая, витамины, минералы это обязательно. И вот еще что, постарайся отказаться от обезболивающих. Обещаю: боль будет нечеловеческая, но сдашься, обезболишься раз-другой, впадешь в зависимость, и, главное, не сможешь чувствовать упражнения, а их чувствовать надо всем организмом. Вот тебе ксерокопия, — протянул еще одну пачку листов, поменьше первой. — Это методика по управлению болью одного известного мастера боевых искусств, к сожалению запрещенного у нас в стране.
— Как я понял, это на всю жизнь? — переспросил Бойцов.
— Да. Постепенно, если упрешься, захочешь до одури и не сдашься, научишься с этим жить и замечать перестанешь. Станешь полноценным человеком, которому все можно, кроме некоторых видов спорта, например конного и еще нескольких, ну, думаю, без этого спокойно проживешь. Зато заимеешь свой индивидуальный стиль жизни: спорт, еда, привычки. Я тебя, парень, как Марья-искусница, блин, собирал, не подведи меня. Я в тебя верю.
— Сколько времени понадобится, чтобы полностью восстановиться?
— Тебе покажется, что вечность. Если все до запятой будешь выполнять, не давая сбоев, месяцев восемь. Ну а если кишка тонка, спокойно можешь начинать пить водку от жалости к себе, ненавидеть здоровых, обвинять жизнь, а через полгодика милости прошу в наше отделение для безнадежных, теперь уж навсегда.
Навсегда Кирилл не хотел! Ему был двадцать один год, он был женат, шел на красный диплом и хотел жить до одури. И жить полноценно.
Первые четыре месяца после больницы, как и обещал доктор, показались вечностью и стали его, Кирилла Бойцова, персональным адом со всей атрибутикой.
Сразу отказался от обезболивающих, практически не спал, разрываемый непереносимой болью, от которой растекались черными ручейками буквы перед глазами на страничках листов, обучающих управлять этой злобной сукой. Сознание снисходило, выключая его ненадолго, давая забыться немного обморочным сном, но там поджидал привычный кошмар — голубое небо, удаляющийся край кирпичной кладки и медленно летящая за ним деревянная труха.
Упражнения, упражнения, упражнения, усиленная учеба, наверстывание упущенного за время, проведенное в больнице, и яростное сопротивление отчаянию и неверию в победу, накрывающим с головой своей зловонной жижей.
На злости, на русском мужицком «хрен вам!», через слезы, сопли, пот, понос отказывающегося работать от постоянной боли желудка, вонь, отчаяние, панику и… И манящую сладостную мысль: закончить все мучения в один момент — сдаться, перестать бултыхаться понапрасну, ведь нет больше никаких сил, и не кончатся эти адовы круги никогда!
Родителям сразу сказал:
— Хотите помочь — не мешайте! Поддержите. Я могу только сам. Либо смогу, либо нет!
Они молодцы, все правильно поняли и знали его лучше, чем он сам себя. Конечно, переживали ужасно, и мама плакала, и рвались помочь, облегчить страдания сына, и сомневались, и мучились, но все это за пределами его комнаты, так, что Кирилл ничего не видел и не слышал. К его комнате отец с мамой подходили собранными, деловитыми, помогая делом, любовью и верой в него.
С Лилей все сразу стало сложно.
Она была совсем молоденькой, восемнадцать лет, что могла знать об отчаянии, боли непереносимой, безысходности, пораженческой мысли о смертельном акте милосердия к самому себе! Жена старалась, старалась помочь, как могла, как ей казалось правильным: все время целовала, гладила жалостливо и рыдала, оплакивая скорее себя, чем его. И Кирилл отослал ее от себя. Домой к родителям, пока не встанет.
Жестко.
— Лиля! — попытался объяснить он. — Мне нельзя сейчас ничьей жалости! Я сдамся! Ты жалеешь, плачешь, смотришь как на инвалида! Мне нельзя этого сейчас, понимаешь!
— Я не буду, не буду! — обещала она, продолжая рыдать, и кидалась его обнимать.
А он отталкивал, отрывая от себя ее руки. Эти слезы, жалость беспросветная были для него дорогой к больничной койке, теми миллиграммами, которые перетянут чашу весов. Потому что до жути, до крика, застрявшего в горле, хотелось пожалеть себя, все бросить, сдаться, признавая поражение!
