Несломленная (СИ) - Лель Агата (книги txt) 📗
Неожиданно в руках зазвонил телефон, и я вздрогнула, чуть не выронив аппарат на газон.
Мама.
Взглядом гипнотизировала эти простые четыре буквы, два слога, знакомые всем с детства, и никак не могла пересилить себя и ответить.
Она никогда не звонила мне первая, даже в день рождения. Прошло шестнадцать лет, как я покинула Н., и за все эти годы мать набирала мне лишь дважды… Сердце болезненно сжалось в предчувствии беды.
— Алло…
Треск в трубке, лёгкое дыхание. Сдержанный всхлип.
— Жора… умер. Приезжай.
Часть 33
Город Н., 2013 год, май.
— Ушёл… даже попрощаться не успели, — еле слышно произнесла мать, не отрываясь смотря потухшим взглядом на деревянный крест, возвышающийся над небольшим холмом свежевырытой земли.
Аккуратными рядками лежали букеты подвявших гвоздик, несколько венков с траурными лентами и, в центре, помещенное в простую деревянную рамочку — небольшое черно-белое фото тридцатилетней давности, с которого на нас озорно взирали лучистые глаза дяди Жоры.
Фотографию я сразу же узнала: раньше она стояла на комоде в комнате бабушки.
Кривая ухмылка, рыжие вихры, прилежно зачесанные на бок, и пышные усы моды времен восьмидесятых, смотрящиеся ужасно нелепо на столь молодом лице.
Рядом с могилой дяди три слегка запущенных, поросших сорняками надгробия, смотреть на которые я избегала. Склеп Рыжовых. Здесь сейчас могла находиться и я… От одной только мысли стало физически нехорошо.
В субботу, после звонка матери, я сразу же набрала Марату и, взяв недельный отпуск за свой счёт, вечером прыгнула в поезд, и уже ранним утром прибыла в Н. Встреча с матерью прошла сухо и немногословно, впрочем, ничего другого я не ожидала.
Остановившись в гостинице недалеко от дома — оставаться в квартире я категорически не хотела, да мне никто и не предложил, — я сразу приступила к делам, связанными с похоронами. Дядя завещал быть погребенным именно в Н., на родине, рядом с близкими людьми, поэтому урну с прахом прислали чартерным рейсе прямиком из Тель-Авива, где у него проходила научная конференция, во время которой случился сердечный приступ.
Сами похороны прошли тихо: я с матерью, несколько друзей и коллег дяди, прилетевших из Москвы, да горстка соседей — все те, кто пожелал проводить его в последний путь. Жены у дяди не было, детей тоже, он так и не связал себя узами брака, «полностью принадлежал науке» — постоянно повторяла бабушка, хотя сама всю жизнь в втайне переживала, что ее любимый сын прозябает в одиночестве. Я любила дядю Жору, именно он помог мне в трудный момент: сначала с работой в Москве, потом обустроиться в Бельгии. Да, в итоге ни там ни там у меня ничего не сложилось, но это была только моя вина, он хотя бы пытался помочь, в отличии от остальных членов моей «семьи».
На кладбище было тихо, лишь легкий ветерок играл в листве тонких берёз, раскинувших своих молодые побеги в таком печальном месте, несущем людям лишь горе и скорбь.
Похоронив дядю, немногочисленный народ молчаливо разошелся, и мы остались с матерью вдвоем.
Мы сидели рядом на скамейке внутри ограды и молчали. Последний раз я видела её пять лет назад на свадьбе брата, и с тех пор она сильно изменилась: сгорбленная, облаченная во все чёрное фигура; черная косынка покрывала каштановые, тронутые сединой волосы, несколько прядей выбились и неряшливо свисали вдоль лица. В уголках глаз залегли глубокие морщины, тусклая кожа, больше похожая на пергамент, была бледной и будто неживой. Но больше всего пугал взгляд. Взгляд одинокого, абсолютно несчастного и потерянного человека. За те два дня, что я находилась в Н., мы впервые остались наедине. Я не знала, о чем с ней говорить, будто это совершенно чужой человек, будто между нами были не какие-то сантиметры, а расстояние в долгих шестнадцать лет.
— А где Вовка? Почему его не было на похоронах? — спросила я, нарушив гнетущую тишину.
— А, — мать махнула рукой, вложив в движение всю боль неоправданных надежд. — На очередных заработках где-то. Связался с какой-то шайкой. Мало ему условного срока.
— С Дианой все так же?
— Из дома выгнала, требует развод, с ребенком видеться не дает. А я ему говорила, не крутиться с этой девчонкой, но разве он мать когда-нибудь слушал…
И снова она его оправдывает. Я давно вышла из того возраста, когда завидуешь младшему брату, потому что мама любит его больше, чем тебя. Но я до сих пор искренне не могла понять: почему меня она всю жизнь держала в ежовых рукавицах, тыкая носом как котенка за малейший проступок, тем временем спуская с рук серьезные провинности сына. А ведь я была послушной, хорошо училась, не перечила старшим, когда как Вовка был настоящим сорвиголовой.
В институт — опять-таки благодаря стараниям дяди Жоры — он все же поступил, и практически сразу бросил, не отучившись и года. Наслушался сказок столичных мажоров, захотелось лёгких денег и красивой жизни. Сначала решил организовать бизнес с какими-то шапочными знакомыми, набрал кредитов, в итоге те благополучно скрылись со всей наличностью, оставив горе-бизнесмена с кучей долгов и проблемами с законом. Тогда он получил административное наказание в виде крупного штрафа, который, кстати говоря, за него выплачивала мать.
Казалось бы, мотай на ус, но нет, моего брата жизнь ничему не учит, через пару лет снова по проторенной дорожке: опять сомнительный бизнес, огромный займ, мошенничество, суд. Повезло — если так можно выразиться в данном случае — что отделался условным сроком. Потом ещё плакался мне в трубку, что «эти уроды», его, в кавычках, друзья-подельники, проворачивали за спиной какие-то махинации, подведя бедного Вову под статью. Кинули "кидалово". Удивительно, как быстро срабатывает закон бумеранга. Таким фантастическим болваном может быть только мой брат. Но, как говорится — в семье не без урода, а если брать нашу — то не без двух.
Вопросы мои иссякли, и я снова замолчала. Общих тем, кроме непутёвого Вовки, у нас больше не было, а ворошить прошлое, вспоминая былые дни, не хотелось.
Мать, сведя брови к переносице, сосредоточенно смотрела перед собой и о чем-то размышляла, не обращая на меня абсолютно никакого внимания, будто меня здесь и нет вовсе. Мне не было больно или обидно, и, скорее всего, я даже заслужила подобное к себе отношение. Нет, определенно заслужила. Если бы я тогда не поступила как эгоистка, думающая только о себе, все могло бы быть иначе…
С тянущей болью в груди, отгоняя от себя навязчивые воспоминания и прогрызающее нутро чувство вины, я осмелилась взглянуть на надгробия самых близких для меня людей. Надо бы приехать, оградку покрасить, сорняки прополоть, пока отпуск не закончился… Это самое меньшее, что я могла для них сделать.
— Я любила его… — еле слышно произнесла мать, но я вздрогнула от звука ее голоса, словно от оглушительного выстрела.
— Кого? Папу?
— Нет. Жору, — не отрывая взгляда от фото, спокойно проговорила она.
В недоумении уставилась на мать, решив, что ослышалась, или ещё что похуже: вдруг она решила так нелепо пошутить? Но её лицо было абсолютно бесстрастным, ни намека на иронию. Мне стало немного не по себе: что она несёт?
— В каком смысле «любила»? Ты же всю жизнь терпеть его не могла!
— Я любила его. Любила больше тридцати лет…
Её неожиданное признание в буквальном смысле ввело меня в ступор. Я могла ожидать от нее чего угодно, но только не этого.
С самого раннего детства я знала, что темы, касающиеся дяди Жоры, в нашем доме — табу. Её раздражало даже одно лишь упоминание его имени. Какая тут может быть любовь?
— А ещё, я думаю, что пришло время рассказать тебе правду, — вздохнув, продолжила она.
Внутренне я вся напряглась, где-то на подсознательном уровне не желая ничего слышать. Не нужна мне никакая правда. Зачем доламывать мою и так уже поломанную жизнь. Пусть все останется так как есть, пожалуйста! Ничего не говори!
