Лабиринт (СИ) - Грушевицкая Ирма (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗
— У нас явно проблемы с коммуникацией. Ты должна говорить мне, о чем думаешь.
Разве можно краснеть еще больше? Оказалось, можно.
— Боже мой! — Мэри закрыла лицо ладонями. — Я не могу.
Руки Мэтта оказались на ее плечах и одобряюще их потерли.
— Не можешь говорить или… — спросил он тихо, ударением на последнем слове намекая, что альтернатива ему очень не понравится.
— Нет, — помотала она головой. — Не могу говорить. Пожалуйста, не заставляй меня.
Мэтт хмыкнул.
— Что ж, хорошо. В таком случае говорить буду я. Вернее, спрашивать. А ты отвечать, договорились?
— Да.
— Для начала успокойся и посмотри на меня.
Нехотя Мэри убрала руки от лица и подняла глаза на Мэтта. Легкая улыбка играла на его твердо очерченных губах, и девушка ненароком ими залюбовалась. Еще после той ночи в ее квартире она могла быть уверенной, что знает каждую черточку его лица. Знакомый незнакомец, к которому тянуло как магнитом. Чья близость будоражила кровь и заставляла сильнее биться сердце. В чьих глазах она хотела утонуть, от чьих прикосновений расплавиться.
К черту сомнения. К черту нерешительность. Ей и так приходится собирать себя по крупицам для дальнейшей жизни. Может, эта ночь с Мэттом, наконец, сделает ее цельной? Ведь, именно так она чувствовала себя в его объятиях.
— Ты мне веришь? — спросил мужчина.
— Да.
— Веришь, что в данный момент я так сильно хочу заняться с тобой любовью, что не могу думать ни о чем другом.
Если он не может ни о чем думать, то она не хочет. Так что и здесь Мэри ему верила, поэтому согласно кивнула.
— Да.
— Веришь, что одной ночью это не закончится? — Задавая вопрос, Мэтт слегка присел, чтобы его глаза оказались на одном уровне с ее.
Нет, Мэри не верила. И даже ни на минуту не допускала возможность обратного. Не было ничего постоянного в ее жизни. Все в какой-то момент заканчивалось. Так всегда бывало и будет. Пусть не одна ночь, пусть две, три, десять, но в какой-то момент Мэтт уйдет, и она снова останется одна. Ведь, задавая вопрос, он спрашивал именно об этом?
Или, может, не надо искать потаенного смысла в его словах? Может, он и говорит об этих двух-трех ночах, и не более? Тогда, да, она верит.
— Верю, — озвучила Мэри свою последнюю мысль, и Мэтт удовлетворенно кивнул.
— В таком случае, расслабься, выпей вина и позволь мне любить тебя.
Да, она тоже этого хочет. Только…
— Я тоже хочу любить тебя. Ты подскажешь, как правильно это делать?
— Конечно. И, знаешь, похоже, нам придется обойтись без этого. — Сказав это, мужчина кивнул на стоящий на стойке нетронутый бокал, притянул девушку к себе и крепко поцеловал.
Она пообещала себе запомнить каждое мгновение этой ночи. Пообещала и сделала. Позже, в другом месте и в другой жизни, Мэри будет иногда позволять себе наслаждаться воспоминаниями о ней и о том, как была счастлива, занимаясь любовью с Мэттом.
Первый опыт обязательно должен быть счастливым, потому как неизменно кладет отпечаток на дальнейшую сексуальную жизнь. По этой части то, что происходило в те недолгие часы в затемненной спальне с видом на озеро Мичиган, могло войти в пособие по идеальному первому разу.
Она поняла, что все будет идеально, еще когда Мэтт целовал ее на кухне. Поняла, отметила и начала записывать на флешку в своей голове, ни на минуту не расслабляясь. Потому что знала — это все невозможно повторить.
Невозможно повторить ощущения, когда она впервые оказалась в его объятиях уже уверенная в том, что проведет в них всю ночь. Его руки, его сильные большие руки, обнимавшие Мэри — именно они, а не губы, с упоением ее целующие, заставили подкоситься ноги. Мэтт удержал. Мэтт не дал упасть. Мэтт подхватил ее и куда-то понес, продолжая целовать. Его язык хозяйничал у нее во рту, лаская, поглаживая, пробегая по зубам, сплетаясь с ее языком и по-хозяйски втягивая его в рот. Мэри пыталась повторять движения Мэтта, но мало в этом преуспела: ведущим в их поцелуе мог быть только один. Ну и хорошо. Ну и ладно. Так лучше. Ей надо сосредоточиться. Запоминать…
… потому что невозможно забыть разочарование, испытанное, когда ему пришлось поставить ее на ноги.
— Спальня на втором этаже, ягодка. Нам придется подняться порознь, потому что я не могу не касаться тебя, когда ты рядом.
Мэтт шел первым и то и дело оборачивался к ней, будто проверял, что она не сбежала, что идет следом. Мэри поднималась по широкой дугообразной лестнице, держась за прозрачные перила, и не отводила взгляда от его спины, обтянутой темно-серым пиджаком. Да, они еще были одеты: на ней брюки и свитер, на нем строгий костюм, шелковая рубашка и галстук. И невозможно забыть, как он начнет раздевать ее, когда они окажутся на втором этаже.
Едва Мэри преодолела последнюю ступеньку, как Мэтт снова притянул ее к себе. Все так, как он и сказал внизу: он не мог не касаться ее, не мог не смотреть, не чувствовать, не целовать. Не мог не предвкушать. Счастье, что она не выглядела испуганной — Мэтт бы этого не пережил.
Наверху было не так вычурно. Он специально заставил дизайнеров организовать пространство на втором этаже под себя, и за последние годы здесь мало что изменилось: диван, удобные кресла, рабочая зона и кровать — большая, удобная, стоящая прямо напротив окна. Да, именно здесь, а не на полу в холле, не на диване в гостиной и на кухонном столе, как хотелось, до чертиков хотелось, он будет заниматься любовью со своей ягодкой. Он разденет ее, положит на свои простыни, на которых спал прошлой ночью, мечтая о ней. Укутает ее в них, заставит пропитаться его запахом, не даст спать до утра. Но это позже. Гораздо позже. У него ответственная миссия, черт бы ее побрал, и он не должен провалиться. Только не с ней.
Матерь божья, он едва не рухнул, когда она произнесла это «ты будешь первым». От радости или от страха, Мэтт и сам не понял. Или от злости, что мог не успеть, мог не найти Мэри, и она досталась бы кому-то другому. Ведь досталась бы, здесь и говорить не о чем. Кто-то другой, не он, целовал бы ее, думал о ней, заставлял бы ее думать о себе и вот так, как он сейчас, вел бы к себе, чтобы… Мэтт съедал себя этими мыслями в те драгоценные секунды, когда Мэри впервые переступала порог его дома — смущенная, испуганная, сомневающаяся.
Твою мать, не надо об этом. Она его. Даже без постели и без секса. Она сама призналась, что думала о нем, о Мэтте. Он видел ее глаза, на той лестнице в магазине подруги. Она смотрела на него с ожиданием. Ждала его, и все еще ждет — прямо сейчас ждет, что же он сделает.
Обычно, оказываясь наверху, женщины оборачивают руки вокруг его шеи, и он начинает традиционный танец в сторону кровати, целуя, лаская, раздевая и раздеваясь. Мэри же стоит на последней ступени и смотрит на него запавшими в его душу огромные фиалковыми глазищами. Как он мог не забрать ее в объятия? Как мог снова не начать целовать? Как мог не прошептать слова, что в одночасье сообщили о его капитуляции.
— Мэри. Моя Мэри.
Ее робкие пальчики на его руках и спине. Он почувствовал, как натянулась ткань пиджака, когда она сжала ее в кулачках. Да, именно так — робко и не сразу, через плечи и спину — ее руки, наконец, взлетели вверх и запутались в его волосах. Почувствовав это, Мэтт не удержался от стона и сделал то же самое — зарылся пальцами в шелковистую гладь ее волос. Как же здорово, что она любит носить их распущенными. Светлое облако, пахнущее земляникой. О, он обожает теперь этот запах. Так обожает, что даже может ненадолго покинуть ее губы и зарыться носом в волосы, чтобы его вдохнуть. Глубоко, до дрожи.
— Я должен быть ближе.
Положив руки на талию девушки, Мэтт проник ими под свитер. От его прикосновения к обнаженной коже по телу Мэри побежали мурашки. Она вздрогнула и, чтобы сдержать стон, чувственно прикусила губу. Мэтт шумно выдохнул и потянул мягкую голубую ткань вверх, заставляя ее поднять руки. Мэри подчинилась, инстинктивно задирая голову вверх. Следующим, что она услышала, был тихий рык, а следующим, что почувствовала — теплые губы на своем горле. Из-за узкого воротника свитер болтался у нее на голове, убрав под себя волосы, и без привычного каскада локонов, за которыми всегда легко спрятаться, Мэри почувствовала себя обнаженной. Да, именно из-за убранных волос, а не от того, что на обозрение выставлена ее грудь в светло-голубом кружевном лифчике.
