Искупление (ЛП) - Ле Карр Джорджия (книга жизни .txt) 📗

Ее соки стекают между нами.

Я прикасаюсь к ее опухшей киске. Хочу, чтобы она снова кончила с моим членом, находящимся глубоко у нее в заднице. Я подставляю пальцы и каждый раз, когда она скачет вверх-вниз, задевает клитором мой палец. Через секунды ее дыхание становится прерывистым.

А буквально через несколько секунд она начинает кончать, задницей сжимая член, и от этого по моему телу растекается такое невыносимое удовольствие, что все мое существо вдруг наполняется опьяняющим восторгом. Я с ревом освобождаюсь, выпускаю первый взрыв струи глубоко в ее дрожащий задний проход. Потом следуют еще взрывы, пока мои яйца не становятся пустыми.

Она нежно улыбается мне, совершенно неповторимой улыбкой, сидя по-прежнему на согнутых ногах с моим членом у себя в заднице. Я с удивлением смотрю на ее лицо. Открыться другому и обнаружить то, о чем не смел мечтать.

Со мной такого никогда не случалось.

Рейвен

Когда я слезаю с его члена, он просит показать ему свою задницу. Я встаю на четвереньки и выставляю ее перед ним. Не знаю, что он там высматривает, но почему-то начинает смеяться.

— Что там? — Спрашиваю я, заглядывая через плечо.

— Детка, ты только что меня поразила. Дотронься, — говорит он, и направляет мой палец к моему собственному заднему проходу, чтобы я почувствовала, насколько стала открытой для него.

А затем он продолжает трахать меня снова и снова, и каждый раз моя попка охотно принимает его.

23.

Рейвен

Мы спускаемся на нижний этаж, Константин перед огромным камином сооружает для нас лежбище с шерстяными одеялами и подушками. Он укрывает меня теплым одеялом, а сам подходит к камину, чтобы подложить дров. Я наблюдаю, как его мышцы перекатываются и блестят в свете огня. Я никогда не видела мужчину, который бы находился в такой прекрасной физической форме. Должно быть он тренируется, как сумасшедший.

Он поворачивает голову ко мне.

— Ты уже согрелась?

В просторном зале довольно-таки прохладно, но у камина восхитительно тепло. Я киваю, чувствуя себя насытившейся и умиротворенной. Он приносит поднос со свежими фруктами и сыром и два бокала вина. Все устанавливает рядом со мной и ложится рядом. Я зарываюсь в его твердое, горячее тело. Он кормит меня сыром, и от этого я смеюсь. Он внимательно рассматривает мое лицо и дотрагивается до губ.

— Ты такая красивая, — шепчет он.

Я не могу сдержать мимолетную улыбку. Кто бы мог подумать, что нападение с ограблением той ночью в переулке — лучшее, что могло случиться в моей жизни?

— О чем ты думаешь? — спрашивает он своим глубоким мурлыкающим голосом.

— Как мне повезло, что я встретила тебя в ту ночь.

— А выглядела ты так, будто совсем не повезло. Ты была слишком раздраженной.

Я опять смеюсь.

— Я не была раздраженной. Я была слишком напугана. На меня напали, а ты появился, словно из ниоткуда, как какой-то настоящий ниндзя.

— Ты была в такой ярости, что мне казалось, что вот-вот отвесишь мне пощечину.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Пощечину? Черт побери, Константин, ты понятия не имеешь. Меня с такой силой тянуло к тебе. К твоему запаху, телу, лицу, это было…. Ну, словно мне вкололи какой-то наркотик прямо в вену. Я была на таком взводе, что даже не могла нормально мыслить. — Я улыбаюсь. — И чтобы быть абсолютно честной, эта проблема существует и по сей день.

— Это, бл*дь, огромная проблема. Ты такая сексуальная. Я не могу даже сосредоточиться на своей работе. Мне хочется постоянно трахать тебя все время.

Я глубоко вздыхаю, позволяя ощущению от трепета его слов омыть меня с ног до головы. Он уже несколько раз сказал мне, что я сексуальная, но я никогда не устану слышать от него эти слова. Вдруг поленья в камине начинаю громко с шипением трещать, я непроизвольно вздрагиваю. Он только сильнее прижимает меня к себе.

— Я так и не поблагодарила тебя за ту ночь. Не знаю, что бы произошло, если бы ты не появился вовремя.

— Да, для тебя могло все кончиться очень плохо. Это самое страшное, что случалось с тобой?

Я упорно смотрю на пламя, не поворачивая к нему головы, даже когда мои глаза начинают слезиться.

— Нет, — отвечаю я через какое-то время.

— Правда? Что может быть еще хуже, чем когда тебе могут ограбить и изнасиловать?

Воспоминания падают холодной тяжестью в животе. Я закрываю глаза, готовясь произнести слова и пожимаю плечами.

— Связь между двумя.

Он молчит, давая возможность мне подумать, хочу ли я рассказывать дальше или нет. Мне нравится в нем эта черта. Его спокойствие и терпение. Я так привыкла к Синди, которая знает, если она будет давить на меня, в конце концов, я сломаюсь и все ей расскажу, только чтобы она оставила меня в покое.

Я перевожу на него взгляд. Он смотрит на меня сверху-вниз с грустным, странным выражением. И это выражение на его лице заставляет меня задуматься, а знаю ли я его вообще? Я вдруг вспоминаю, как он сказал, что не может любить. Какую же упрятанную так глубоко боль несет этот прекрасный мужчина в своем сердце? Мне кажется, если он не хочет говорить или просто не может рассказать мне многое о себе, я могу ему открыться и впустить его в свою боль и печаль.

— Ты правда хочешь знать?

— Конечно, — тут же отвечает он.

— Больше всего, что напугало меня больше, чем ограбление и изнасилование, связано с моей сестрой. — Я прочищаю горло. — Матерью Янны. У нас с Октавией был только год разницы, но всю свою жизнь она заботилась обо мне так, будто она была старшей сестрой. Она была очень жестка по поводу меня. Однажды она вырвала пук волос у девочки, которая попыталась развести меня на деньги для ланча.

Я вижу эту картину, как она схватила девочку с искаженным лицом от такой подлости. Я изо всех сил зажмуриваюсь, но слезы уже текут по щекам.

— Три года назад она пришла ко мне. Тогда я жила с мамой и даже помню, как она поднималась по лестнице в мою комнату. Она села ко мне на кровать и сказала, что больна. Рак молочной железы. Но тут же сказала, чтобы я не волновалась, потому что они выявили его на ранней стадии. Врачи заявили, что у нее очень хорошие шансы. Она обняла меня и сообщила, что готова бороться всеми фибрами своей души. Она сообщала мне об этом, словно говорила о погоде.

Я не хотела, чтобы Константин увидел, как я плачу, поэтому не поворачиваюсь к нему лицом, смахивая слезы кулаком.

— Она была такой храброй и жизнерадостной, в ней всегда было столько жизни. Это самая невероятная вещь, но я смотрела на нее в тот день, и понимала, что она не будет жить. Я делала вид, что все будет хорошо, но я знала. Я знала. Я чувствовала. Моя сестра умирала прямо у меня на глазах. Это был мой самый страшный день.

Я опускаю голову вниз, слезы капают на колени. Воспоминания о том дне заставляют меня вспоминать все дни до того, как Октавия умерла. Ее звонкий голос, зовущий меня, и постоянная забота, которую она проявляла ко мне, утешая, словно это я умирала, а не она и просьба не оставлять ее дочь, не делать ее сиротой.

— Я не могу себя простить за то, что она утешала меня, а не я ее. — Рыдаю я. Но это не помогает. Я не могу говорить о ней, не могу даже думать о ней, не чувствуя себя такой слабой.

Константин обнимает меня своими сильными руками, пока я рыдаю во весь голос. Плечи дрожат, я плачу у него на груди. В жаре его тела мне комфортно. Я прижимаюсь к нему, нуждаясь в его тепле, в его силе. Я не разрешала себе расклеиваться ни перед кем с тех пор, как умерла Октавия, даже перед Синди. Я всего лишь держала все внутри себя, хорошо спрятав. Сейчас мне лучше, лучше, что я позволила не скрывать такое бремя, хотя бы на мгновение.

Когда самые страшные рыдания заканчиваются, и я меньше всхлипываю и шмыгаю носом, Константин приподнимает меня за подбородок и вытирает остатки слез. Он с такой нежностью смотрит на меня, я даже не могла представить, что он на такое способен. Его глаза успокаивают, и я впервые вижу, что он заботится обо мне, честно и искренне. Это такое утешение после столького времени, неся это бремя в одиночестве, изо всех сил стараясь сделать все, что способна для Янны.