Дом, в котором ты живешь - Соловьева Анастасия (первая книга .TXT) 📗
– Что, простите, на шее?
– Кашпо. Он выступал у нас в актовом зале, приглашал всех писать на любые темы.
– По школьной психологии, – внесла ясность Ольга. – Журнал не может публиковать материалы по всем проблемам вообще.
Тетка отодвинула от себя дискету:
– Пусть прочтет Рыдзинский и даст мне письменный отзыв почему.
Хорошо. Но имейте в виду, что это случится не раньше октября. Сейчас Борис Григорьевич в командировке в Америке, в сентябре У него отпуск.
– В октябре?! Мне разряд повышать надо, печатные работы требуют!
Ольга кисло улыбнулась:
– Очень сочувствую вам, но…
Тетка так расстроилась, что ушла не попрощавшись, забыв про дискету. – Кашпо бы ей на шею – и в воду! – отрезала Ольга, когда за теткой захлопнулась дверь.
– При чем тут кашпо? – не поняла я.
– Вы лучше у нее спросите! – Ольга давилась смехом. – Не кашпо, а кашне! Мы расхохотались.
– Я отлично помню этот лицей. Рыдзинский проводил там какое-то тестирование, потом выступал перед сотрудниками и действительно был в кашне. Господи! И такие грамотеи работают завучами, преподают химию и еще норовят напечататься! Мы движемся назад в каменный век. А вы полюбуйтесь на статью! Вот, – она быстро щелкала мышкой, – читайте.
«Было конец полугодия…» – оторопело прочла я. Ничего себе обороты!!! Дальше в таком же стиле излагалась история о том, как, придя на урок неподготовленной, автор устроила КВН экспромтом. В итоге «победа была ничья».
– И она хочет, чтобы Борис Григорьевич, Ученый с мировым именем, читал ее бредни!
Запомните: ее фамилия Лапенкова. Позвонит, гоните в шею!
– С удовольствием! – согласилась я.
– Марина! Вы же не представляете, что за человек Борис Григорьевич! Подсунь она ему эту гадость, он бы стал читать, исправлять ошибки. Никто не должен уйти от нас обиженным! – это его человеческое и научное кредо. Вы уж, пожалуйста, придерживайтесь его!
Дальше она углубилась в мои служебные обязанности: работа с авторами, с почтой… эти данные – в лабораторию, это можно опубликовать на сайте…
В первые дни я падала с ног от усталости: в редакции занята с утра до вечера да еще домой приходилось брать часть работы. Спустя неделю привыкла, даже начала скучать. Чтобы скоротать время на службе, покупала у метро женские журнальчики, читала анекдоты: «Женщины тратят на косметику больше, чем страна на вооружение, зато и победы одерживают чаще».
И дальше в том же духе.
– Нравится тебе работа? – как-то вечером спросил Давид.
– Скорее не нравится! Большинство ведь пишут для повышения разряда или потому, что директор заставляет. Для престижа учебного заведения. Как наша Аль Хабиб.
– Хочешь вернуться в школу?
– Теоретически. А практически вряд ли что выйдет. Целый день торчу в этой редакции.
– Попробуй обзвонить ближайшие школы. Договоришься, можно будет раз-другой уйти пораньше. Переживут твои авторы!
На следующее утро я листала телефонный справочник.
Учитель начальных классов требовался в двух школах. В одной попросили перезвонить после двадцатого, когда директор выйдет из отпуска, в другой готовы были встретиться хоть сейчас, но предупредили:
– У нас только ставка.
Школа была непростой – с углубленным изучением английского языка. Пол в вестибюле выложен плиткой под античную, у секретарши – компьютер с плоским монитором, серьезная металлическая дверь в директорский кабинет обита благородной кожей – дверь по прозвищу зверь.
Директор, леди лет сорока, в красивом льняном костюме, рыжая, как истинная англичанка, с невиданной энергией засыпала меня вопросами:
– Что вы заканчивали? Какой стаж? Последнее место работы?
Я назвала номер школы.
– У Аль Хабиб? – Она проявляла чудеса осведомленности. – И что же?
– Так получилось, что я перешла в лабораторию Рыдзинского.
– Как получилось? – спросила леди с легкой иронией. Впрочем, подробности ее не слишком интересовали, и, быстро исчерпав профессиональную тему, она добралась до личной:
– А дети у вас есть? – При этом улыбалась одними губами. Не то улыбалась, не то скалилась.
– Три сына. Младшему восемь лет. Болеет редко! – отчеканила я.
Мне уже поднадоела ее манера общаться.
– А ваш муж? Чем он занимается?
Да… Мало кому придет в голову, что мать троих детей может быть не замужем. Между прочим, Костя, уезжая за границу, не позаботился о разводе, и даже в новый паспорт мне тиснули ненавистный штамп. Формально у меня один муж, на самом деле – другой… Но нужно ли леди знать все это?
– Он бизнесом занимается.
– Бизнесом? – Она снова оскалилась, внимательно рассматривая мою сумочку, потом ее взгляд зацепился за серьги, которые, кстати, были подарены мне бабушкой и не имели к бизнесу Давида ни малейшего отношения.
– Я вам позвоню, – изрекла она наконец. – Подумаю о вашей кандидатуре.
Я ни минуты не сомневалась, что она не позвонит. Муж-бизнесмен, опыт работы с Радзинским… Нет, эта особа хочет окружить себя несчастными, униженными жизнью людьми, которые будут пресмыкаться перед ней из-за зарплаты в семьдесят долларов. О других стимулах к учительскому труду леди, должно быть, не имеет понятия.
Дойти до второй школы оказалось не так-то просто. После двадцатого с дачи вернулись сыновья, и выяснилось, что покупать к школе нужно сразу все: от белья и обуви до справочников, обучающих компьютерных программ и каких-то диковинных акварельных карандашей. А тут еще в редакцию косяками потянулись авторы. Должно быть, в отпуске многих посетило вдохновение.
До обеда я разгребала интеллектуальные завалы, потом общалась с авторами, после работы летела по магазинам, а вечером к компьютеру – дочитывать летние заметки о зимних впечатлениях.
В один из таких дней в редакцию явилась Лапенкова. Улыбаясь приклеенной улыбкой, она вручила мне гигантский букет гладиолусов и пакет, содержимым которого оказались бутылка чинзано и коробка «Шармели».
– Какая у вас такса? – Она глядела мимо меня, продолжая тупо улыбаться.
– Такса?
– Сколько стоит напечатать у вас статью?
Бедная женщина, двух слов связать не может! Да не все ли ей равно? За такие статьи, как у нее, копейки не заплатят!!! Сама бы подумала.
– У нас небольшие гонорары. Журнал ведь некоммерческий.
– Давайте так: я вам заплачу, а вы статью напечатаете. – И резким движением она по-черепашьи вытянула шею, будто вылезла из панциря или из норы поинтересоваться эффектом, какой произвели ее слова.
Я молчала. Решив, что молчание – знак согласия, Лапенкова заныла:
– Печатные работы, проверки, подтверждение квалификационной категории…
Белокурые волосы и неоновая блузка из органзы лишь усугубляли общее впечатление серости. Захотелось сказать что-нибудь обидное, но я вспомнила про убеждения Рыдзинского. И еще в памяти всплыла директриса английской школы. Вот уж для кого Лапенкова была бы лакомым кусочком!
– Такой практики у нас нет. – Я встала из-за стола, тем более что на мое счастье зазвонил телефон.
Лапенкова так тряхнула головой, словно хотела загнать ее поглубже в плечи. Я сняла трубку, извинилась, попросила подождать и шагнула к незадачливой исследовательнице детской психологии:
– Возьмите, пожалуйста, статью и постарайтесь изменить ее так, чтобы она соответствовала профилю нашего журнала. – Улыбнулась (или оскалилась?): – Всего хорошего. – И тут же в трубку: – Добрый день, слушаю вас.
– Марина, – начала мама тоном вдовствующей императрицы, – как ты собираешься решать проблему с Олегом?
– Какую проблему? – спросила я, глядя на вздрагивающие под органзой лопатки – обезоруженная моими действиями Лапенкова покидала редакцию.
– Ты не видишь проблемы? У него в году тройки! Тебе с твоим Давидом не до того!
– Так в конце у него уже четверки одни, – напомнила я.
– Будет лучше, если он переедет ко мне. Ну, что ты скажешь?
Внезапно я догадалась: мама боится, что я не разрешу Олегу переехать. Ее попросту пугает участь одинокой пенсионерки.
