Запретная любовь. Колечко с бирюзой - Робинс Дениза (прочитать книгу txt) 📗

— В таком случае почему же вы слегка влюблены в меня? — ледяным тоном спросила я.

— Потому что я настоящий мужчина, а вы настоящая женщина, — сказал он.

Я нашла этот его ответ почти мудрым — до сих пор я никогда не смотрела на старину Дигби как на психолога.

Все это кончилось тем, что меня уволокли из столовой и втолкнули в небольшую соседнюю комнату, где семейство Лэйнов обычно завтракало. Там горела одна тусклая лампочка. Когда я стала говорить, мол, не надо, нехорошо, Дигби напомнил: живем только раз, а в могиле належимся ох как долго. И кроме того, хотя мы оба состоим в браке со страшно милыми людьми, вполне возможно, что им не хватает чего-то, в чем как раз нуждаемся мы. Эти и прочие банальности в таком же роде так и слетали с его языка. Разумеется, я очень скоро очутилась в его объятиях.

Он стоял спиной к двери специально, чтобы никто не мог неожиданно войти, не наткнувшись на его громадную фигуру. Он очень умело и со все нарастающей страстью целовал меня. Я всерьез встревожилась из-за собственного желания отвечать тем же. Снова повторилась та же история, что с Паоло в Риме, — внезапная вспышка страсти между теми, кого Дигби называл настоящим мужчиной и настоящей женщиной. Я поняла это, стоя в его объятиях и ощущая губы, продвигавшиеся сверху вниз по моей шее. После этого он начал меня обнимать, отбросив в сторону всякую сдержанность. Не стану отрицать: все, что было во мне истинно женского, до безумия возбудилось. Зачем только тратила себя на Чарльза?! Я понимала, что прожитые с ним годы просто выброшены на ветер и я не могу продолжать жить такой замороженной, лишенной любви жизнью. Пусть даже это будет означать крушение всего, что мы успели совместно построить.

Дигби потащил меня к большому мягкому дивану «честерфилд», стоявшему напротив камина, в котором еще светились догоравшие угольки. Было очень тепло и уютно.

— Я могу запереть дверь. Пусть все и вся идет к чертям, — хриплым голосом прошептал он мне на ухо. — Вообще-то никто не станет нас искать. Если Пинелопи увидела, как я вел вас сюда, и начнет задавать вопросы, могу сказать, что вы хотели посоветоваться насчет своих инвестиций.

Я закрыла глаза, мысленно желая, чтобы он не был таким красивым и чтобы я испытывала к нему отвращение.

— Знаете ли, Дигби, это не любовь, — сказала я. — Мы ничуть не влюблены друг в друга. — Я вся дрожала. — Я не желаю говорить о Чарльзе, но твердо знаю, что вы и Пинелопи счастливы. Какие же у вас есть оправдания вот для этого?

— А разве для занятий любовью требуются оправдания?

Я вся напряглась в его руках, стараясь отодвинуться как можно дальше, но он держал меня очень крепко, без церемоний. Меня охватило ужасное опасение, что мое лицо перепачкано губной помадой — так же, как перепачкана ею и его физиономия. Я была в каком-то диком неистовстве, но при этом ненавидела себя. Я и в самом деле хотела подобной близости и одновременно сознавала, что в этом есть что-то от сумасшествия. Я на такое не способна, о чем и заявила Дигби.

— Мы оба состоим в браке.

— Забудьте об этом, дайте себе волю, милочка.

— Не могу. Женщины в этом отношении отличаются от мужчин, — протестовала я.

— Да ничего подобного! Они просто восхитительно лицемерны, — сказал он со смехом, прижимаясь лицом к моей груди.

— Я не могу так бесчестно вести себя по отношению к Пинелопи в ее собственном доме, — продолжала я бороться сама с собой.

Дигби тихонько ухмыльнулся. В тот вечер я пришла к заключению, что огромное множество, по всей видимости, счастливых в браке и верных мужей со спокойной совестью вступают в интимные отношения с другими женщинами.

— Право же, вы совершенно очаровательны, Кристина, — сказал Дигби. — Но не слишком ли всерьез вы к этому относитесь?

— Я ни секунды не воображала, что вы принимаете меня всерьез, Дигби, — сухо парировала я.

— Тогда откуда такая помпезность, милочка, и все эти словеса насчет чести?

— Дело в том, что я друг Пинелопи, — возразила я слабым голосом.

— И я тоже. Я ее обожаю. Но не забудьте, что мы женаты уже десять лет.

Я достала из сумочки сигарету, всем сердцем желая, чтобы при этом не дрожали пальцы и чтобы не так сильно хотелось отложить в сторону собственную совесть и снова забраться в объятия этого человека. В нем было так много истинно мужского, и он был по-своему честен, признаваясь в своей беспринципности по отношению к жене.

— Дигби, — спросила я, — а что, в браке любовь больше десяти лет не выдерживает?

— Вы упорно продолжаете толковать о любви, радость моя. А как насчет другой стороны человеческой натуры, от которой столь многие лицемеры отворачиваются, делая вид, что это, мол, свойственно лишь животным?

Я продолжала бороться:

— По божеским и человеческим законам, принадлежа мужу ли, жене ли, разве не должны вы стараться держать в узде свои страсти?

Он обнял мои плечи и с очаровательной улыбкой посмотрел на меня:

— Слушать ваши маленькие проповеди, Кристина, право же, одно наслаждение. И они вовсе не заставляют меня меньше желать вас.

— Выходит, вы попросту не верите в верность?

— Разумеется нет, если только мужчина по-прежнему доставляет радость своей жене и умеет прятать концы в воду. А я уверен, что Пинелопи пребывает в полном блаженстве.

— Этого не было бы, если бы она могла сейчас нас увидеть и услышать, что вы говорите.

— О боже, ну, милочка, право же, это уж слишком! Она не может нас видеть, так же как не может и слышать того, что я говорю.

— Вы ужасный плут, Дигби. Вы следуете принципу: чего не знаешь, о том не горюешь, — невнятно пробормотала я.

Он начал снова осторожно притягивать меня к себе. В глазах его была откровенная жажда, которую я вполне понимала. Тем не менее не могла отвечать ему так, как он того хотел. В этом была какая-то дьявольская загвоздка: просто я не хотела случайной, небрежной любви.

Я снова начала говорить, но он прервал меня:

— Перестаньте болтать, моя радость. Женщины слишком много говорят. Я люблю, чтобы мои женщины были немы, когда я их ласкаю.

Я не могла удержаться от смеха. Веселый, милейший Дигби, которого все считали образцовым мужем и отцом, предстал нынче вечером в совершенно ином свете.

— А я не из породы немых блондинок и не желаю быть одной из ваших женщин, Дигби, — сказала я.

Он наклонил большую красивую голову и слегка коснулся губами моих губ:

— А почему бы нет, милая? Почему бы вам не стать одной из них — ненадолго? Я просто не могу передать, до чего вы обольстительны.

— А если я скажу «да», что вы потом станете обо мне думать?

Он погладил меня по щеке указательным пальцем:

— Милая, именно так говорят все. Это просто фантастика. Почему вам, женщинам, необходимо волноваться о том, что будет потом? Вы портите этот чудесный миг, Крис. Не занимайтесь психоанализом, оставайтесь верны своей натуре. Я вовсе не пытаюсь делать вид, что семейная жизнь доставляет мне столько же радости, как и десять лет назад, хотя я все еще счастлив с Пен. А вы совершенно явно не получаете от Чарльза того, что вам нужно. Мужчины по самой своей природе склонны к полигамии, что бы там ни говорилось на этот счет в молитвенниках или уголовных кодексах. Существует бессчетное множество мужчин, в глубине души согласных со мной, но боящихся открыто в этом признаться.

— Мне постоянно твердят о том, что мужчины склонны к полигамии по самой своей природе, — заметила я. — А вы не считаете, что и женщины тоже таковы? Нет! Я уверена, вы придете в ярость от одной мысли, что Пинелопи требуется какая-то связь на стороне потому, что после десяти лет вы ей прискучили.

Дигби не рассердился. Добродушие не изменяло ему. Он закинул голову и от души расхохотался:

— Какая блистательная идея! Я наскучил Пинелопи. Поверьте мне, дорогая, нисколечко!

Я ответила:

— Вы просто до ужаса самодовольны. Но предположите, что это все-таки случилось: вы ее не удовлетворяете, не доставляете ей радость, и она пустилась в игры и развлечения с каким-нибудь другим мужчиной. Вы согласились бы распространить на нее вашу теорию насчет инстинктивной тяги к полигамии?