Бандитский подкидыш (СИ) - Шайлина Ирина (е книги .txt) 📗

– Плевать, – улыбаюсь я. – Я хочу видеть своего сына.

Теперь она улыбается – вспоминая, сколько власти у неё надо мной, снова обретая уверенность в себе.

– Он спит, – спокойно уже отвечает Аделина. – Я не стану будить свою крошку по твоей прихоти.

Закрываю глаза. Терпение. Я и не верил в то, что сына мне покажут, но попробовать стоило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Тогда Катя.

Катю вводят уже через минуту – ожидали такого поворота событий и торга тоже. Я жадно ощупываю её взглядом – цела. Нет кровоподтеков на фарфоровой коже, все веснушки в наличии, каждая, на своём месте. Пружинки непослушных волос собраны в привычный пучок. На футболке след от засохшей детской смеси, значит Лев с ней. Выдыхаю.

– Пошла вон, – говорю жене, она смеётся и выходит.

В два больших шага пересекаю расстояние до Кати. Обнимаю. Прижимаю к себе крепко – крепко, до хруста костей, именно так, как все эти дни и мечталось. Сначала она с готовностью приникает к моей груди, а потом пытается остраниться, вызывая в моей душе бурю протеста – я ещё не натрогался, не надышался ею.

– Давид, – говорит Катя и голос её напряжен. – Не волнуйся, со Львом все хорошо настолько, насколько может быть. Зуб второй вылез. Как будто ползать хочет, но не получается, рано ещё…

В её голосе недоговоренность. Теперь я всматриваюсь в её лицо. Щеки осунулись, резко обозначая скулы – острых углов в любимой Катьке стало больше. Я жду. Я чувствую, что она не все сказала.

– Но, – подталкивая её к продолжению.

– Но я не могу так больше, Давид, – виновато отводит взгляд. – Я просто устала…когда все закончится, когда ты заберёшь своего сына, я больше…больше не хочу тебя видеть. Это выше моих сил, Давид. Я хочу обратно в свою жизнь.

Глава 29. Катя

Я в окно смотрю. Где-то там, моя свобода, такая, какой она могла бы быть. Обычная, серая, скучная. Такая нужная мне. Недостижимая. Лев спит посередине кровати широко раскинув руки, словно прося пощады. Я то в окно посмотрю, вздохну, то на ребёнка. Разве можно променять? Разве можно сравнивать? Если бы я была там, он был бы здесь. Один. Потому что раненый Давид был слишком слаб и дезориентирован, они бы настигли его…

Я слишком погружена в свои мысли и поэтому оказываюсь не готовой к тому, что меня ждёт. Слишком быстро, слишком резко. Дверь открылась рывком. Вошла Аделина – королева. Только в её королевстве явно что-то не так. Она взволнована, движения слишком порывисты. Она не просто унижать меня пришла.

Я верно оцениваю её порыв. Бросаюсь к кровати и буквально накрываю Льва своим телом. И почему я такая маленькая и слабая? Разве есть от меня хоть какой-то прок?

– Держи её, – говорит Аделина.

Крепкие мужские руки хватают и просто сдергивают меня с ребёнка, которому я больно боюсь сделать. Я успеваю обхватить сонное тёплое тело, порадовавшись тому, как уверенно Лев держит голову. Он просыпается. Сначала не понимает, что происходит, потом начинает громко требовательно плакать.

– Нет, – то ли прошу, то ли требую я. – Нет.

Мужчина мнется не решительно. Зато его хозяйка настроена более чем решительно.

– Отдай. Мы его вырвем у тебя из рук. Ты слабая. А детские косточки ещё слабее. Ты же не хочешь ему вреда и боли? – смотрит на меня внимательно и добавляет, – Ничего плохого не случится. Его отец хочет с тобой поговорить. Потом вернём подкидыша тебе.

Последние слова будто выплевывает. А у меня руки – заклинило, ребёнка обнимаю изо всех сил. Лев боится. Ему уже шестой месяц пошёл он крепкий и сильный. Ерзает. Чувствует моё волнение.

– Будь умницей, – продолжает она.

Ненавижу, бессильно думаю я. Мужчина кладёт руку на моё плечо. Сильная рука, тяжёлая. Льву будет больно. Аделина разжмает мои пальцы – их и правда заклинило, свело. Лев хватается за мою футболку, не отпускает, даже когда она на себя тянет. Для него мать – чужая. А я та, которая была рядом сколько он помнит.

Его забрали и мне сразу так холодно. Так одиноко. Так…неправильно. Лев верещит на её руках разрывая моё сердце. Но я не плачу, не стоит плакать, это я понимаю чётко.

– Ты не вписываешься в мою схему, – говорит Аделина. – Лишнее звено, уж прости. Для шантажа у меня есть Лев. А твоя связь с моим мужем мне совсем не нравится, она только усложняет. Поэтому будь добра, дай ему понять, что больше его не хочешь. Он гордый, этого будет достаточно. Будешь умничкой, вернёшься, а Лев здесь. Пока он мне не особо нужен, играйся в мамочку и дальше.

Уходит. Так неумело держит ребёнка, того и гляди он из её рук выскользнет и на пол упадёт. Пол тёплый, но из твёрдой мраморной плитки. Держи крепче, хочется крикнуть мне. В тот момент я совсем не думаю о том, что в начале осени я сама не знала, с какого боку к детям подходить.

Меня ведут. Красивый дом, будь все иначе мне бы он понравился. Жду в какой-то безымянной комнате. А затем меня буквально вталкивают в другую. Давид меня обнимает. Боже, как от него пахнет! Мужчиной. Почему-то сигаретным дымом – он не курит. Морозом пахнет, свободой, поздней осенью, которая готова смениться зимой. Мне хочется прижаться к нему, я уступаю себе на мгновение. Хочется дышать им, нюхать его. Зарыться в его пальто, ближе к груди и попросить, чтобы забрал отсюда. Чтобы никогда больше не отпускал. И чтобы Лев всегда-всегда с нами был. Но… Вместо этого я роняю одно слово за другим. Плохие слова, говорю их, а меня тошнит от отвращения к себе самой.

– Ты хороший, – говорю я. Добавляю, краснея, – в постели тоже… это могло бы быть чудесным приключением. Но я все, Давид. Я пас. Как только твоя жена меня отпустит я уйду. Не ищи меня больше, пожалуйста? Спокойно жить хочу, хочу рожать детей, которых никто не захочет украсть.

Он отодвигается от меня, без его рук ужасно. Так же, как безо Льва. Вот о нем надо думать. О том, что его мама психопатка. Что ребёнка мне нужно скорее вернуть себе. А не о своих чувствах – кому они нужны кроме меня?

– Посмотри мне в глаза, – просит Давид.

Послушно поднимаю взгляд, хотя веки, кажется, весят целую тонну каждое. Смотрю. В его глазах – боль. Он верит мне, каждому моему слову. Наверное, и сам думал об этом долгими бессонными ночами. О том, что был жесток ко мне. Что втянул меня в игру, правил которой я не знаю. Что по его вине я стала пешкой в чужих руках. Что это из-за него я больше не хочу быть с ним. Даже в мыслях не хочу. И мне…фигово так. Хочется шагнуть к нему, снова в его объятия, погладить по волосам, сказать – глупый! Как ты можешь верить в эту ерунду? Да вы со Львом лучшее, что у меня было!

Но я молчу. Молчу и смотрю на него. И не реву даже. Потому что где то там плачет Лев. Я должна быть сильной ради него.

– Уходи, – прошу я. – Скоро все наладится. О Льве я пока позабочусь.

– Я не буду на тебя давить, – глухо отвечает он.

Кричать хочется, а он уходит. Я смеюсь, когда за ним закрывается дверь. Просто истерически ржу. Потому что наверное я первая баба, которая посмела его отвергнуть. И последняя. Аделина не считается, там деньги замешаны, да и до сих пор из рук выпустить не готова….

Обратно я не просто иду. Бегу, дорогу помню. Мужчина, охранник, едва поспевает за мной, материт меня вполголоса. А мне все равно. Я хочу к ребёнку. Толкаю дверь в комнату, врываюсь. В ней никого. Она пустая, словно брошенная.

– Где Лев? – требую я. – Немедленно принесите мне ребёнка!

Мужик большой и сильный, но я не боюсь его. Шагаю на него, он отступает назад. Он меня боится. Я сейчас как тигрица, защищающая свое дитя. Я буду убивать, если будет нужно. Я хочу видеть своего ребёнка.

– Сейчас принесут, – говорит он. – Кому он тут нужен. Клушка…чокнутая.

Ну и пусть клушка, пусть не тигрица. Я понимаю сейчас любую мать, от дворовой кошки до огромной слонихи. Я каждой из них сочувствую – растить дитя так страшно. Мир так жесток…

Когда Льва несут я слышу это издалека. Оказывается, раньше, когда он орал во всю глотку, он просто щадил меня. Орёт он – вот сейчас. Так орёт, что я не думала, что он вообще способен издавать такие звуки. Он кричит так, что заикается, захлебывается своим криком. Лицо интенсивно красное, в слезах.