Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (читать полную версию книги .TXT) 📗
Девушка положила ладони на лицо мужчине, открывая глаза. Она знала, что Клаус ее никогда не полюбит, что Клаус — просто минутная слабость-роскошь. Но она также знала, что Клаус ее не ненавидит. Не презирает. Возможно, он раздражается, возможно, ему надоела вся эта дрянь, но он ее не ненавидит. Не смотрит на нее с пренебрежением, с отвращением, с усмешкой. Поэтому Бонни приподнялась на цыпочки и в этот раз поцеловала Майклсона сама. В этот раз она его обняла, углубила поцелуй. Одна его рука проскользила вдоль позвоночника вверх по спине. Прикосновение вскипятило кровь по венам, и на кончиках пальцев стали чувствоваться слабые удары тока. Бонни точно не знала, правильно она поступала или нет. Но Бонни и не хотела ничего знать. Она ощущала крепкую хватку Клауса, она чувствовала упоительную нежность, она не хотела возвращаться в реалии мира. Здесь, в этом забытом подвале, она нашла свое пристанище. Временное, не совсем уютное, но зато надежное. Здесь, у ног своего некогда врага, она нашла забвение, повторяя судьбу лучшей некогда подруги и даже не подозревая об этом. Здесь, в забвении, боль притуплялась. Здесь, в забвении, все мысли стирались в порошок, и наступала полная тишина. Здесь, в забвении, Бонни больше не хваталась за надежды и обретала кратковременную, но упоительную свободу.
2.
Когда дверь захлопнулась, путей для отступления не осталось. Бонни подняла взгляд. Она прижималась спиной к двери, а Клаус, оперевшись о дверь по обеим сторонам относительно Бонни, внимательно смотрел на нее. В его кабинете было тихо. В клубе никого кроме них двоих и охраны не было. В мире, казалось, что тоже. Майклсон сделал шаг вперед, опустил взгляд… Испачканная, избитая и измученная Бонни явно проигрывала модельным девочкам, которые появлялись тут каждую ночь. Но Клаусу и нравилось то, что Бонни всегда проигрывала.
Ему захотелось проиграть вместе с ней.
Именно поэтому он ринулся к ней, прижав за талию к себе и впившись в губы. Непокорная Бонни оказалась податливой. Ее руки тут же оказались на его плечах. Пальцы с поломанными ногтями впились в рубашку. Желание напиться тактильной близостью ударило наотмашь. Беннет сделала шаг вперед, заставив Клауса отступить. Она впервые обрела над ним контроль. Впервые могла подчинить его себе. Впервые могла ощутить себя слабой и сильной одновременно. Ее обожгли его прикосновения, когда пальцы Клауса проникли под футолку. Нежные, но ощутимые прикосновения, которые свидетельствовали об одном — ни он, ни она и не собираются искать путей для отступления. Бонни, подаваясь энергетике их единения, схватилась за край куртки, стала стаскивать ее с плеч. Вещь упала к ногам, возле которых битыми осколками лежали надежды и мечты. Танцевать по стеклу было не в новинку. В новинку было пытаться взлететь, чтобы осколки больше не вонзались в кожу.
И они взлетели, потому что Бонни слишком легко стащила с него футболку, а он с нее — помятую легкую кофточку. Беннет никогда не замерзала, она всегда была легко одета. Бонни сама была жаром. Была солнцем. Была пламенем, сжигающем все на своем пути. И в стихии этого огненного безумия хотелось остаться. Не потому, что Клаус испытывал сочувствие, а потому, что он просто хотел этого. Без причин и поводов. Без объяснений. Без оправданий. Без оправданий он расстегнул пряжку на ее ремне, без оправданий просунул пальцы в петли для ремня, медленно стаскивая вещь вниз. Бонни вонзилась пальцами в обнаженные пальцы. Ее ногти болели, и девушка наслаждалась как саднит кончики пальцев, потому что покалывающий дискомфорт лентами переплетался с нарастающим удовольствием, и это пьянительное сочетание становилось причиной учащенного дыхания. Джинсы Бонни были откинуты в сторону, Клаус вернулся к девушке, к ее губам, к ее чувствам. Он вновь поцеловал ее, прижав к себе — в который раз? — с той же сносящей прежние храмы устоев нежностью. Соприкосновение обнаженной кожей Бонни испытывала будто впервые. А потом руки Клаус спустились с поясницы ниже, на ягодицы, и девушка поднялась на цыпочки. Она уже ощущала бедром эрекцию Майклсона. «Никогда не полюбит» трепеталось в сознании подстреленной птицей. Как смысл. Как повод, чтобы новая надежда вновь не зародилась. Как единственная трезвая мысль за последние пару часов.
Клаус расстегнул лифчик, стащил лямки с обнаженных плеч. Он коснулся языком изгиба шеи, перешел на ключицы, а потом медленно стянул лифчик, тут же отбросив его в сторону. Прижал девушку к себе, обнимая за спину и не спеша прикасаться к интимным зонам руками. От этой мысли у Бонни защемило сердце, и она ощутила привкус соли на губах. Майклсон обнял ее крепче и повел в сторону кожаного углового диванчика. Они оба могли остаться в том подвале, но даже им захотелось немного комфорта… И пусть они уже через пару минут потеряют свою актуальность, в этот самый миг они были живыми и настоящими.
Бонни ощутила прохладную кожу под спиной, а потом — Клауса у себе между ног сверху. Она обвила его ногами, прижавшись к нему. Ее язык касался его языка неторопливо и медленно, будто каждая секунда была больше, чем одна шестидесятая минуты. Временной континуум снова изменился, в этот раз — безболезненно. В этот раз — приятно. Она тоже хотела поцеловать его в шею, она тоже хотела изучить его тактильно, но ее руки оказались прижаты к дивану, и сопротивляться Беннет даже не думала. Каждое соприкосновение обнаженной кожей, каждое касание ее сосков к его груди, каждое касание его пальцев к ее запястьем находили отзвучия в телах друг друга. В этой замедленной ласке они могли остановиться и сделать вдох. В этой замедленной версии вселенной они могли, наконец, обрести друг друга… пусть и всего лишь на пару минут.
Майклсон спустился вниз поцелуями. Его губы касались груди девушки, и Бонни выгибалась навстречу каждой ласке. Когда руки Клауса проскользили на талию, Бонни дотронулась до плеч мужчины, сжала напряженные мышцы, будто только так могла убедиться, что все происходящее — не сон. Хриплое дыхание стало сбитым и прерывистым. Язык Клауса коснулся затвердевших сосков. Бонни прикусила губу, издав тихий стон, а Майклсон тут же отстранился. Прохладная кожа обивки под спиной стала нагреваться. Жар охватил тело, и истома накрыла волной. Бонни приподнялась в рвении приблизить мужчину к себе, но Майклсон резко надавил на плечи, заставляя девушку лечь. Такая резкость взорвала нежность и трансформировала ее в страсть. Ладони с плеч проскользили на грудь и сжали ее. Девушка согнула ноги в коленях, сжала ладони в кулаки, тут же разжала их… Провела сломанными ногтями по обивке, ощутила саднящие покалывания, а следом — губы Клауса на шрамах, которые он же ей и оставил. Она хотела его остановить, хотела пропустить эту прелюдию, но не могла не поддаться искушению. Майклсон целовал каждый шрам, словно ему действительно было жаль ее, словно он действительно желал ее по-настоящему, словно он ее любил. Может, любить можно и в течение нескольких секунд? Может, настоящая любовь — мимолетная? Может, в этих минутах правды и искренности намного больше?
Клаус спустился еще ниже, дотронулся до белья любовницы, резко потянул вниз… Потом отбросил его в сторону, развел колени девушки в разные стороны. Он вновь поцеловал ее израненный живот, вновь сжал грудь, пальцами дотронулся до сосков, заставив Бонни вновь прогнуться. Девушка сделала еще один глубокий вдох, на выдохе — рваный стон. Она уже давно уничтожила себя, и ей не казалось постыдным быть настолько близкой со своим врагом. В конце концов, они уже давно не враги. В конце концов, они неплохо знают друг друга, они хотят друг друга, и им остоебенело придумывать отговорки. В конце концов, они взрослые люди, они сами нормируют дозу своих желаний и их осуществлений.
Майклсон опустился вниз, его ладони проскользили от коленей до внутренней поверхности бедер. Девушка рефлекторно чуть сжала ноги, Клаус эту попытку пресек, тут же раздвинув ноги девушки. Он поцеловал низ живота, а затем коснулся языком промежности любовницы. Бонни выгнулась, тут же сжавшись. Язык Клауса проник внутрь, Бонни застонала, начиная извиваться под натиском нахлынувшего удовольствия. Смысл был не в том, что Клаус оказался более опытным любовником, чем Тайлер. Смысл был даже не в том, что Бонни действительно получала удовольствие, которого она ранее не испытывала.
