Ставка на выбывание (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Слово. Объятие. Прикосновение. Откровенный взгляд. Черт знает, откуда рождалось это безумное возбуждение. И почему оно между ними рождалось. Почему не отпускало и затмевало разум так сильно, что вдвоем они становились похожими на две шаровые молнии.
Маша стащила с себя кофту. Виталя расстегнул пуговицу на ее джинсах.
— Снимай. — Начал раздеваться сам.
Руки не слушались, когда она стала сдирать с себя узкие джинсы вместе с трусиками, возясь на кровати и сминая под собой покрывало. Ни черта это не сексуально. Да она и не пыталась. Это Костя все время упрекал, чего-то требовал: «…Маша больше чувственности… Маша, больше эротичности». Терпеть не могла эти картинные эффекты, постепенно возненавидев подобную любовь к антуражу и наигранной сексуальности.
Бажин ей помог освободиться от второй штанины и бросил джинсы на пол. Вжал Машку в себя за ягодицы. Она с полувздохом-полустоном перекинула колено через его бедро, но еще не уселась, прижалась к нему, обняла за плечи. Жарко поцеловала, проведя ладонью по груди. И вниз по животу, по темной дорожке волос. Коснулась твердого члена. Слегка сжала в руке. Даже просто трогать его доставляло безумное удовольствие — касаться острой чувственности, средоточия всего возбуждения и желания.
— Я уже хочу быстрее в отпуск. Давай будем только трахаться, и все.
— Отличная идея.
— Ничего не будем больше делать.
— Ничего. Как скажешь. — Обхватил ее за талию.
— Круглые сутки трахаться. Как хочешь, сколько хочешь и где хочешь. Только пусть тебя отпустит. И меня. И мы друг друга отпустим.
— Ну, попробуем… погладимся и полижемся, как тебе нравится, — хрипло засмеялся. Скользнул пальцами к влажной промежности. Погладил между ног, чувствуя, как ее дрожь прошибает его электрическим током. Стал целовать, мягко посасывая язык и облизывая губы.
Нельзя не кайфовать, когда она кайфует. Невозможно не покрываться мурашками, когда она горячо дрожит в руках. Не стонать, когда она стонет от желания прося его в себя, невозможно…
А она, глупая, думает, что это закончится. Не закончится. Может быть, станет по-другому, переплавится, перекрасится, будет слаще или острее, будет липкое или тягучее, с горчинкой или цветочное, но точно не закончится. Такое не кончается.
— Виталя, презерватив…
— Давай так.
— Нет, — слабо воспротивилась, удивляясь самой себе, что еще хоть как-то может соображать.
— Я не буду в тебя кончать.
— Так тебе будет плохо.
— Может, я только и мечтаю, как бы всю тебя замарать.
Она застонала, принимая его в себя. Крупно вздрогнула. Резко выдохнула. Сбрасывая остатки сдержанного ожидания, старалась утолить свой сексуальный голод. Он одержимо и крепко сжимал ее, с каждым погружением в нее получая острое удовольствие.
Пусть думает что хочет, говорит что хочет. Ошибается, обманывает себя. Пусть. Если сейчас ей так удобно и спокойно. Не хотел пугать словами, истинного смысла все равно не слышит. У них есть чувства. У нее оно есть. Но такое тонкое, несовершенное, неразумное, неокрепшее, такое еще беспомощное и слабое, как новорожденный младенец. Боялся разрушить, сбить неосторожной рукой, прикладывая какие-то усилия. Пусть растет там этот младенец, укрытый в тенях ее заблуждений. Пусть крепнет чувство, пока само не вырвется из этой клетки, когда станет она ему мала, когда перерастет оно все заблуждения. Он позволит ей думать, что все просто, что все это с голодухи. Потом она поймет, что это не так. Должна же понять. Должна.
Наверное, дали ему эту цветочницу, чтобы уравновесить. Много лет горел только одним огнем — ненавистью к Юдину. Лютой. Беспредельной. Нескончаемой. За все, что он сделал. Боялся, что выгорит. Что когда-нибудь эта ненависть выжжет его душу дотла. А потом появилась Машка. И появилась у него новая страсть. И загорелся он другим огнем. Насколько сильно ненавидел Юдина, настолько же сильно он любил Машку. Нужна она ему. Нужен этот новый смысл. Чтобы самого себя не уничтожить, сорвавшись в какую-нибудь крайность. Не загнаться, не превратиться в такую же лживую лицемерную мерзкую тварь, как Юдин и все его прихвостни. Как сильно хотел уничтожить его, так же сильно хотел сберечь свою Машку. Укрыть от этой говняной жизни, заставить смеяться, радоваться. Просто жить! Обнаженно, безбоязненно в чувствах и желаниях. Его любимая цветочница. Его настоящая земная, со своими страхами и слабостями, и огромной чистой душой женщина.
Опрокинув Машу на спину, подтянул к себе, и она тут же нетерпеливо обвила его ногами. В ее стонах и движениях не было ни капли фальши.
Быть вместе — это то, что им обоим сейчас нужно. Слепо и безосновательно, ни о чем не думая. Без лоска и глянца. В пошлых примитивных инстинктах, которые лечат быстрее, грубо и действенно затмевая разум, растворяя строгость мыслей и стыдливость дня.
— Маняшка моя. Моя, моя, моя, моя… Мне хорошо с тобой, потому что ты моя… — стиснув ее спину, шептал прямо в ухо.
Машка замерла в его руках. Прижалась к его щеке губами.
— Мне тоже хорошо, — просто шепнула, провела рукой по спине, и в этих нескольких простых словах нашлось больше смысла, чем в бесконечном кружевном монологе.
Говорят, оргазм — маленькая смерть. Она с Бажиными, доходя до одного, раз десять умирала, так и не понимая, откуда от секса с ним такое ненормальное удовольствие. В новизну, про которую недавно говорила, и сама не верила.
Они шли к этому вдвоем. В одном на двоих дыхании, в жадных поцелуях. В стонах и влажной испарине. И Машка умоляла про себя, а может быть, и вслух, освободить ее от этого, облегчить напряжение, разорвать эту пружину, которая скручивала ее изнутри. Сегодня особенно долго и мучительно. Вроде бы, вот-вот захлестнет горячая волна, вот-вот пронзит тело самый острый пик ощущений… Но все отступало. Раз, второй…
Наверное, слишком много в ней скопилось напряжения, что никак не отпускало. Никак не могла она от него избавиться.
— Ты только не ври мне, что все. А то точно останешься недотраханная. Если я не смогу понять, что не так. — Остановился, чувствуя ее внутреннее напряжение, начинающее переходить в разочарование.
— Я не вру.
— Скажи, как ты хочешь? Как надо?
— Не знаю, — всхлипнула она, — ты меня уже по-всякому вертел.
Он улыбнулся:
— Не хнычь. Иди сюда. — Развернул к себе спиной, Машка шире раздвинула колени и уперлась руками в изголовье кровати. — Маняша, милая, выгни спинку. — Поцеловал между лопаток.
Она подчинилась, качнувшись от первого глубокого толчка и впившись в кожу под пальцами сильнее. Хорошо, что это обивка изголовья кровати, а не Бажинская спина. Ему бы досталось от этой страсти. Еще толчок. В глазах потемнело, мир сузился лишь до одного ощущения их соединенных в единое целое тел. Толчок. По спине прошел холодный озноб, переходящий в горячую волну. Толчок. И медленное тягучее удовольствие затопило тело…
ГЛАВА 14
— Господи, Маруся, да неужели! Совсем ты пропала, ни слуху ни духу, — засмеялась Эльвира, стискивая подругу в объятиях.
— Ой, не говори, не выберешься к вам. Две недели после Тибета в себя прийти не могла, Москва как другая планета. Держи сумку. Аккуратнее.
— Что там?
— Еда, конечно. Что еще, — выдохнула Машка и сняла куртку, воодушевленно готовясь провести приятный вечер с подругами. Особенно радовало, что собирались они у Эли, а не у Инны. — Просила же не заморачиваться, я все с собой привезу. Тут стейки жареные, соусы разные, картошка фри. Все самое вредное. И сладкое еще. Одно нам, одно я домой увезу.
— Я в холодильник пока уберу.
— Ты только напомни, чтобы я не забыла. А то Виталичка расстроится.
— Обязательно. Как хорошо, что мы дома собрались. В ресторане ни поржать, ни поматериться.
— А Инна нас почтит своим присутствием или нет? — с мягкой иронией поинтересовалась Маша, поняв, что в квартире они с Элькой пока одни.
— Должна. Вы так и не общаетесь?
— Общаемся. Короткими сообщениями. — Вдаваться в подробности не хотелось, так и не смылся осадок прошлой встречи. Общались они с Инной теперь натянуто и редко. Возможно сегодняшний вечер что-то изменит.
