Новая история Колобка, или Как я добегалась (СИ) - Ясная Яна (книги онлайн .TXT) 📗
— Хоть завтра в космос, — широко улыбаясь, сообщила мне медсестра, выдавая результаты анализов, и я смогла ответить ей только слабо дернувшимися уголками губ.
Потому что краснота у мелочи так и не спадала, вялость и апатия тоже никуда не делась, и прекрасные анализы при этом могли означать только одно — надо искать какую-то более сложную причину, а значит — мотаться по врачам.
Хотелось плакать от жалости к детям, от острого беспокойства. Аллергия, пусть это просто аллергия, господи, пожалуйста, пусть это аллергия.
Завтра из больницы возвращается Ада и я планировала всех вечером вывезти в “Тишину”, и так надеялась, что к тому времени вся эта внезапная аллергия тихонечко устранится, будто ее и не было. Вот только судя по всему, закончилось мое трехлетнее везение. Мое везение вообще как-то все разом закончилось в тот день, когда я вызвала Аде скорую.
— Домой, банда, — для детей я уже смогла нарисовать на лице широкую улыбку и прилежно сидевшая на скамейке (права Мария Егоровна, сердце разрывается, бедные крошки!) команда сползла и протянула ладошки. Оленьку — в правую, Стаса — в левую, Ярик паровозиком к брату.
До дома мы добрались в непривычной тишине, а из комбинезонов я вытаскивала малышню, как кукол — сонных и безучастных.
— Оленька, не чеши, не надо, — попросила я, видя, как первой освобожденная от оков зимней одежды, дочь начала ожесточенно скрести плечо.
— Чешется-а-а-а, — хныкнул ребенок.
— Давай поцелую и все пройдет.
Я отвела ткань футболки, обнажая покрасневшую кожу, и застыла.
Тоненькая темно-голубая линия-веточка на детском плечике. Как будто она, играясь, ручкой себя разрисовала. Узор таял возле ключицы, но шел ровно по центру красных пятен. А если напрячься, то можно было разглядеть в других пятнах крохотные темные точки — зародыши будущих линий.
Я знала, где я видела подобное.
Это ни хрена не аллергия.
И это ни хрена не татуировка.
Возможно, если бы я была в чуть более спокойном состоянии, я бы вдохнула, выдохнула, заняла бы детей, открыла ноутбук, зарылась бы в интернет параллельно названивая всем знакомым врачам. Но последние дни я могла похвастаться чем угодно, только не спокойствием.
— Мария Егоровна, извините. Я все понимаю, но это последний раз, честное слово, Ада завтра возвращается.
— Макс, где Азоры остановились, случайно не знаешь? Нет, мне по личному вопросу. Нет, не надо мне туда подогнать труповозку! Потом, потом… Все.
— Гостиница “Золотое кольцо”? Елена Колобкова, администратор базы отдыха “Тишина”, вы не подскажете, Мирослав Радомилович Азор сейчас у себя? Он у нас забыл кое-что, хочу подъехать передать. Да, благодарю. Да, предупредите, что я подъеду, если куда-то соберется. Вещь деликатная, хотелось бы лично в руки. Спасибо.
Нажав отбой, я стиснула зубы и вдавила педаль газа.
Забыл кое-что, ага. О-очень личное! Не в “Тишине” правда, а, простите, во мне, и не сейчас, а четыре года назад. И возвращать это я вообще ни разу не планирую! Но вот кое-какие объяснения кое-кто мне очень сильно должен!
Уже паркуясь перед гостиницей, я посетовала, что ломик так и не прихватила, но утешила себя тем, что вряд ли служба безопасности пропустила бы меня с ним в номер к постояльцу.
Бессердечные они люди! Без понимания.
— Мирослав Радомилович вас ожидает, пятьсот седьмой номер, пятый этаж, из лифта направо.
Я помедлила немного перед дверью, сжала-разжала кулаки. Так, Леночка-умничка, еще раз утвердим порядок действий — сначала выясняем что за генетическую хрень он подкинул твоим детям, а потом уже наносим тяжкие телесные за все хорошее и на десять лет вперед. Ладно, ладно, если не будет сознаваться, можно наносить в процессе выяснения!
Набрав в грудь воздуха, я постучала.
Дверь открылась почти сразу же, и впервые при взгляде друг на друга мы не обменялись дежурными улыбками: я — сервисной, он — донжуановской.
— Я рад, что ты приехала, — произнес Мирослав и посторонился, пропуская меня внутрь. — Лен, давай поговорим спокойно.
— Поговорим, — милостиво кивнула я, позволила закрыть за собой дверь и, как только щелкнул замок, приперла мужчину к стене.
Пришлось встать на цыпочки для большего эффекта, чтобы поймать синий взгляд, пока пальцы вцепились в пуговицы рубашки, расстегивая их одну за другой.
— Нам, Мирослав Радомилович, очень о многом нужно поговорить, — жарко прошептала я ему в губы, прильнув на мгновение. И тут же, отпрянув, распахнула ткань, обнажая гладкую разрисованную кожу. — Например, о том, что это такое.
И я с особым удовольствием ткнула ногтем в одну из линий, расчерчивающих живот.
Мирослав, кажется, малость обалдевший от внезапного перехода от практически изнасилования на обвинительный тон, посмотрел на меня с полным недоумением.
— Татуировка.
— Ложь, — отрезала я. — Еще раз спрашиваю — что это? Дерматологическое заболевание? Какая-то пигментация? Это опасно? Лечится?
Я чувствовала, что срываюсь в истерику, но ничего не могла с собой поделать.
Внутри что-то надломилось. Как будто все эти годы я заталкивала любые переживания, стрессы, нервы в бездонный колодец, хорошенечко утрамбовывала и заколачивала глухой крышкой. А теперь крышка треснула и все это утрамбованное, с удвоенными силами полезло обратно, разбухая, как на дрожжах, до невообразимых размеров.
На глазах уже блестели слезы, хотелось броситься на Мира с кулаками. Это все он виноват! Все из-за него!
Я зажмурилась, стиснула кулаки, больно впиваясь в кожу ногтями.
— Лен…
Сейчас точно ударю.
— Я ничего не понимаю.
Я отвернулась. Открыла глаза. Нашарила взглядом стол с парой стульев. Прошла и села. Посмотрела на Мирослава и произнесла ровным механическим голосом вокзальных объявлений:
— Тебе тоже лучше сесть.
Он не стал спорить и слава богу. Я достала телефон, открыла первое попавшееся фото — Ярик “лечит” плюшевого медведя, обмотав его туалетной бумагой так, что медведя не видно. Синие глазищи сияют, протягивая мне это нечто, и в голове звучит звонкая радость: “Смотри мама, я его так вылечил, что он стал мумией!”.
Я положила телефон на стол, развернув так, чтобы Мирославу было видно, и сказала все тем же чужим, незнакомым мне голосом:
— Ты в курсе, что презервативы дают только 95 % гарантии защиты от нежелательной беременности?
Возможно, стоило подобрать какие-то другие слова, но почему-то вместо этого я сказала ему то же самое, что ответила мне гинеколог, когда я прибежала к ней в панике и с воплями “Как же так?!”.
Мир посмотрел на телефон. Посмотрел на меня. Взял телефон в руки. Посмотрел еще раз очень внимательно.
Я терпеливо ждала. Давай-давай. Переваривай. Сопоставляй. Ты сможешь! Я в тебя верю! Процесс занимает некоторое время, по себе знаю, но ничего, ты ж мужик!
Синие глаза оторвались от фото и поднялись на меня. Омуты, а не глаза. Я подперла подбородок кулаком.
И-и-и-и-и…
— Ты пытаешься мне сказать сейчас, что у меня есть сын?
— Два, — невозмутимо поправила я.
— Два сына?..
— И дочь.
— ?!!!!!
— Там дальше еще фото есть, полистай, ага.
Я дала ему несколько секунд на то, чтобы посмотреть эти самые фото, потом прагматично решила, что время на переваривание вышло (чтобы это переварить все равно никакого времени не хватит, я вот до сих пор иногда перевариваю!), и вернула разговор в исходную позицию:
— Итак, повторяю вопрос: что за дрянь у тебя на коже и что мне с ней делать?
Мирослав, не-женат-детей-нет, Радомилович сидел, уставившись на экран, где сейчас горело другое фото — я, вся красивая и сияющая, три синеглазые улыбчивые мордочки в разноцветных блестящих колпаках и огромный торт с цифрой “три”. Хорошее фото. Хотя мне больше нравилось следующее, куда не влез торт, зато влезла Ада.
Отложив телефон, Мир с силой провел ладонью по лицу и снова поднял на меня глаза.
— Так… — произнес он. И было в этом “так” что-то такое прям… весомое. И, пожалуй, пугающее.
