Соло для влюбленных. Певица - Бочарова Татьяна (книга регистрации .TXT) 📗
– Неудобно, – он покачал головой, но послушно вошел вслед за Милой. – Столько тебе хлопот из-за меня.
Она усмехнулась про себя. Похоже, он действительно уверен, что она зовет его из жалости. Конечно, и жалость тоже есть, этого не отнимешь. Однако знал бы Артем, как ей, Миле, нравится его жалеть, сколько радости доставляет ей эта забота…
– Кончай болтовню, все остынет. Мой руки и за стол.
В чистенькой Милиной кухне стол был покрыт веселенькой голубой клеенчатой скатертью. На ней стояли глубокие тарелки, полные ароматной, буроватой жидкости, по поверхности которой плавали золотистые кольца жира, большая банка сметаны, лежал тоненько нарезанный хлеб на расписной доске.
Мила наблюдала за тем, как Артем ест борщ, изо всех сил стараясь делать это помедленней. Медленней не получалось, жидкость в тарелке катастрофически уменьшалась.
Голодный! Конечно, голодный, сколько небось не ел домашней пиши! Миле очень хотелось, чтобы Артем никогда не кончил обедать у нее на кухне. Пусть бы съел десять тарелок, двадцать, сто. Ей и еще много чего хотелось. Например, погладить светлый ежик его волос, прижаться к широкой груди. Сказать, что из всех мужчин, которых она знала в немалом количестве, он – самый странный, совершенно непохожий на других и оттого, может, особенно желанный.
Почему-то Мила не могла ничего этого произнести вслух, хотя давным-давно рассталась с комплексами по отношению к противоположному полу. Только сидела и с грустью смотрела, как исчезает из тарелки последняя горстка потемневшей свеклы. Дождавшись, пока тарелка Артема опустеет, она молча, ни о чем не спрашивая, забрала ее, подошла к плите,, черпнула половником из кастрюли.
– Я лопну, – засмеялся Артем.
– Не лопнешь. Ешь.
– Кажется, я уничтожил ваш с Сережкой недельный запас продовольствия.
– Ерунда. Я лично борщ не люблю, а Сергей ест мало. Привередлив, в отца. Так что не стесняйся, я тебе потом еще второе положу.
Ее мучила безнадежность. Сейчас он съест второе, потом она предложит ему кофе. Он выпьет его, они посидят вдвоем на кухне, поболтают о том о сем. Ну, еще полчаса, ну, час. А потом он уйдет. И ничего не случится, как и в прошлый раз, как и всякий раз, когда ей удается затащить его к себе.
Так все и выходило. Они побеседовали о театре, о репетициях, покритиковали Лепехова, ругнули нового дирижера, все время бравшего темпы, неудобные солистам. Обсудили Сережкины оценки в школе и перспективы его поступления в институт на будущий год. Порассуждали на тему кулинарных изысков, которые постепенно уходят из жизни, уступая место американскому способу питания полуфабрикатами.
Все это время Мила то и дело дергалась, опасаясь, что вот-вот вернется Сережка, не нашедший себе компании и достойного занятия на улице, или Артем надумает встать и уйти. Несмотря на владевшую ею тревогу, она продолжала весело и непрерывно болтать, стараясь не допустить пауз в разговоре. И все-таки Артем нащупал такую паузу.
– Наверное, мне пора, – осторожно проговорил он, дождавшись, когда Мила на секунду умолкла.
– Ну куда ты так рано? Посиди еще. – Она почувствовала, что ей не удержать его. Надо что-то сделать, сказать ему. Больше у нее не хватит сил варить это проклятый борщ, препираться с Сережкой, глядеть в его насмешливые, все понимающие глаза.
Артем уже встал из-за стола.
– Сядь, – попросила Мила, – подожди.
Он удивленно покосился на нее и сел обратно, молча ожидая, что она скажет.
– К Стеше своей спешишь? – с горечью произнесла Мила. – Так скоро и по-собачьи можно заговорить!
В его глазах промелькнуло недоумение, явно смешанное с недовольством, словно она нарушила какой-то негласный договор, который они заключили по общему согласию. Но они не заключали никакого договора! Отчаяние придало Миле наглости.
– Что ты молчишь? – резко проговорила она, глядя на него в упор. – Или ты знаешь какой-то особый секрет, как оставаться самодостаточным и счастливым, избегая людей? Так поделись, будь добр!
Теперь на лице Артема отчетливо читалась растерянность и даже паника. На мгновение Мила пожалела, что сорвалась, не сдержалась, но отступать было поздно.
– Зачем ты? – тихо сказал он, отворачиваясь от нее к окну.
– Зачем я?! А ты зачем? Посмотри, сам себя загнал в ловушку, из которой нет выхода. Неужели это жизнь для красивого, молодого, умного мужика? Почему ты не видишь ничего вокруг себя, не хочешь видеть, ослеп? – Голос ее сорвался, она замолчала.
– Мила, – выражение лица Артема смягчилось, голос стал ласковее. – Не надо. Я вижу, я не слепой. Но… я не могу. Мне, наверное, не нужно больше приходить сюда, расстраивать тебя…
– Нет, приходи! – испуганно проговорила Мила. – Пожалуйста! Я никогда больше… – Она почувствовала близкие слезы, постаралась сдержать их. Артем заметил это, осторожно положил руку ей на плечо. – Ведь что-то есть, – Мила всхлипнула, попыталась выжать из себя улыбку, – какая-то причина. Иначе почему?..
– Есть, – он кивнул, продолжая ласково гладить ее по плечу.
Знаю я эту причину, – она сбросила его руку. – Ларка! Пойми, это глупо! Ну разве ты не видишь, что ей нужно в этой жизни? Разуй глаза! Посмотри, она млеет от своей страсти к нашему нижегородскому мальчику! Дай ей волю, на сцене начнет с ним трахаться! Ты… – она внезапно смолкла, вглядевшись в лицо Артема. Такого странного выражения на нем Мила никогда не видела. Оно одновременно испугало ее и заворожило. А главное, ей отчетливо стало ясно, что все затеянное сегодня с утра бесполезно и бессмысленно. «Старая дура», – с горечью проговорила про себя Мила. Впрочем, почему старая? Кажется, они с Артемом почти ровесники. Но разве в этом дело?
– Давай не будем трогать Ларису, – спокойно сказал Артем. – То, что с ней происходит – ее личное дело.
– Конечно, – Мила кивнула, вытерла пальцем слезы в уголках глаз. – Знаешь, мне через неделю исполнится тридцать три. Смешно, правда? Как Иисусу Христу. Только он за это время успел спасти человечество, а я…
– Ты тоже немало успела, – улыбнулся Артем. – Вырастить чудесного сына, сыграть уйму ролей, вскружить голову многим мужчинам.
– Ладно, насчет «вскружить голову» кто б говорил! – Мила тоже улыбнулась, но улыбка вышла жалковатой и печальной. – А Сережка, тот действительно у меня парень что надо. Скоро вернется.
– Я пойду, Мил? – спросил Артем.
– Иди. И не вздумай в следующий раз отказаться от обеда!
– Что ты! Я съем все, ты еще пожалеешь, что меня пригласила. – Его серые глаза смеялись, точно и не было всего их тяжелого, дурного разговора.
Он кивнул Миле и вышел в коридор, а она так и осталась сидеть за столом, точно оцепенев, слушая, как хлопает входная дверь. По щекам ее ползли слезы, оставляя у глаз черные дорожки размазавшейся туши.
О чем они пишут романы, эти писатели! Написали бы о ней: вся ее жизнь – готовый роман, где на долю героини выпало много слез, унижений и грязи и совсем не выпало счастья. Впрочем, не совсем так. Счастье все-таки было, но таким давним, таким коротким…
Замуж Мила Копылова выскочила, не дождавшись восемнадцати, по сумасшедшей любви и по залету. Сережка Калитин учился в параллельном классе, и все девчонки-старшеклассницы по нему с ума сходили. Высокий, красивый, и на гитаре играет, и песни поет, и, вдобавок ко всему, почти круглый отличник. Ну как на такого не запасть?
Мила и запала. Вдвоем с лучшей подружкой, Катькой. Вечерами вместе бегали к его дому, бродили по бульвару напротив, поглядывали на два заветных окна. Дожидались – вдруг выйдет?
Он выходил, но не один. Каждый раз с новой девчонкой. Некоторых подруги знали, какие-то были чужие, не из их школы, с других улиц. Мила и Катька вздыхали тяжело, переглядывались, прятались за ближайшим кустарником. И так весь девятый класс.
В начале десятого класса, в сентябре, Катька заболела. Проглядели аппендицит, развился перитонит. Ее прооперировали, но неудачно. В общем, шла осень, а Катька в школе не появлялась. Мила, как и подобает подруге, ездила к ней в больницу, возила туда апельсины, а по вечерам продолжала исправно посещать бульвар напротив Сережкиного дома. Неизвестно, на что она надеялась – Калитин своего поведения менять не думал. Да и что ему было думать, когда девчонки сами на шею к нему вешались;
