Наглец (СИ) - Рейн Карина (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Мляяя, ясельная группа детсада вышла на прогулку, — хохочет Кир.
— Ой, да заткнитесь уже, — ржу в ответ.
— Слушаемся, воспитательница! — хором произносят Егор и Лёха.
Ей Богу, детский сад.
Сбор дров прошёл, мягко говоря, отстойно, потому что Шастинский усложнял и без того нелёгкую задачу, как мог: толкал всех в сугробы, закидывал снежками, которые от ударов рассыпались, превращаясь в кашу, и скатывались за воротник. И хотя он вёл себя как дитё и дико бесил, я всё равно не променял бы эти выходные ни на что другое.
По итогу мы вернулись домой только через два с половиной часа, насквозь мокрые, но довольные; даже Лёха не грузился, как обычно, а скалил свою зубастую пасть во все тридцать два. Я уже даже вспомнить не мог, когда в последний раз атмосфера в нашей компании была настолько позитивной — до появления в наших жизнях тех самых девушек, я полагаю.
— Жрать охота, — сморщился Макс. — Щас бы чего-нибудь вкусного и с мясом.
— Я бы тоже от мяса не отказался, — мечтательно сощурился Кир, вещая мокрый свитер на батарею.
Этот дом был оснащён всем необходимым на все случаи жизни, так что нам удалось переодеться в сухую одежду, раз уж наша пала смертью храбрых стараниями Шастинского.
Который, к слову, в очередной раз нас всех удивил своим заявлением:
— Щас чё-нить сбацаем.
И с довольной ухмылкой от наших растерянных физиономий свалил на кухню.
— В наши ряды затесалась Золушка? — фыркнул Егор, откусывая яблоко.
— Либо я перепил, либо Золушка сменила пол, — смеётся Макс.
— Да похрен, — машет рукой Кир. — Я на всё согласен, если она еду сварганит.
— Эй, я вообще-то всё слышу! — фыркает Лёха и с головой уходит в процесс готовки.
А я уж думал, меня в этой жизни ничем не удивить, но Шастинскому каждый раз удаётся доказать, что это не так.
Вот же лисья морда.
Примерно через полтора часа Лёха выносит в гостиную пять порций тушёного мяса под сливочным соусом с печёным картофелем, которое по вкусу ничем не уступает ресторанному блюду — если не лучше.
— Охренеть, — округляет глаза Макс. — Кто ты и что сделал с моим другом?
— Заткнись уже и ешь, — ржёт Лёха и падает рядом.
— Джейми Оливер нервно курит в сторонке, — блаженно роняет Егор, и на него тут же устремляется четыре пары подозрительных глаз. — Что? У меня Олька просто помешана на кулинарных передачах!
Парни качают головами и продолжают уплетать обед за обе щеки, а я лишь сильнее убеждаюсь в том, что Лёха — это какая-то фантастическая смесь клоунады, серьёзности и умения удивлять простыми вещами.
А ещё я до сих пор хреново знаю своего лучшего друга, и вряд ли когда-то узнаю на все сто процентов. Готов поклясться, что он начал проявлять свои скрытые стороны лишь оттого, что на его жизнь повлияло появление Кристины. Быть может, однажды я увижу совершенно нового и незнакомого мне Шастинского, с которым заново придётся налаживать отношения.
Но если он будет хотя бы вполовину таким, как сейчас, то оно того стоит.
* * *
Вечером кто-то предложил сыграть в групповой «Морской бой», который в тандеме с охлаждённым пивом и воспоминаниями о наших косяках прошлого зашёл просто на ура. А после я решил всё-таки последовать совету Лёхи и выпустить себя из ежовых рукавиц: с этого дня делаю всё, что хочу, и будь, что будет. После принятия такой установки жить сразу стало как-то легче, чего не могу сказать о Полине: ей вряд ли понравится моя новая манера поведения, но с ней она скорее скинет свой панцирь и вытащит голову из песка.
Заметив мой повеселевший взгляд, Лёха фыркнул, вздохнул и в компании телефона потащился на улицу прямо в спортивных штанах и футболке: полагаю, решил взяться за ум и сделать хоть что-то, чтобы быть с той, которую любит.
Очень взрослое решение.
В воскресенье возвращаться в город никому ожидаемо не хотелось, но нас ждали обязанности, от которых мы никак не могли отвертеться. Макс предложил посидеть в «Конусе», но это всё равно, что оттягивать неизбежное, поэтому я отказался, а остальные не стали собираться из солидарности.
А после случилась какая-то херня: точно помню, что ехал домой, но вот я выжимаю педаль тормоза и оказываюсь ни разу не в своём дворе, а во дворе Молчановой. Не иначе как на инстинктах приехал. Выхожу на свежий воздух, который немного прочищает мозги, и на автомате достаю сигарету. В окнах её квартиры нет света, хотя уже достаточно темно, но я каким-то внутренним радаром улавливаю импульсы, говорящие о том, что Полина сейчас дома. Быть может, даже смотрит на меня из окна и думает, какого чёрта я припёрся; а может наоборот рада меня видеть и хотела бы выйти ко мне, но её упрямство и гордость не дают ей этого сделать — какая разница, если оба эти варианта не заканчиваются нашей встречей.
Однако я не учёл, что может быть и третий вариант, в котором упрямство Полины проигрывает хозяйке, потому что я слышу писк домофона и уже через секунду вижу Молчанову — в домашних тапочках, шортах и накинутой на топик куртке. Она стояла возле подъезда, обхватив себя руками, и как будто не решалась подойти ближе; хмыкнув, швыряю сигарету в сугроб, где она с шипением потухает, и иду к девушке, которая стала моим наказанием и занозой в сердце. Полина судорожно вздыхает, когда я подхожу слишком близко, нарушая её личное пространство, но не отступает и не отводит взгляд. Провожу кончиками пальцев по её щеке до самой шеи, отчего дыхание девушки сбивается; запускаю пальцы в её волосы и укладываю ладонь на затылке, притягивая ближе к себе. Полина упирается ладонями в мою грудь в слабой попытке оттолкнуть, но это было скорее для вида — мол, я сделала всё, что могла.
Что ж, если это успокоит её совесть, пусть так и будет.
Её губы — мягкие, как шёлк, и сладкие, как мёд — обжигают меня, снимая с ручника, и вот я уже прижимаю девушку к стене дома, не в силах оторваться от неё. Именно в этот момент с неба падают первые капли дождя, который с каждой секундой только усиливается, но нам обоим нет до этого никакого дела. Я слишком сильно погряз в этой огненной стихии по имени Полина, которая так старательно скрывалась за маской показной холодности, бездушности и высокомерия, а Полина… Скажем так — я чувствовал, что она нашла во мне то, чего ей всю жизнь не хватало, хотя она никогда в этом не признается. И судя по тому, как она вцепилась в меня, прижимаясь ближе, ей было мало простого поцелуя.
Я смутно помню, как она вводила код от домофона, пока я держал её на руках, припав губами к шее и слегка прикусывая её нежную кожу — должно быть, я усложнял её задачу, потому что она далеко не с первой попытки попала по нужным кнопкам. Я не остановился даже в лифте, и начал бы её раздевать прямо там, если бы девушка меня не тормозила, уговаривая подождать до квартиры. А мне было пофигу, где, потому что если сейчас не войду в неё — я просто сдохну.
В её квартире я не обращал внимания ни на что — ни на размеры её апартаментов, ни на мебель, которая наверняка была охренительно дорогой. Чёрт, да даже если бы в её квартире был бы кто-то ещё, я даже на это наплевал бы, потому что мне была нужна лишь Полина. Наша одежда осталась где-то в коридоре и, видит Бог, у меня не было терпения вести девушку в спальню, поэтому нашей постелью сегодня стал персидский ковёр посреди её гостиной. Хотя Полина, кажется, совершенно не возражала против перспективы секса на полу, потому что её саму разрывало на части от желания. Оно искрилось и передавалось мне с удвоенной силой, практически обжигая кончики пальцев электрическими разрядами, пока я неистово целовал каждый сантиметр её отзывчивого тела, которое требовало большего.
Она будто не знала или забыла, что такое настоящая страсть — не простая необходимость удовлетворить эту естественную потребность, а именно страсть; когда тебе не нужно заставлять себя или притворяться, что тебе это нравится, а до умопомрачения чувствовать необходимость быть одним целым. Полина вела себя сейчас именно так — неудержимо, нетерпеливо и абсолютно бесконтрольно.
