Мгновения жизни - Коббольд Марика (лучшие книги онлайн .txt) 📗
В свете того что случилось много лет спустя, эти слова были последними, которые Грейс хотелось бы вновь увидеть на страницах газет и журналов.
Сэнди Лодж-Арчер побеседовала и с Робиной Эббот, которая некоторое время была свекровью Грейс.
Похоже, она тоже была против того, чтобы изображать Грейс жертвой неблагоприятных обстоятельств, но по совершенно иной причине. В статье Сэнди Лодж-Арчер под броским заголовком «Невестка из ада» Робина разглагольствовала о том, что не винит Грейс в постигшем ее сына несчастье и в том унижении, которое испытало семейство Эбботов, поскольку ей, дескать, было очевидно, что Грейс — психически неуравновешенная особа. Достаточно взглянуть на ее работы. И здесь Робина пустилась в удивительно подробное описание (Грейс и представить себе не могла, что бывшая свекровь так внимательно следит за ее творчеством) целой серии фотографий, иллюстрирующих пластические операции, — Грейс выставила на всеобщее обозрение эти снимки ближе к концу ее брака. Расчлененные тела с увеличенными хирургическим путем губами и вызывающими силиконовыми грудями… «Я снимала не настоящие тела, старая ты дура», — пробормотала Грейс.
— Должна признаться, что и мне эти фотографии никогда не нравились, — заявила миссис Шилд. — Я знаю, что все восхищались ими, но я лично предпочла бы что-нибудь не столь отвратительное, даже, можно так сказать, ненормальное. Но, с другой стороны, в тебе всегда присутствовало нечто психически нездоровое, еще когда ты была маленькой девочкой. Помню, как я не могла оторвать тебя от книги с фотографиями больных проказой. Тебя интересовали мельчайшие подробности. «А у них правда отваливаются носы? А как же они ходят без пальцев на ногах?» Бедные монахини не знали, что и думать о тебе.
Грейс попыталась сосредоточиться на статье и выкинуть прочие мысли из головы. А Робина Эббот разошлась не на шутку: оказывается, что из-за Грейс между Робиной и ее дочерью Кейт, которая вылечилась незадолго до этого, возникло отчуждение.
«Я ничего не могла поделать, если Кейт решила принять мою сторону, — сказала себе Грейс. — Она была моей подругой».
«И вот наконец последнее и самое гнусное предательство! Она выставила нас, свою семью, на посмешище», — заявила Робина Сэнди Лодж-Арчер.
— Но ведь ты действительно очень зло подшутила над бедной Робиной. — Миссис Шилд не смогла скрыть довольной ухмылки. — Даже странно, что такая серьезная особа, как ты, обладает прекрасным чувством юмора. Иногда, впрочем, его проявления были чрезмерными, я бы сказала.
— Разве она не заслужила этого?
«Ее заботила только собственная работа, ее так называемое творчество, она совершенно не уделяла внимания карьере мужа, равно как и общине, в которой они жили. Она никогда не принимала участия ни в одной благотворительной акции». Сэнди Лодж-Арчер присовокупила собственный комментарий: «Разумеется, все мы помним слова Грейс о том, что «ради настоящей фотографии можно пожертвовать дюжиной старушек». И мы видим, как на протяжении многих лет она цинично превыше всего ставит свою карьеру. Кульминацией ее стала серия исключительно конъюнктурных снимков, которые принесли ей престижную премию Юнибанка и одновременно навлекли на нее проклятие Церкви и нашей газеты». Грейс глубоко вздохнула и досчитала до десяти, глядя в эркерное окно на грязный луг внизу.
— По крайней мере, она не испытывает ко мне жалости, — пробормотала она. — Нет, правда, все не так уж плохо. — Она вновь взяла газету в руки, чтобы дочитать последний абзац. «Одинокая затворница, карьера и личная жизнь которой пошли прахом, Грейс Шилд дорого заплатила за свои ошибки».
Грейс обхватила голову руками. Она не подняла взгляд, даже когда почувствовала, что у нее отбирают газету. «Я не буду плакать, — повторяла она про себя. — Я не из тех, кто дает волю слезам». В любом случае, она не хотела давать миссис Шилд лишний повод волноваться, что могло плохо сказаться на ее здоровье.
— Не обращай внимания, дорогая. — Голос миссис Шилд звучал непривычно тихо и мягко. — В самом деле, все это не стоит выеденного яйца. Людям свойственно высказывать самые невероятные вещи, которых они на самом деле не имеют в виду, если видят, что их слушают. Я всегда считала, что журналисты обладают неким высшим даром — умением слушать с таким видом, будто им не все равно, о чем идет речь.
Грейс подняла голову. Она улыбалась, но в ее глазах затаилась безнадежность, а плечи безвольно поникли.
— Я знаю. И мне на самом деле плевать, что думают обо мне остальные. Или кажется, что плевать. Прислушивайся к мнению посторонних, и ты никогда не станешь сама собой, а превратишься во флюгер, реагирующий на то, куда дует ветер. Я не выношу жалости и не могу не думать о том… знаешь, Эви, наверное, ты права… я не могу не думать о том, что в их рассуждениях есть рациональное зерно.
— Но, Грейс, ты всегда казалась такой уверенной… во всем.
— То, что я не расхаживаю с табличкой на груди «Практичные стервы тоже могут сомневаться», вовсе не означает, что меня никогда не одолевают сомнения. И я даже не лишена чувств. В конце концов, что я такое: чистая стена, ожидающая, пока на ней намалюют граффити?
Зазвонил телефон, и Грейс протянула руку, чтобы снять трубку. Это оказалась бедняжка Марджори, пожелавшая узнать, видели ли они «эту ужасную статью».
— О какой статье идет речь? — невинным голосом осведомилась Грейс. Миссис Шилд неодобрительно посмотрела на нее, выхватила из рук трубку и поднесла к уху. — Это я, Марджори. Разумеется, мы видели ее. Очень мило с твоей стороны, что ты решила занести ее нам. Да… да… да… совершенно… Я знаю, знаю, Господь свидетель… да, Марджори, ты очень помогла… Спасибо тебе, дорогая… да благословит тебя Господь… да… пока. — Она вернула трубку Грейс, и та положила ее на аппарат.
— Не могу понять, что ты имеешь против бедной Марджори? Ты никогда ее не любила, а ведь она такая милая.
— Марджори милая? — задумчиво протянула Грейс. — Помнишь Джейка, любимого ужа Финна? Финн всегда говорил, что мы просто не знаем Джейка. «Джейк такой милый», — повторял он. Может, так оно и было, но лично мне зрелище Джейка, пожирающего живых мышей, всегда казалось неприятным. И можешь не говорить: «Не глупи, Грейс. Бедняжка Марджори в жизни не съела ни одной мыши живьем», — я тебе не поверю.
— Ты ведешь себя, как ребенок. Марджори — моя близкая подруга, и в жизни ей пришлось несладко.
— Да-да, конечно, мы все наслышаны об этом. Удивительно, тебе не кажется, что такая милая личность, тем не менее, умудрилась оповестить всех и каждого о том, как сурово обошлась с ней жизнь. Смешно, но все мы, похоже, единодушны в том, что ее муж — просто развратная скотина, которая не пропускает ни одной юбки, а дети — бессердечные и неблагодарные твари, которых интересуют только деньги.
— Мне кажется, это очень невежливо с твоей стороны, Грейс. Марджори позвонила только затем, чтобы выразить тебе свое сожаление…
Грейс вскочила на ноги.
— Бедняжка Марджори Рейнольдс жалеет меня! Все, я отправляюсь на прогулку. Я возьму зонтик, хорошо? На тот случай, если кто-нибудь из твоих подруг захочет пролить надо мной крокодиловы слезы.
В небе ярко светило солнце. На недавно вскопанных клумбах, как на параде, выстроились ярко-красные и желтые чайные розы, они цвели уже второй раз. Эти розы, говорилось в брошюре Нортбурн-Гарденс, олицетворяют собой вдохновение — доказательство того, что второе цветение может быть ничем не хуже первого. Над головой в неподвижном воздухе звонко выводила трели какая-то пичуга.
— Чтоб тебя черти взяли, Нелл Гордон, — вырвалось у Грейс. — Будь ты проклята, за то что сделала меня объектом жалости и меня жалеет женщина, о которой все только и говорят: «Слава Богу, что я не Марджори Рейнольдс».
Пичужка в ответ разразилась серенадой, оборвавшейся на меланхолической ноте ля-бемоль-минор.
