Тринадцатая (ЛП) - Джуэл Белла (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

Он надвигается, хватая меня за подбородок. Я пытаюсь высвободиться из его захвата, плача, как маленький, сломленный ребенок. Он вытирает слезу с моей щеки, а затем наклоняется так близко, что его губы почти соприкасаются с моими.

— Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль, frumuse?e (прим. пер. красавица по рум.). Я просто хочу, чтобы ты все осознала.

Я качаю головой, но он слишком силен. Он склоняется ближе, и я могу почувствовать его запах. У него мужественный запах с оттенком красного вина. Я смотрю на его губы, видя, как он медленно облизывает нижнюю. Ощущаю, как низ моего живота наполняется теплом. Я ненавижу его, ненавижу его...

Его губы прижимаются к моим.

И на мгновение я перестаю чувствовать.

Все, кажется, заходит в тупик, когда его губы накрывают мои, согревая меня изнутри, ослабляя жжение в моем сердце. Я приоткрываю губы и задыхаюсь, в то время как он скользит языком по моим губам. Все мое тело оживает. Я ненавижу возникающее чувство, потому что это не отчаяние - это похоть. Он надвигается на меня, прижимая к стене.

Уильям отступает, и я понимаю, что мне нечем дышать. Я делаю глубокий вдох сквозь свои слегка приоткрытые губы, пока смотрю на его опустошенное лицо. Он еще раз гладит меня по щеке, доставая кляп и аккуратно засовывая его мне в рот. Ощущение чего-то ограничивающего способность говорить, а также дышать должным образом, приводит в ужас. Все мое тело напрягается, и я издаю страдальческий всхлип.

— Мне очень жаль, — бормочет он, исчезая в темноте.

Я выпрямляюсь в своих цепях, соленые слезу жгут мне глаза.

Я ненавижу его. Боже. Ненавижу.

Но часть меня... крошечная часть... испытывает симпатию к нему.

Глава 18.

Тринадцатая

Я не сдамся.

Я не буду плакать.

Я не позволю ему выиграть. Я сильнее этого. Это не умерит мой пыл; это не изменит мою решимость.

Все, что он делает здесь — это ошибка, и не имеет значения, сколько времени он пытается доказать себе, что заботится о нас. Он не делает этого, нет, он только проявляет жестокость и бессердечность. Один мимолетный поцелуй не может изменить мое мнение насчет этого. Я не могу принять этого, не позволю ему заполнить мои мысли.

Не бывать этому.

Четыре часа спустя

Это больно.

Вся моя челюсть пульсирует, и слезы катятся из глаз.

Он унизил меня. Оставляя меня здесь на двенадцать часов, он знает, что этого будет достаточно, чтобы сломать меня. Мне ненавистно то, что я не способна говорить. Мне не нравится, когда меня лишают прав, которых у меня и так немного. Не имеет значения, насколько это больно, не имеет значения, как сильно я хочу свернуться калачиком — я не могу.

Нет, он не может победить.

Шесть часов спустя

Все болит.

Моя спина, мое тело, мои ноги, моя голова, черт — мой рот.

Еще несколько слезинок свободно скатилось по моему лицу. Нет смысла их сдерживать. Я знаю, он наблюдает за мной; мне хочется, чтобы он видел, что делает. Хочу, чтобы он видел, как я плачу, как могу быть слабой, но при этом не сдаюсь. Я не собираюсь открывать ему последнюю частичку себя: не отдам ему и это тоже.

Я не могу перестать думать о его губах на моих.

Хочу перестать, но не могу.

Восемь часов спустя

Я билась и извивалась, дергая свои цепи, кричала, хотя звук был не очень громким из-за кляпа во рту. Снова и снова отталкивалась ногами вперед и назад, изгибаясь всем телом, и рыча от злости из-за того, что ничего не могу поделать со своим телом. Я не могу ему проиграть, не могу стать такой же, как... она... Третья.

Он не выиграет этот раунд. Нет.

Господи, он не победит.

Десять часов спустя

Я опустила голову, глядя на мои закованные ноги: не могу почувствовать их, но меня это даже не волнует. Зачем бороться, если в этом нет смысла? Если бы я слушалась с самого начала вместо того, чтобы думать о себе, тогда смогла бы спасти Третью. Я была настолько поглощена бегством, и посмотрите, куда это все привело меня.

Я здесь, в цепях.

А она мертва.

Двенадцать часов спустя

Моя борьба закончилась.

Закончилась еще несколько часов назад.

Теперь есть только стыд и ненависть. Ненависть не к нему, а к самой себе. Это моя вина. Если бы я слушала, что он говорит, этого бы никогда не произошло. Я должна слушаться; черт, если бы я соблюдала правила, мы все могли бы получать вознаграждение сейчас. Но вместо этого у меня умерла подруга, а я здесь, беспомощная и со сломленным духом.

Мои планы провалились.

Я неудачница.

***

Уильям

Темнота, стремительно поглощающая ее, была подобна чувству моей безысходности.

Существует момент, когда люди сдаются, а выражение их лиц стремительно меняется. Ее решительный взгляд сейчас сменился отрешенным. Это не то место, где я хотел бы, чтобы она находилась, но теперь с ней можно работать. Я покажу ей, что сдаться будет только на руку.

Если она всего лишь подпустит меня ближе, я покажу ей, что мне можно доверять.

— Сэр?

Я развернулся на кресле, отрывая взгляд от Тринадцатой, представшей передо мной на камерах наблюдения. Джордж стоял у двери с телефоном в руках.

— Это Бен.

Я кивнул, протягивая руку. Он вошел, кладя телефон в мою ладонь. Я прикрываю микрофон и бормочу.

— Выведи ее из подвала и отведи в свою комнату, сейчас же.

Джордж кивает и выходит из комнаты. Прижимаю телефон к уху, откидываясь на спинку кресла, и стучу пальцами по клавиатуре, приводя в действие компьютер.

— Бен.

— Целый день пытаюсь до тебя дозвониться, Уилл. Где ты был?

— Был занят.

Он издает рычащий звук.

— Не давай мне односложных ответов, братец. Мы это уже проходили. Что происходит в твоем доме? Я слышал, приезжали копы?

— Одна из моих служанок спрыгнула с крыши.

— Что? — шепотом произносит он.

— Я не знал, что она в депрессии. Оказалось, она бездомная. Копы сказали, что у нее нет никаких родственников.

Ложь, однако, ему вовсе не обязательно знать, чем я тут занимаюсь. Он никогда не поймет.

Пришлось быть крайне осторожным, чтобы не вызвать подозрения у полицейских. Они близко подобрались к разгадке того, чем я здесь занимаюсь. Нельзя позволить этому повториться.

— Это ужасно. Мне жаль, мужик.

Я дернулся, даже если он и не мог этого увидеть.

— Она была несчастна и никто не мог ей помочь справится с этим.

Хотелось бы, чтобы это было правдой. Я послал ко всем чертям боль, появившуюся в груди при этой мысли.

— Мне все еще жаль, но это ничего не меняет. Слушай, я звоню насчет дня рождения отца, которое состоится меньше, чем через три недели.

— И? — пробормотал я, чувствуя, как тело одеревенело.

— Ну же, Уилл. Знаю, ты ненавидишь его, но как же мама?

Мама. Мою грудь сдавило, как только я подумал о хрупкой, сломленной женщине, которая была моей матерью. Теперь это не так. Сейчас она словно пустая раковина. Я чувствую, что здесь есть и моя вина, даже если это не так. Не моя вина, что так случилось, и неважно, что мой отец думает совсем иначе.

— Мама даже не узнает об этом, — сухо говорю я.

— Ты уже несколько месяцев не видел ее, Уилл. Ты знаешь, что она обожает тебя. Я собираюсь устроить ужин. Говорю тебе об этом сейчас, заранее, потому что ты собираешься прийти.

— Правда? — заскрежетал я зубами. — С каких это пор ты решаешь, что мне делать, а что нет?