Дуэт - Шевякова Лидия (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Она позвонила тетке из автомата и без умолку пять минут тараторила в трубку про друзей на белом теплоходе. Тетка была единственной, кто в их семье предпочел вольное плавание копошению в нотном стане. Теперь она в полном довольстве изнывала в Новороссийске в большой, но пустой капитанской квартире, и Анна с легким сердцем покинула этот тоскливый приют безделья и скуки. Город тоже ей не понравился. Цемент и море. Да еще невидимая, но вполне ощутимая тень Леонида Ильича, охранявшая последний оплот своего бессмертия — «малую землю» памяти.
Они легко катили с веселым Толиком по серпантину горного перевала, уплетали немытые абрикосы, радовались роскошному закату и любовно оглаживали друг друга нежными, долгими взглядами, словно облизывали языками. Домик быстро нашелся. На самом краю Цемесской бухты, с захватывающим дух видом на морские просторы, далекий белоснежный порт и корабли на рейде. Полтинники, как волшебные палочки, открывали им все двери, включая и дверь их живописного рыбацкого домика.
Не сговариваясь, они сразу бухнулись на пуховую хозяйскую перину, смяли пурпурное атласное покрывало с зелеными драконами и долго скакали по постели, как дети, заставляя раскачиваться ее сетчатое основание, словно батут или качели. Анна любила играться, и они до изнеможения возились среди груды атласных подушечек, неуклюже стаскивая друг с друга одежду. Он поймал себя на мысли, что испытывает такую нежность, что даже не может идентифицировать Анну как сексуальный объект. Желание, такое острое вначале, терялось где-то среди ласк, вытеснялось негой и блаженством ощущения родного тела рядом. «Неужели эта острая, как жало, нежность и есть любовь? — мелькнуло у него в голове. — Что ж, она достаточно острая, чтобы расколоть все слои моей скорлупы и вонзиться в самое сердце». В результате вся эта умилительная возня закончилась не сексом, а спасительным в такую жару душем, сконструированным местным умельцем прямо во дворе из ведра, корыта, проволоки и трех неструганых подпорок.
Было воскресенье, 31 августа. В десять часов вечера в бархатных южных сумерках они поднялись по крутой горной тропке к подножию трезубца Веры, Надежды и Любви, постелили полотенце на сухую жаркую землю, присели и долго вертели в руках, пытаясь настроить увесистый морской бинокль, втихомолку одолженный с хозяйского подоконника. Справившись с непослушной оптикой, беспечные молодые любовники сплелись в единое двухголовое существо и долго по очереди наблюдали, как красавец теплоход «Адмирал Нахимов», с которого они сегодня сбежали, медленно отошел от причала. Никто на сверкавшем огнями судне еще не знал, что со стороны моря к Новороссийску полным ходом приближается другой корабль «Петр Васев». Обыкновенный сухогруз с трюмами, полными канадского ячменя. Через 20 минут, когда ночь уже полностью завладела морем и сушей, на «Нахимов» с берегового поста передали, что «Васев» предупрежден о выходе лайнера и пропустит его в море. Еще через 10 минут «Нахимов» прошел ворота порта и лег на курс в открытое море. Отдыхающие, налюбовавшись огнями Новороссийска, потянулись с палуб вниз, в многочисленные салоны и бары.
А Герману с Анной надоело разглядывать в бинокль огни портовых кранов, теплоходов и прогулочных катеров, они полулежали на сухой, выжженной солнцем теплой земле и любовались на ночное звездное небо. Герман стал насвистывать какую-то сложную повторяющуюся мелодию, и Анна с удивлением распознала в ней музыкальную фразу из когда-то разучиваемого ими дуэта Сенты и Летучего Голландца. Герман насвистывал Вагнера! Он виртуозно просвистел за весь оркестр вступление, выдержал тактовую паузу и вдруг приглушенно запел:
— Как много лет скитаюсь я по мо-о-о-рю. Изгна-а-ан-ником. Но видеть раньше мне не прих-о-о-ди-и-лось таких прекрасных лиц, как ваше, А-а-нн-а-а.
Его голос звучал немного хрипло, но по-прежнему прекрасно. Живые звуки летней южной ночи, плеск волн далеко внизу, в темноте, и стрекот цикад нежно сплетались с его бархатистым тембром в единое целое. Здесь, в лоне этой жаркой ночи, его голос не был таким торжествующе мощным, как в консерваторском зале, а скорее вкрадчивым и покорно льнущим к ногам. Звуки этого голоса ласкали крылья ночных бабочек, баюкали рыб в морской колыбели и обвивали ночным легким бризом пассажиров на палубе «Адмирала Нахимова».
Но слушателей оказалось немного, пожилые пассажиры отправились спать, а молодежь отрывалась на дискотеке. Там, среди вспышек заботливо смонтированной Германом персональной светомузыкальной установки, давно шли буйные пляски. Капитан «Нахимова» Марков, проинструктировав вахтенного помощника, покинул капитанский мостик и спустился вниз посмотреть, как развлекаются пассажиры. А в это время на свой капитанский мостик поднялся капитан «Васева» Ткаченко, оглядел неспокойную морскую твердь, мелкую россыпь огней на горизонте и не торопясь еще раз дал подтверждение на лайнер, что готов его пропустить. Корабли разделяло всего тринадцать километров. Волнение на море усилилось до трех баллов, но видимость оставалась приличной — километров на десять вокруг было видно все.
Через 5 минут, в 23.00, «Нахимов» вышел из акватории порта и, получив заверения сухогруза о любви и дружбе, мощно устремился в открытое море. О чем думал все это время капитан Ткаченко, мы не узнаем никогда. Может быть, он засмотрелся на звездное небо и увидел там несущегося по небесным волнам «Летучего голландца», вызванного пением Германа из небытия? Кто знает?.. Но скорее всего не Герман выманил злобный призрак из глубин преисподней, наш герой своим чутким нутром только угадал и озвучил его близкое присутствие. Так или иначе, очнувшись от наваждения, капитан сухогруза увидел прямо перед собой стройный силуэт лайнера, побледнел как полотно и торопливо дал слишком запоздалую команду уменьшить ход до среднего, а затем до малого и, уже сорвавшись на крик, взвыл: «Стоп машина!» Однако было поздно. Суда теперь разделяли всего два километра, и они неслись навстречу друг другу, почти не меняя скорости.
В 23.10 капитан Ткаченко в отчаянии скомандовал «полный назад» и положил руль «право на борт», но сухогруз, словно ведомый бестрепетной дланью рока, упорно продолжал двигаться вперед.
