Храни меня, любовь - Полякова Светлана (читать книги без .TXT) 📗
Она пошла дальше, по улице, стараясь не думать о том, что все вокруг — против нее и что вовсе не обязательно ей быть счастливой — в конце концов, ей этого никто и не обещал. Но Пашка…
Боль была непереносимой. А потом появилось чувство вины. Если бы она тогда ушла, сразу ушла, и Пашка не жил бы в этом постоянном кошмаре, ничего не случилось бы с ним сейчас. Он не видел бы пустых, бессмысленных, жестоких глаз своего отца. Не вздрагивал бы каждый раз, прислушиваясь к его голосу, пытаясь вместе с Тоней угадать, в каком папочка пришел настроении. Не было бы этих последствий, если бы у Тони хватило сразу сил и воли послать этого вечно пьяного садиста к чертовой матери, прямо в ад, потому что… Потому что такие люди, которые устраивают этот ад на земле для других, этим людям самим надо оказаться в аду. Там им самое место… Но — почему невинный, маленький мальчик, и так вкусивший уже страданий, должен расплачиваться за своего отца?
Она бы принесла себя сейчас в жертву, сгорела бы на каком угодно костре, лишь бы Пашка был здоров.
Странное дело — от этих мыслей ей стало вовсе не тяжело, а даже намного легче. А еще она увидела маленькую церковь и почему-то остановилась.
В сумерках небольшой, белый храм показался ей сказочным, и нестерпимо захотелось туда войти. «Ведь Он может мне помочь, — подумала она. — Да, конечно, я, наверное, великая грешница, но Пашка-то еще никаких особых грехов совершить не успел… А значит, Он ему может помочь».
Почему-то заходить туда ей было страшновато, и бабка, стоящая у ворот с протянутой рукой, показалась ей какой-то жуткой, похожей на ведьму. «Вратарница», — подумала Тоня с робостью и уважением.
— Здравствуйте, — выдавила из себя Тоня улыбку, ощущая, как замирает сердце. Точно эта вратарница сейчас могла запретить Тоне войти в храм. Как апостол Петр не пускает таких, как Тоня, в рай.
Бабка не ответила, продолжая протягивать алчущую ладонь, и Тоня наконец-то поняла, что это не вратарница, а нищая. Протянула бабке мелочь из кармана и, краснея от собственного незнания и глупости положения, поспешила войти внутрь. «Как будто — спрятаться хочу, — подумала она. — От этой бабки. От своих проблем. От мира этого, где мне так угнетающе не везет».
Не везет…
Это мягко сказано.
Она несчастна.
Именно так. НЕСЧАСТНА.
Тоне захотелось спрятаться, убежать. Она совсем не хотела об этом думать, но кто-то словно бы написал это слово — огромными, горящими буквами-факелами.
Ты, Тоня, несчастна, да…
Как злая ухмылка повсюду.
Даже здесь, в тишине храма, от этого знания не убежишь. Ты несчастна, Тоня. И твоя мать. И твой ребенок. Вы всегда будете торчать на отшибе жизни, стучаться во все двери, и ни одна дверь не откроется…
Все двери заперты, Тоня, и незачем ждать милостыни. Лучше смириться. Осознать свое место. Свою норку…
Да плевать, отмахнулась Тоня от этих мыслей, плевать. Пусть мы будем несчастны. Пусть отшиб этот самый…
Пусть норка. Я ведь все это перенесу, лишь бы Пашка был здоров.
Или даже пусть будет больным, только… живым будет. Мы что-нибудь придумаем потом. Мы найдем способ его вылечить.
Мы…
Она и сама не помнила, как оказалась перед этой иконой. А ничего уже вокруг и не было — только Его глаза, и жалость в этих глазах, и любовь, и сострадание к ней, маленькой Тоне.
И еще были ее слезы, которые она не замечала. Она даже не знала, что плачет. Обнаружила это и удивилась…
И еще она подумала — что ведь ни о чем не попросила еще, молчала, как глупая курица, и как же Он узнает, что ей надобно?
И попыталась сформулировать свою просьбу — а ничего не выходило, только хор пел — «Господи, помилуй», и она, Тоня, тоже повторяла про себя: «Помилуй меня, Господи», а еще она смотрела в эти глаза, растворялась в них и плакала, сама не зная, что каждая ее слеза — и есть безмолвная молитва.
— «Я — СВЕТ, а вы не видите Меня. Я — ПУТЬ, а вы не следуете за Мной. Я — ИСТИНА, а вы не верите Мне. Я — ЖИЗНЬ, а вы не ищете Меня. Я — УЧИТЕЛЬ, а вы не слушаете Меня. Я — ГОСПОДЬ, а вы не повинуетесь Мне. Я — ваш БОГ, а вы не молитесь Мне. Я — ваш лучший ДРУГ, а вы не любите Меня. ЕСЛИ ВЫ НЕСЧАСТНЫ, НЕ ВИНИТЕ МЕНЯ».
Она удивленно обернулась. Слова за ее спиной прозвучали так внезапно, она даже подумала — это Он говорит с ней… Губы тихо прошептали:
— Я не виню. Я все понимаю.
Она где-то его видела, этого парня, но не могла вспомнить, где и когда.
Он смотрел поверх ее головы, на икону, и Тоне даже показалось, что он говорит не с ней.
И она показалась себе снова глупой и покраснела, пробормотав едва слышно:
— Простите… Я думала, это вы говорите мне.
— Это не я говорил, — сказал он. — Это говорил Он. Надпись на каменном кресте во Фландрии…
Она кивнула. Она даже не знала, где эта Фландрия находится, но спрашивать не стала. И так она наверняка кажется этому симпатичному парню глупой курицей.
Да что кажется — она и есть курица.
Но где же она его уже видела?
Она старалась смотреть на него украдкой, незаметно — потому что ей совсем не хотелось показаться еще и невоспитанной и надоедливой. И еще — ей очень не хотелось, чтобы он сейчас ушел. И вообще ушел. Она понимала, что это — случайная, мимолетная встреча, сейчас выйдут из храма и разойдутся в разные стороны жизни… Но почему-то Тоне хотелось еще немножко побыть рядом с ним, хоть немножко. «Он мог бы меня понять, — пришло ей в голову. — И мне хочется ему рассказать сейчас все, что творится в моей душе».
И еще ей не хотелось выходить из храма. Она чувствовала себя защищенной. И даже появилась надежда, что у них с Пашкой все изменится. Все невзгоды отступят, а если и не отступят — они перенесут их легко, потому что… «Ты Друг, — подумала она, глядя в Его бесконечно теплые, грустные глаза. — С таким Другом все можно вынести. Теперь я это знаю. Прости, что я раньше не обращалась к Тебе за помощью. Прости…»
Она бы так вечность целую стояла, смотря в Его глаза, и чтобы рядом с ней стоял этот парень, и вместе они постигали что-то странное, неведомое пока еще — но такое манящее, желанное, нужное им обоим.
И Пашке тоже…
Но служба уже закончилась, люди почти разошлись, только они остались в храме, да какая-то женщина в темном халате вышла с ведром с водой — Тоня еще подумала, ведро-то полное, к счастью, и тут же отругала себя — ну что за дурацкие мысли тут, в храме Божьем, ее посещают? Нет, Тоня — глупая курица, точно-точно…
— Кажется, нам надо уходить, — сказал он.
— Простите… Тоня подняла глаза.
— Можно вашего мужа попросить нам помочь?
Тоня хотела сказать этой женщине, что это не ее муж. Она даже не знает, как зовут этого молодого человека, но он опередил ее.
— Конечно, можно, — улыбнулся он сначала подошедшей женщине, а потом Тоне.
— Вон тот подсвечник помогите перенести. Очень тяжелый…
— Не тяжелей одиночества, — сказал он.
— С такой милой девушкой — одиночество? — рассмеялась женщина. — Вам Господь вон какую красавицу послал…
Он ничего не сказал, мягко улыбнулся только. Тоня же отчего-то покраснела.
Они отошли, и подсвечник в самом деле был тяжелый, Тоня это почти физически ощутила — да только нес его этот парень очень легко, как будто ему это и не стоило никаких усилий.
Одиночество нести тяжелей.
— Спаси вас Господь, — сказала женщина, когда они вернулись. — И… знаете что? — Она засмущалась, но йотом все-таки решилась продолжать. — Вот батюшка скажет, что я много болтаю снова, но… Я все-таки скажу. Я, когда вас увидела, подумала — какие вы оба красивые… И сразу видно, когда Господь пару благословляет — правда-правда… Вас — благословил. Значит, будете счастливыми. Даже в скорбях.
И быстро, словно боясь, что ее увидят, перекрестила их.
— Ангела-хранителя…
Странное дело — но Тоне показалось, что и в самом деле стало светлее и спокойнее, и даже где-то послышался ей легкий шорох крыльев, и сама женщина — уж не добрая ли фея это была, из детской сказки?
