Нелюбимый (ЛП) - Регнери Кэти (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Кэссиди, — шепчу я, тряся его за плечо. — Кэссиди.
— Ммм?
Он вздыхает во сне, тихо бормоча:
— Пусть это уйдёт. Пожалуйста, пусть оно уйдёт.
Я не знаю, о чём он говорит, но ему, должно быть, снится довольно напряжённый сон, потому что он хмурится.
— Кэссиди?
— Хм? Что?
Он резко просыпается, широко раскрыв глаза — голубой и зелёный.
— А?
— Где ванная? — спрашиваю я, продолжая говорить тихо.
Он зажмуривается и проводит рукой по лбу.
— Ты должна выбираться отсюда. Ты должна идти.
— Точно, — подтверждаю я, энергично кивая. — Мне нужно идти. Сейчас.
Он опускает руки и открывает глаза, мгновение, моргая, глядя на меня, будто сбитый с толку нашим разговором.
— Что?
— Мне нужно выйти! — говорю я, обеспокоенная тем, что если он не поможет мне встать с кровати, я в ней описаюсь.
— В ванную?
— Да! — я киваю, глядя на его ноги, которые занимают больше половины двуспальной кровати. — Ты можешь…?
Он опускает ноги на пол и садится, когда я откидываю одеяло и вытаскиваю свои голые ноги из-под простыни. На долю секунды я осознаю, насколько голыми они выглядят. «Он снял с тебя одежду». Эта мысль проноситься у меня в голове, но я отбрасываю её. Я спрошу его об этом позже.
— Ты знаешь, где? — спрашивает он, затем быстро отвечает на свой собственный вопрос, его голос всё ещё сонно-дезориентированный. — Нет, она не знает, где. Ты должен показать ей, Кэсс.
Кэсс. Как прозвище, оно идеально, и я ловлю себя на том, что хочу сказать его, просто чтобы увидеть, как оно слетает с моих губ.
Он встаёт, вытягивая руки над головой, прежде чем протянуть их мне.
— Двигайся медленно.
Я подвигаюсь к краю кровати и беру его руки, тяжело опираясь на них, когда опускаю одну ногу, затем другую на пол. Когда я встаю, моё бедро пульсирует с такой сильной, обжигающей болью, что я кричу, и Кэсс сжимает мои руки.
— Всё в порядке, — тихо говорит он. — Не спеши.
«Тебе легко говорить, — думаю я. — Я вот-вот описаю твой пол».
Мне требуется секунда, чтобы привыкнуть к боли, и хотя мой мочевой пузырь пульсирует от другого вида дискомфорта, я заставляю себя на мгновение остаться неподвижной. Я не хочу двигаться слишком быстро и тянуть швы.
— Я знаю, тебе больно, — говорит он. — Я принесу тебе обезболивающее, пока ты, ты знаешь, будешь заниматься своими делами.
Я благодарно киваю, следуя его указаниям, когда он медленно тянет меня от кровати к занавеске.
— Станет лучше, — говорит он. — Я обещаю.
Мы вошли в гостиную, и я хочу осмотреться, чтобы найти подсказки о том, где я и кто он, но сейчас не время задерживаться. Я следую за ним в тёмный коридор, и он опускает одну мою руку, чтобы открыть дверь. Я захожу внутрь. Ванная комната тёмная, освещается только восходящим солнцем, проникающим через окно, и ночником на раковине.
Мои пальцы ищут выключатель на стене в пределах двери.
— Где свет?
— Нет.
Я моргаю от этого странного ответа, в то время как он закрывает дверь, оставляя меня одну.
Мои глаза привыкают к тусклому свету, в то время как я опираюсь рукой на раковину и стягиваю трусы. Опускаясь на сиденье унитаза, я испытываю совершенно новую волну неумолимой боли, но после того, как я, наконец, сажусь, мой мочевой пузырь быстро опорожняется, и на мгновение облегчение перекрывает дискомфорт.
Не торопясь снова встать, я оглядываюсь по сторонам. Это самая крошечная ванная, которую я когда-либо видела. Места достаточно лишь для туалета, маленькой раковины рядом со мной и душевой кабины напротив. За дверью крючок, на котором висит одинокое желтовато-серое полотенце. Без сомнения, Кэссиди, поскольку он живёт тут один. Маленькая комната чистая и очень опрятная. На вешалке рядом с раковиной висит полотенце для рук. Больше нет никаких других украшений. Иными словами, больше смотреть не на что, и никаких подсказок о хозяине.
Я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание, когда тянусь к своим трусикам, но когда я натягиваю их, мой живот переворачивается. Они сероватые и потёртые по краям, как будто их стирали около сотни раз. Но что ещё важнее, они не мои. Что означает, что Кэссиди полностью раздел меня и помог мне надеть эти трусики.
Мои щёки вспыхивают от жара, когда я представляю себя совершенно голой, пока была без сознания. В смысле, я знаю, что он спас мне жизнь, и я благодарна. Но осознание того, что он видел меня голой, заставляет меня чувствовать себя неловко… как будто он взял что-то, что ему не принадлежало.
Пытаясь избавиться от этого чувства, я заставляю себя встать, задыхаясь от боли, и натягиваю бабушкины трусики на свои бинты. Меня ещё больше пугает то, что я ношу чьё-то старое нижнее бельё, но говорю себе не быть глупой. Мне повезло, что он нашёл меня, повезло, что он отнёс меня в безопасное место, и повезло, что вообще было дополнительное бельё, которое можно было одолжить.
Повернувшись, чтобы спустить воду в туалете, я обнаруживаю, что ручки нет. Я смотрю слева и справа. Ничего.
— Эм, Кэссиди? — зову я.
— Да? — отвечает он из-за двери.
— Я, эм… как смыть воду в туалете?
— Не беспокойся, — говорит он. — Я позабочусь об этом.
«Ну, нет. Нет, ты не будешь».
— Всё нормально. Я сделаю это. Где ручка?
— Это компостирующая установка, — говорит он.
«Какая установка?» Я смотрю на унитаз, чувствуя раздражение из-за этого, затем поворачиваюсь к двери.
— Извини. Что?
— Это не обычный туалет. Ты не смоешь его.
«Хм. Окей». Я из Сан-Франциско, поэтому, очевидно, видела туалеты с низким расходом. Но компостный туалет для меня в новинку. Я вздыхаю и решаю сразиться в битве «смой свою мочу» в другой раз.
Потянувшись к крану раковины, я обнаруживаю, что там только один рычаг, и когда я его включаю, мои руки забрызгивает струёй ледяной воды. Я вскрикиваю от неожиданности, быстро выключая воду и смотря на крошечную раковину, словно у неё есть скрытые клыки.
— Всё в порядке? — спрашивает он.
— Твоя вода очень… холодная.
Как арктический холод.
— Она идёт из цистерны на крыше дома, — объясняет он. — Становится холодно ночью.
Хмм. Ни электричества, ни водопровода. Он амиш (прим. А́миши, они же аманиты или амманиты — религиозное движение, зародившееся как самое консервативное направление в меннонитстве и затем ставшее отдельной протестантской религиозной деноминацией. Амиши отличаются простотой жизни и одежды, нежеланием принимать многие современные технологии и удобства)? Где я вообще, чёрт возьми?
— Понятно, — говорю я, хотя мои вопросы накапливаются, как сумасшедшие. Фактически, я уже собираюсь задать один, когда поднимаю глаза и вижу лицо, смотрящее на меня из зеркала.
«О, Господи Иисусе».
Это я.
Мои губы приоткрываются, и на секунду я чувствую головокружение, рассматривая незнакомку.
Моё лицо покрыто синяками, порезами и царапинами, а губы распухли и покрыты струпьями там, где они были рассечены. На лбу белый пластырь. Я тяну за уголок, чтобы обнаружить уродливую рану под ним, и быстро возвращаю на неё повязку.
Судорожно вздохнув, я поднимаю надетую на меня футболку и насчитываю шесть отдельных повязок на левом боку. Некоторые из них окрашены кровью, которая просочилась и высохла. Слёзы начинают падать, когда я понимаю, насколько сильно я избита. Слишком сильно.
— Бринн? Ты в порядке?
— Я… Я…
— Эй, гм, я могу войти?
Я едва могу говорить из-за плача, но мне удаётся прохрипеть:
— Хорошо.
Он осторожно открывает дверь, заглядывает внутрь, не открывая её полностью. Когда он видит, что я смотрю на себя в зеркало, он вздыхает.
— Ох, Бринн.
— Он… он действительно р-ранил меня.
Кэссиди сочувственно кивает, но его глаза сужаются, а челюсть кривится. Я думаю, что он контролирует свой гнев для моего блага, и почему-то от его сдержанности я чувствую себя в безопасности, чувствую себя сильнее.
