Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (читать полную версию книги .TXT) 📗
Он уколол ее, они оба это поняли. Не нужны были паузы и срывы, не нужны были даже взгляды. Они научились читать мысли друг друга, превратившись в телепатов в каком-то извращенном смысле. В экстрасенсов.
Деймон смотрел на дорогу, Елена — на Деймона. Они были уставшими, они напрчь забыли о «гребанных собаках». Они растеряли слова где-то по дороге, распродали свои чувства на ярмарке развлечений. Они больше не были Доберманом и Мальвиной. Они больше не были собой.
Они испытывали друг к другу отвращение.
— Это было очень давно, — она уверяла его, не себя. По крайней мере, ей так казалось.
— Но, тем не менее, тебя это зацепило.
— Что — это? — Елена придвинулась еще ближе. Теперь близость ей нужна была не потому, что страсти сводила мышцы в судорогах. Не потому, что горло пересыхало от тактильной близости, и эту жажду мог утолить только Деймон Сальваторе. Теперь хотелось просто узнать друг друга получше. Узнать по-настоящему.
— То, что я выбрал не тебя… во второй раз, — он вновь посмотрел на нее. Елена увидела в этом взгляде застывший лед. А в ее взгляде был прозрачный туман, несколько едкий, но больше не такой густой. А потом девушка растянула свои губы в улыбке, придавая этому вечеру какую-то особую дешевизну.
— Ты сделал это потому, что я переспала с Тайлером, да? Хотел доказать мне, что ты можешь спать с тем, с кем захочешь?
Он не спал с Викки, но стоит ли озвучивать такие детали? Умолчание иногда лучший способ подарить человеку несколько бессонных ночей, нашпиговаить его тяжелыми мыслями, стать причиной головной боли. Одно уже Сальваторе успешно проделал, но Елена тоже решила об этом умолчать.
— Мне все равно, с кем ты спала. Я женился на Викки, потому что люблю ее. Потому что хочу, чтобы у Кристины не было разъебанного детства, которое было у меня… А еще, — он вновь перевел на нее взгляд. Этот родной апатичный взгляд, которым Гилберт не наслаждалась так долго, что ей казалось, будто это было в другой вечности. С другим человеком. Не с ней. — А еще я хотел лишний раз доказать тебе, что у нас ничего не получится. Никогда. Потому что ты меня не привлекаешь.
Девушка закрыла глаза. Ее сковывала усталость, и она хотела заснуть на оставшийся час, чтобы сохранить бодрость потом, когда они сядут в дрянной поезд. Возможно, произойди это с ними раньше, еще в том году, у них бы соврало крышу, и они бы поддались искушению.
Они бы все-таки ему поддались.
Но не теперь. Теперь у нее все выверено, все выведено, спланировано, а у него — затушевано и заново прорисовано. У него есть цель, у нее — просто сутки. У него — жена и приемная дочь. У нее — отец, на которого глаза не глядят, и вымотанная Дженна. Им не до друг друга. Им все еще не до друг друга.
— Я тебя ненавижу, — прошептала она. Ей больно. Больно не столько от его поступков, сколько от его слов. Ими он жалил ее с самого начала и продолжал это делать даже сейчас.
— Я тебя тоже, — тем же шепотом в ответ. Той же апатией в подсознание. Будто Деймон заново вшивал себя в Елену, заново начинал подчинять ее. Этот стокгольмский синдром вряд ли закончится хорошо. Вряд ли такие вот извращенные отношения вообще заканчиваются — они продолжаются даже тогда, когда, как кажется, все кончено. Абсолютно все. Будто Некто берет карандаш и начинает прорисовывать события дальше, продолжать линию их отношений, придумывая все более удушающие петли и все более драматичные повороты.
Вселенная их не любит. Их, Добермана и Мальвину.
2.
Сальваторе заглушил мотор. В салоне автомобиля повисла тишина. А в ушах все еще звенело. Честно, Сальваторе тоже вымотался, и ему тоже захотелось отдохнуть. Он перевел взгляд на спящую Елену. Она была почти обычной. «Почти» вновь завились в воздухе как рой озлобленный ос. «Почти» жалили даже немного болезненнее. Жалило болезненно в пальцах, и Сальваторе знал как унять боль. Он потянулся к плечу девушки, толкнул ее.
Унять боль в пальцах оказалось легче, чем боль в душе. Душили противоречия. В трех с половиной часах от него осталась Викки, которую он действительно любил. Любил не так, как женщину, но любил как сестру, как подругу. А тут, в трех с половиной сантиметрах была Елена, которую он действительно… ненавидел. Ненавидел не так, как своего отца, но как свою бывшую.
— Елена! — он толкнул ее еще раз, и Гилберт очнулась. «Елена» стало колоть на языке. Он не произносил ее имени очень давно. Очень давно — с такой тональностью. Прежнее прошедшее взорвало настоящее. — Мы на месте, выходи.
Он вышел, захлопнув дверь, направляясь в сторону мотеля. Девушка чувствовала себя еще более разбитой, чем раньше. У нее уже не так сильно болела голова, но она ощущала себя уставшей и… использованной. Недавно состоявшийся диалог хотелось вырезать из контекста этой поездки.
Хотелось вырезать и себя. Из контекста этого расклада обстоятельств.
Девушка накинула куртку на плечи, вышла на улицу. Ее встретили холодные пустоши. Февраль бился в предсмертных конвульсиях, но зима, казалось, только-только стала разгуливаться. Елена улыбнулась — ей нравились переливы белоснежного снега, тонущего в мутной серости тумана. Девушка стащила злосчастную заколку, засунув ее в карман и направилась к мотелю. В ее взгляде был дым, а в ее повадках — мертвая Бриттани Мерфи. В ее манерах был стервоз. Тот самый, что всех бесит. И что всех подкупает. Гилберт открыла дверь и вошла внутрь. Было пусто и жутко неуютно. На ресепшене Сальваторе с кем-то разговаривал, и, судя по всему, разговор был дружеским. По крайней мере, Елена точно не сомневалась, что Деймон знаком с этим человеком. Девушка подошла ближе. Сальваторе встал вполоборота к ней, и Гилберт увидела собеседника. Это был мужчина средних лет, довольно притягательной наружности, с довольно острым взглядом. Не сказать, чтобы он смерил ее, но точно оценил.
— Рик, — представился он, протягивая руку. Гилберт почувствовала себя дешевой. Ее не должно быть в контексте этого притворного знакомства.
— Елена, — ответила она, пожимая руку мужчине. Она всем пожимала руки. Только не Деймону. Она презирала его с самого начала. С самого начала она противопоставляла его себе, Тайлеру — всем, кого встречала.
— Сделаешь на нее документы? — спросил Сальваторе, переводя внимание Зальцмана на себя. Ему не хотелось задерживаться долго в этом месте. — Мы поедем под одной фамилией, чтобы на меня не смотрели как на сутенера.
— Нужна фотография только, — Зальцман искривил губы в ухмылке, Гилберт подарила ему презрительный взгляд. Ей не нравилась показушность. Ей не нравились ухмылки. Она бы заглушила свои мысли громкой музыкой или неплохим алкоголем. Она бы согласилась думать о ком угодно, только не о Добермане. Она бы согласилась терпеть чьи угодно липкие взгляды, только не этого Рика.
— Я не думала, что документы изготавливаются так быстро, — она сняла куртку с плеч, демонстративно всматриваясь в Зальцмана, будто цепляя его своим колким взглядом, будто желая застрять в его сознании как можно дольше.
— Фильмы врут, — Рик направился к двери, что располагалась прямо за стойкой регистрации, приглашая девушку следовать за собой жестом. Хотя, и Деймона, наверное, тоже.
Елена вошла в помещение, напоминающее студию для выявления снимков. Вся процедура заняла около пяти минут, не больше. Гилберт было плевать на то, какой она будет на фотографии в своем фальшивом паспорте. Ей было вдвойне плевать на то, как в паспорте будет выглядеть Сальваторе.
Ей было только не наплевать на то, что они будут под одной фамилией. Пускай, под ненастоящей, пускай ненадолго, но будут. Станут на время одним целым. Станут друг для другом неофициальными супругами.
Они просто станут друга для друга.
— Через двадцать минут будет готово, — произнес Зальцман, подходя к какой-то аппаратуре и уже втягиваясь в процесс. — Можете подождать в холле.
Они вышли в холл. Елена села на небольшой кожаный диванчик, уставшими красными глазами на Сальваторе, опершегося о дверной проем. Он засунул руки в карманы и уставился куда-то в сторону. Раньше он процеживал ее взглядом, раньше концентрировал каждую каплю ненависти на ней, а теперь вот просто-напросто не замечает.
