Золото скифов - Колчина Нина (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
Это действительно было ясно с первого взгляда. Альбинка сияла и готова была броситься Игорю на шею, а он лишь скромно поцеловал ее в щеку, давая понять, что не место…
— Любишь? — прошептала она.
— Люблю. Очень соскучился.
— Игорек? Ты почему тихий какой-то? Что-нибудь случилось?
— Я потом тебе все расскажу. А «тихий», как ты говоришь, потому, что отца подвел. Думаю, очень сильно, — взволнованно на ухо Альбинке сказал Игорь.
Гневно сверкнув глазами в сторону Тусуева-младшего, он взял ее за плечи и демонстративно развернул спиной к наглому парню.
2
Ульянский сидел за огромным письменным столом из карельской березы и думал, зачем он так рано приехал на работу. Ни помощник, ни секретарь еще не пришли. Наверное, впервые за то время, что занимал этот кабинет, его открывал для него дежурный. Но он даже рад неожиданному одиночеству. Только сейчас понял — именно к этому и стремился, когда уже в машине по дороге из «Архангельского» поменял вдруг свои планы и вместо поликлиники на Мичуринском велел шоферу ехать на Делегатскую.
В будущем году российское правительство переезжает отсюда. Новое здание на Краснопресненской набережной почти готово. Не нравился ему этот белый мастодонт с флагом! Ни в макете не нравился, ни в постройке! А с Делегатской уезжать жалко. Хорошо здесь, уютно, тихо и даже в самую ужасную жару прохладно.
Ульянский снял пиджак, ослабил узел галстука и потянулся к телефону. Взял трубку, подержал в руке, но набирать номер не стал и опустил на рычаг. Потом снова поднял и зачем-то положил на зеленое сукно стола.
Звонить или не звонить? «Ну реши уж что-нибудь, жертва адюльтера!» — с усмешкой сам себе вслух произнес Владимир Иванович.
Усмешка, впрочем, получилась невеселой. Растерянность, в которую, как в вату, полтора месяца тому назад погрузился Ульянский и до сих пор в ней пребывает, раздражала, даже пугала и очень мешала работать.
Работа, работа, работа!.. Перекос какой-то произошел. Отними у него эту работу — и что останется? Пшик! Дырка от бублика! А ведь могут, могут отнять! И что тогда? Это только в некрологах пишут, что Родина никогда не забудет… Еще как забудет! Но сначала даст пинком под зад, и улетишь послом в какой-нибудь Сенегал! А чувства, страсти, дружба, любовь — все, что положил на алтарь своей работы?.. Он даже не влюблялся по-настоящему! Привязанность и нежность к Татьяне пришли уже потом, после свадьбы. Она оказалась хорошей женой — верной, преданной, несварливой. В доме всегда был порядок и покой, а он очень ценил это.
Татьяна прошла суровую школу воспитания в отчем доме. Кто думает, что генеральские дочки обязательно должны быть избалованными куклами, сильно заблуждается! Строгая дисциплина, постоянная оглядка на отца, беспрекословный авторитет главы семьи делают из них прекрасных жен.
Танька к тому же была хорошенькой. Он сразу глаз положил на нее и довольно умело вызвал ее интерес к себе. За ней ухаживал тогда его знакомый из ЦК комсомола. Это тоже сыграло роль в том, что он решил приударить за Татьяной, — захотелось по носу щелкнуть комсомольца, чтоб не выпендривался.
Ульянский вообразил Татьяну и ту вечеринку у него дома, где они познакомились. Красивая, одета нарядно и дорого — все ребята хвосты перед ней распушили. Многие знали вдобавок, что генеральская дочка. Ульянский тогда всех перехитрил и толпу поклонников своей персоной пополнять не стал. Станцевал с ней «прижимной» танец, сделал пару запоминающихся комплиментов и словно забыл на весь оставшийся вечер. Он видел, как это задело Татьяну, и в то, что в прихожей пакет с туфлями оставила якобы случайно, до сих пор не верит. Ему трудно лапшу на уши навесить! Просто придумала предлог для следующей встречи…
Всякая влюбленность, даже самая безумная, говорят, проходит, но пусть бы хоть в памяти осталась! С Татьяной ему не довелось пережить ни бурной страсти, ни любовной лихорадки. Он уже было смирился с тем, что обделила его жизнь. Если бы не Антонина! Антоша…
А он отказывался от командировки в Швецию! Работы было невпроворот, и на две недели отключаться от дел не хотелось. И главное — никакого предчувствия! Сердце ничего не подсказало. Не екнуло оно, даже когда в его кабинет вошла высокая миловидная брюнетка лет тридцати пяти — с прической «хвостиком», в немодных узеньких очках на худом лице, лишенном косметики. Как потом оказалось, пудрой и тушью для ресниц она все же пользовалась. «Эта переводчица могла бы на официальную встречу не брюки, а юбчонку какую надеть!» — недовольно отметил тогда Ульянский.
…Все остальное он отмечал уже с удовольствием: красивые руки, умна, приятный голос, очень хороша в постели. Он уж и не думал, что способен на такие подвиги. Никогда не хотел женщину так сильно, как Антошу! Ночи напролет занимался с ней любовью, но ему все было мало. Словно с ума сошел. Чем меньше оставалось дней до возвращения в Москву, тем сильнее мучил вопрос — как включить Антошу в свою московскую жизнь и надо ли это делать вообще. В глубине души Ульянский допускал, что дела, привычный образ жизни подействуют на него отрезвляюще. И ждал этого, и страшился. С Антошей он ощущал себя стопроцентным мужиком. Жалко, если это уйдет!
В Москве устраивать с ней любовные свидания оказалось очень непросто. Пару раз приезжал к ней в Строгино. Она занимала крохотную однокомнатную квартирку в гигантском, похожем на айсберг, недостроенном доме с неработающими лифтами. Больше чем на пару часов он вырваться не мог, и все это время служебная «чайка» ждала у подъезда, вызывая нездоровый ажиотаж местного населения. На прошлой неделе он приехал к ней в субботу с ночевкой. Татьяне сказал, что уезжает на рыбалку с мужским коллективом. Дабы пресечь лишние расспросы, говорил резко, недовольным тоном, жаловался на чертову работу, требующую дружеских контактов с нужными людьми, и даже матом выругался для пущей убедительности.
Идею провести с Антошей week end Ульянский рассматривал как некий эксперимент из серии «клин клином». Вспомнил, как в совсем молодом возрасте выпил с приятелем целую бутылку вермута, который очень любил, но с тех пор даже запаха его не переносит… Наивный расчет на то, что концентрация Антошиных ласк на единицу времени превысит допустимый предел и сведет его вожделение на нет, не оправдался… Он не звонил ей четыре дня, но чувствовал, что долго не продержится.
— Доброе утро, Владимир Иванович! Зимин просит соединить с вами. Можно? Или вы по городскому говорите?
«Селекторный» голос секретарши так неожиданно и гулко ворвался в утреннюю тишину кабинета, что Ульянский вздрогнул. Трубка все это время лежала на столе, и он, спохватившись, опустил ее на рычаг.
— Доброе утро. Соедините… Привет, Сережа! Знаю от Татьяны, что ты вернулся в Москву. Какие новости? Рассказывай!.. Повидаться, говоришь? Можно. Давай-ка, старик, вместе пообедаем. Здесь, у меня. Жду тебя… — Ульянский заглянул в свой ежедневник, — в четырнадцать ноль-ноль. Не опаздывай! Без четверти три у меня совещание, — сразу ограничил время встречи Ульянский, — да и борщ твой остынет. Рад буду увидеть тебя. Жду. Добро.
От метро «Маяковская» Зимин шел пешком. Давно у него не было такого хорошего, да не просто хорошего, а замечательного, даже торжественного настроения. Широкой и размашистой походкой он шагал по Садовому кольцу в сторону Делегатской. Легкий ветерок потрепывал полы старомодного коричневого пиджака, ладно подогнанного по фигуре самим временем, и откидывал назад синий в желтую полоску галстук. Верхняя пуговица серой рубашки была впервые использована по назначению, отчего воротник непривычно сильно сжал шею, заставляя Зимина время от времени задирать к небу подбородок в надежде освободиться. Пуговица оказалась единственной помехой в решительном безразличии Сергея Матвеевича к одежде, и он в конце концов расстегнул ее.
Ульянский не мог сдержать улыбки, когда увидел Зимина на пороге своего кабинета. Нелепое сочетание цветов, почти пляжные открытые сандалии, из которых выглядывали дешевые хлопчатобумажные носки, и галстук, явно позаимствованный у кого-то из институтских по случаю «государственного» визита в Совмин, показались вдруг щемяще трогательными. Ульянский сердечно обнял друга и от нахлынувшей мгновенно искренней радости почувствовал, как к глазам подступают слезы.
