Любовница (СИ) - Вересов Иван (книга жизни txt) 📗
Она тоже иногда делала так, представляя на его месте другого мужчину, от которого ушла…
“Вероятно представляла”, — оборвал себя Виктор в самом начале цепи рассуждений. В конце цепи была его очередная, надуманная за последние четверть часа, обида. А Вяземский хотел мира и согласия.
Нет, так не пойдёт. Так они не уживутся, или превратят жизнь свою в стоячее болото отчуждения, замалчивания, покорности обстоятельствам, глупого ожидания, что когда-то всё переменится. Изредка эту болотную среду станут возмущать объяснения и ссоры со слезами, примирениями и снова молчание души.
Это у него уже было, он подозревал, что было и у неё, она иногда бросала несколько фраз, из которых Вяземский мог заключить, что за жизнь вела Маргарита и от чего бежала.
Повторения он не хотел ни для неё, ни для себя. А значит, должен был иначе построить их жизнь. Заново. Как этот дом. Когда они вошли сюда, он был пуст, нетронут. Ничего из прошлого, никаких вещей, ни воспоминаний, ни ассоциаций. Только белые стены.
Когда они встретились в шестимиллионном городе, между ними также не было ничего. Судьба давала им шанс достичь гармонии.
Он вздохнул и осмотрелся. Постепенно дом приобретал вид ИХ дома. И он совершенно не был похож на то, что Вяземский представлял себе в начале, когда арендовал недвижимость.
Вместе с тем, мечты Виктора об идеальном жилье зримо воплощались. Маргарита выбрала английский стиль. Теперь Вяземский даже и не думал, что дом их мог бы выглядеть как-то иначе. Он именно такой хотел. О таком мечтал. Но, Боже, как они сначала перессорились из-за паркета, из-за спальни и библиотеки.
В тот день он был в офисе, а она ждала рабочих дома, и общалась с Виктором по Интернету.
Вяземский пытался и не мог ей объяснить, чего он хочет. Она пререкалась, спорила, критиковала его рисунки, в конце концов он разозлился и она тоже. И только когда она показала ему картинки, которые нашла в сети, он понял, что это как раз то. То самое что представлялось ему в воображении.
Библиотека…кожаный диван, необычные кресла, чем-то похожие не средневековые из-за деревянных полукруглых спинок, дубовые панели и стеллажи, интимность, покой, достоинство и простота.
Виктор был сразу и навсегда восхищен этим интерьером, а также и всеми другими, которые она показала ему.
Молчанием, как бы по обоюдному договору, они обошли только детскую. Для этого ещё будет время…
И вот, дом стал превращаться в продолжение их внутреннего мира. Не только из-за английского стиля, хотя флёр времени, через который смотрелись интерьеры, несомненно имел значение, но всё же не это было главным. Отстраненность определялась не креслами, диванами, коврами, светильниками, резными перилами, каминами и панелями стен. Стремление хозяев отделиться от внешнего и сосредоточиться на себе читалось во всем. Все здесь подчинялось одному — их близости, которая возникла с той минуты, как Рита и Виктор прикоснулись друг к другу в тесноте автобуса.
Они тянулись друг к другу. Это могло быть мимолётное прикосновение или только взгляд, или объятие, или переплетение тел в ночной тишине… они не просто хотели быть вместе рядом — они хотели быть одним. И Дом соединял их. Он давал им возможность сочетать два внутренних мира и привести это соединение к идеальной гармонии.
Виктор теперь торопился домой… он стремился не просто увидеть Риту, а увидеть ее в этих стенах, в этом особом месте.
Он понял, что хочет создать для неё не золотую клетку, где она, ни в чём не нуждаясь, станет тосковать по воле, а нечто другое…он искал определение и пока не находил. Так же, как она делала зримыми его мечты — он хотел воплотить и то, о чём мечтала Рита, но это было не просто.
Она смотрела внутрь себя и через себя на мир. Чтобы понять, о чём она мечтает, надо было открыть ее душу. Открыть не насильно, но с её согласия. Осторожно и бережно, залечивая прежние ссадины и царапины, стирая следы, оставленные прошлым.
Как в день их первого свидания Виктор остановился у цветочного магазина и купил розы. Белые, похожие на стены их дома. Она ждала и сбежала вниз, и обняла его молча…
Рита приготовила ужин, накрыла на стол. И, как будто смущалась спросить, нравится ли ему, рад ли он видеть её и то, что она сделала для него, а он не знал как сказать, что рад.
Они сидели на кухне, говорили о саде, но он думал совсем о другом. Он смотрел на неё. В её широко открытые удивленные и настороженные глаза.
Да, она ждала… ей было не всё равно — придёт он в восемь, в одиннадцать или в час ночи. И он всё больше верил, что это не сон и так же будет завтра и послезавтра, и через год. Она будет ждать его, а он — торопиться домой.
Потом, уже после ужина, когда они поднялись в кабинет, Виктор увидел на своём столе букет из осенних листьев в лаконичной низкой квадратной вазе. Рита не любила вычурность, пошлость, кружевные шторы, слоников и салфеточки. Вяземский тоже не любил, но он привык, что всё это есть в доме и теперь только увидел и понял, как это ужасно. Осенний букет в неброской вазе не мог бы сосуществовать со всем этим мещанством.
По сути дела им нравилось одно и то же, иногда они называли это по-разному, но все равно приходили к пониманию того, что хотят видеть красоту именно такой.
Виктор вдохнул слабый аромат осени, который исходил от листьев, запах дождя… и представил, как она гуляла по саду, который ещё не был садом, а скорее лесом и диким берегом, ступала по засыпанным листвой дорожкам, сидела на скамейке, смотрела на море…
Очень далёкое, запрятанное в самую глубину его сердца воспоминание вдруг пришло и Виктор увидел другую осень. Павловск, мокрый парк, черные статуи в Старой Сильвии, пустынные аллеи, жухлые листья под ногами, серое небо…
Его молодость, мечты, надежды остались в той осени. Как быстро проходит жизнь!
Он прогнал воспоминание, обернулся к Рите.
— Ты гуляла?
— Да…
— Я хочу, чтобы ты была здесь счастлива, — вдруг ни к месту сказал он и шагнул к ней. Она молча протянула к нему руки.
Время здесь было другим. Оно не останавливалось, но и не подстёгивало, не толкало в спину — текло неспешно и размеренно. Здесь Виктор позволял себе любое дело отложить на завтра и просто сидеть бесцельно и смотреть в окно на Залив и небо над ним. Вид из окон стал частью его жизни. Вяземский физически чувствовал то необычайное умиротворение, которое обволакивало его в доме на берегу.
Это при том, что Рита могла болтать без умолку, прыгать, смеяться, бегать по комнатам, рассказывать ему о тысяче самых разных вещей. О том, что она хочет купить красные сапоги, и про малыша их городской соседки, который так смешно укладывает спать зайца, и про то что Игорь её зовёт по имени отчеству и это смешно. А ещё она купила платный аккаунт для своего Интернет Журнала, и что у неё есть друзья в сети, с которыми она хочет познакомить Виктора, и про игру, где она станет мастером, но ей надо помогать, а ещё лучше тоже стать игроком и помощником мастера… И опять про дом, про мебель и шторы, про то, где она заказала рабочих, чтобы красить стены, про то, что все вещи надо отнести на чердак, чтобы не заляпать краской, да и вообще держать на чердаке только новое, а не всякое старьё. А старое выкинуть или раздать бомжам. Потом она придумывала невообразимое. Например, что им нужно завести поросят, кур, гусей, собак, кроликов, выстроить птичник и хлев и назвать всё это Ноев Ковчег.
А он слушал её и слушал, и был счастлив тем, что она с ним, что говорит обо всём этом.
Он и сам не знал, чем именно вызвана та радость тихая и нежная, что росла в нём день ото дня, но никогда ещё в своей жизни не был он так спокоен и уверен в завтрашнем дне. Он мог бы горы свернуть ради Риты и у него получилось бы.
Его нисколько не раздражала неразбериха и рабочие в доме, они допоздна задерживались потому, что Маргарита хотела скорее всё устроить, и в этом проявляла завидное упорство.
