Испанец (СИ) - Фрес Константин (полная версия книги .TXT) 📗
- Господи Боже, - только и выговорила Марина.
- Да. Сеньор Педро винит себя. Простая девушка, из народа, не его круга! Будь она знатной сеньорой, она бы не встречала весну там, на улицах города, и не погибла бы... так. Она не вышла бы на улицу с сыном, чтоб показать ему быков.
Сеньор Эду приводил много девушек, но его отец всегда был против тех, что не его круга. Вина и боль говорят в нем, он никогда не позволит этих отношений; а сеньор Эду… он мстит. До сих пор мстит. Ох уж этот характер! Его воспитывал дед, отец сеньора Педро; сеньор Педро в то время был слишком подавлен потерей жены… А его отец приложил все силы, чтобы вырастить достойного человека из Эду. И когда сеньор Эду заявил, что убьет быка, дед повел его туда, на песок, на бой быков. Вы знаете, сколько ему было? Десять лет. Не больше. Позже уже нет смысла начинать тренироваться. Но он ни на шаг не отступил от своего пути. Он ходил туда каждый день, и даже новильеро он приносил после боя по два уха быка в награду. Он сражается с трагедией, с несправедливостью, с чудовищем, лишившим его матери!
- Зачем вы мне все это говорите? – тихо произнесла Марина, и Иоланта поспешно отвернулась, скрывая от нее волнение.
- О, я не хочу вас обидеть, - поспешно произнесла она, - но я все вижу и все понимаю. Сеньор Педро никогда не позволит вашего союза; Эду вам симпатизирует. Он хороший мальчик, очень добрый и искренний, но сеньор Педро… словом, они будут ссориться и спорить. Конечно, я не скажу сеньору Педро о том, что устроил сегодня сеньор Эду, но вы тоже… тоже должны держаться от него подальше. Понимаете?
- Я понимаю, - прошептала Марина. – Понимаю…
***
Иоланта сказала все то же самое, что до этого говорила Вероника, куда более тактично, но и более раняще и беспощадно.
«Девушка не его круга… не ровня!»
Марине хотелось плакать от обиды. Вот теперь она прозрела, вот теперь все встало на свои места и стало как нельзя более понятно: как бы ни расточал свои комплименты Эдуардо, как бы он ни пытался обратить на себя внимание, одно останется неизменным: она, Марина, никогда не станет для него ровней, и все его ухаживания, все его выходки – это всего лишь игра. Блажь упрямца, который не может простить отцу не отболевшее еще прошлое, и делает все назло ему. Как сказала Вероника, морща от пренебрежения носик, «развлечение на один раз»; как сказала Иоланта, тактично избегая прямого оскорбления, «девушка не его круга».
«Он всегда делал то, что хотел… несносный, упрямый характер!»
Отчего-то после слов Иоланты Марина еще и испытывала чудовищный, невообразимо жгучий стыд оттого, что та безо всякого стеснения и вот так запросто рассказала ей всю подноготную семьи Эдуардо. Марине казалось, что она подсмотрела то, что ей никто не собирался показывать, узнала то, что, наверное, де Авалосы хотели бы не афишировать и не показывать случайным в их жизни людям. А подсознательная попытка Эду исправить давнюю трагедию говорила о боли намного больше, чем громкие слова, и видеть эту боль, это уязвимое место в душе сильного человека, было просто непереносимо. Возможно, он сам не желал бы, чтобы его жалели, да и вообще знали об этом. Интересно, на что рассчитывала Иоланта, так беспардонно обнажая чужую душу перед два знакомой девушкой?
«Вероятно, это кратчайший путь для того, чтобы нарваться на ярость – упомянуть об этом, - мрачно подумала Марина. – Оттолкнуть от себя и Эду, и еще больше настроить против себя сеньора де Авалоса… упомянуть уничтожающее все живые чувства ощущение бесконечной вины отцу и неутолимую ярость и желание мстить сыну, управляющие всеми их поступками».
Марина ощутила себя неуютно, словно до нее наяву донеслись отзвуки отгремевшей когда-то ссоры, в пылу которой Эду в чем-то обвиняет отца и выкрикивает ему в лицо, что тот трус. А вот он, Эду, не допустил бы такого. Он смог бы сделать хоть что-нибудь!
Она, Марина, тоже рисковала стать причиной одной из таких ссор, и имя ее выкрикивалось бы Эду не как что-то дорогое и близкое, а выплевывалось бы отцу в лицо, как яд, как разящее оружие.
Вот кем она была для Эду. Вот о чем говорила Иоланта.
«Он просто использует вас, как очередной способ досадить отцу, - говорил внимательный взгляд Иоланты. – Меч, которым можно чувствительнее уязвить его. Глупо думать, что такой, как сеньор Эду, видит в вас любимую девушку. Сколько-нибудь стоящую девушку. Глупо рассчитывать, что ваши чувства будут оценены им выше чувств отца, которого он станет дразнить очередной неподобающей связью, как быка – мульетой. Сожалею, но это – горькая правда».
«Но и я тоже живой человек! – в ярости подумала Марина. – Если ему так хочется позлить отца, пусть делает это при помощи какой-нибудь другой дуры! А я в их боданиях участвовать не намерена!»
«Э-э-э, подруга, - обеспокоенно подала голос воображаемая Анька. – Какие бодания? Ты чего завелась-то? Ну, нельзя трогать Эду – ведь не больно-то и хотелось, ведь так? Погрозили пальчиком – так и сруливай с невинным лицом, как будто ничего и не было, чего заводиться-то? Изначально план был таков: пару раз кувыркнуться с ним в койке, тем более что на этом поле боя он чудо как хорош, не так ли? Или ты что… серьезно втрескалась?! Серьезно?! Да ты отбитая на всю голову, это же просто невозможно, ты же должна была понимать изначально! Какие мечты, какая любовь, ты сейчас о чем?!»
- В самом деле, о чем это я, - горько пробормотала Марина, старательно изображая на лице свою привычную бесстрастную маску. Иоланта молча стояла, разглядывая девушку, не уходила, словно дожидалась ее ответа, и Марина, вздернув подбородок, с поистине королевской гордостью ответила на испанском, хотя стыд, гнев и подступающие слезы душили ее: - Благодарю вас, сеньора, за ваше предупреждение, но, право же, не стоило меня посвящать в семейные тайны. Я ни на минуты не забывала о своем месте, и могу вас уверить, что не питаю иллюзий относительно поступков сеньора Эдуардо. Разумеется, он развлекается; и у меня нет ни малейшего повода думать о серьезности его намерений. Серьезен он будет только с достойной девушкой. Разумеется, так. Отвечу вам любезностью на ваше внимание и вашу любезность: ни словом не обмолвлюсь о том, что мне известна эта история. Думаю, сеньор де Авалос не одобрил бы этого. Прислуге не пристало сплетничать за спиной хозяина.
Тонкое лицо Иоланты дрогнуло, однако, она справилась со своим волнением, и, удовлетворенная, кивнула головой.
- Ни минуты не сомневалась ни в вашем воспитании, - произнесла она церемонно, - ни в вашем благородстве. Вы все поняли верно, я вижу. Спасибо.
Иоланта чуть склонила голову и так же неслышно, ступая на носки, вышла из библиотеки и притворила за собой дверь.
Настроение у Марины тотчас испарилось; не радовал ни солнечный день, ни цветущие апельсины, ни проделанная работа. Ей хотелось спрятаться в свою комнату, закрыться там, и побыть в тишине и покое, чтобы улеглось волнение, унялась нервная дрожь. Но этой немудреной мечте не суждено было сбыться; с прогулке по городу явилась Вероника, счастливая и веселая. Марине пришлось покинуть свой спасительный уголок и идти к ней с переводом документов, который Вероника лишь мельком пробежала взглядом и небрежно отложила.
- Завтра первым делом, - проворковала Вероника, подавая Марине папку, - переведешь вот это. Нужно сделать в кратчайший срок, поняла? Я просмотрю и подпишу.
Марина глянула – кажется, это было какое-то дополнительное соглашение с де Авалосом, и исправленное не в пользу Вероники. Она своими руками отдавала ему большую часть прибыли, чем ему причиталось, и выглядела при этом так, словно ее тайная мечта сбылась. Одному только Богу было известно, как де Авалос умудрился ее уговорить, общаясь с ней жестами и отдельными простейшими фразами, которые Вероника еще могла разобрать.
«Господи, чего он такого ей сделал, что она цветет и пахнет?!»
Марина в изумлении вскинула на нее взгляд, но Вероника лишь беспечно тряхнула головой и блаженно прикрыла счастливые глаза.
