Без взаимности (ЛП) - Сэффрон Кент А. (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Боже, я сошла с ума. Совершенно спятила.
Во рту становится сухо, а между ног совсем наоборот. В животе все оживает, но в каком-то неправильном смысле, в грязном.
— Мне пора, — тяжело дыша, как дурочка, я поднимаю глаза и смотрю на Томаса. Его взгляд опаляет. Он жжет даже сквозь одежду. Его сжатые зубы в сочетании с раздувшимися ноздрями пугают. Это раненое животное готово убивать.
Сглотнув слюну, я начинаю пятиться назад. В этой напряженной тишине валяющийся на полу документ хрустнул под моими ногами, словно выстрел.
— Писать стихи — это не для всех, мисс Робинсон, — говорит Томас, когда я уже почти дошла до двери. — На это требуется определенная глубина души, определенная чуткость, если хотите. На это способны редкие люди. Знать свои пределы и вовремя сдаться — это хорошо.
Я не понимаю, издевается ли он или говорит правду, но у меня нет сил разобраться в этом. Моя похоть делает меня глупой. Гораздо более глупой, чем обычно.
— Спасибо за совет, профессор, — повернувшись к нему, говорю я. — Но с поверхности глубину никак не увидеть. Иногда только погружение даст понять, слишком ли глубоко или в меру.
Мы молча смотрим друг на друга. Не знаю, что он сейчас во мне видит. В то время как я вижу его несчастье. Вижу, как он пытается поймать ускользающее — свою жену. Что он идет вслед за ней, как я за Калебом.
То стихотворение я написала для тебя.
Скрипнув зубами, Томас возвращается за стол. Его стул издает скрежещущий звук, когда он садится и начинает перебирать документы.
Я поворачиваюсь лицом к двери. Рядом с лампой, которую хотела запустить в него, лежит книга в черной гладкой обложке. Я была слишком зла, чтобы ее сразу заметить. Это та же книга, что была в магазине — «Фрагменты речи влюбленного» Ролана Барта, — вот только эта старая и потрепанная.
Незаметно схватив книгу, я прижимаю ее к груди и ухожу.
Сидя на кровати и слушая в наушниках голос Ланы, я открываю украденную книгу. Внутри надпись, сделанная почерком с завитушками.
«Томасу. Надеюсь, тебе понравится прочитать (снова) это произведение, которое ни один здравомыслящий человек не в силах понять. С любовью, Хэдли».
Я провожу пальцем по смазанным чернилам и представляю различные сценарии. Сочиняю историю, в которой Хэдли и Томас встречаются уже год, и вот у него день рождения. Хэдли дарит ему любимую книгу, которую он уже читал бесчисленное множество раз. Он удивлен и рад, и целует ее, будто это она самый драгоценный подарок. Я представляю нежные и мягкие поцелуи. Поцелуи, достойные королевы — не те, которые я хочу и которых, видимо, заслуживаю: грубые, грязные, лихорадочные и мокрые.
Вздохнув, я сосредотачиваюсь на пожелтевших страницах и листаю их. Время от времени останавливаюсь, когда вижу подчеркнутый пассаж или написанное слово. Агония. Пыл. Страсть. Одиночество. Разрушение. Распад. Ожог. Бессонница.
Слова написаны четким и ровным почерком — под стать Томасу. Но на кончике буквы «с» еле заметный завиток, делающий его самого игривым и даже мягким. Я хочу прикасаться к его словам, провести по ним языком.
И тут мое сердце перестает биться.
Без взаимности.
Эти два слова написаны рядом с отрывком, подчеркнутым жирными черными линиями. В нем говорится, что безответно влюбленный — это тот, кто ждет. Он ждет и ждет, а потом еще и еще. Он отбрасывает в сторону важнейшие моменты собственной жизни, позволяя им рассеяться по ветру, как и самому себе, и все это ради трех слов. Я тебя люблю. Он отчаян и одинок, как по собственному выбору, так и вследствие обстоятельств.
История моей жизни, аккуратно уложенная в это описание.
У нас с Томасом похожие ситуации. Попали мы в них разными путями, но судьбы теперь у нас одинаковые.
Я смотрю на часы: начало двенадцатого. Встаю, надеваю свою многочисленную зимнюю одежду и выхожу. Я иду туда, где была прошлой ночью. Я нарушительница.
Снова.
Должна признаться: после встречи с Хэдли и Томасом в кафе, я наблюдала за ним… в его доме… ночью, в окно.
Знаю, что это плохо. И почти тянет на преступление. Похоже на психоз. И сталкинг. Если Томас узнает, он меня убьет. Если узнает Кара, она наделает в штаны. Поэтому им я никогда не скажу. И заберу этот секрет с собой в могилу.
Адрес Томаса найти было легко. Он указан на сайте университета под списком сотрудников. Я просидела у дома своего преподавателя несколько часов, пор пока больше не смогла там оставаться, после чего наступила ночь, и я написала свое дерьмовое стихотворение с ужасным выбором слов.
Я всегда чувствовала себя аутсайдером и фриком, любила того, кто никогда не любил меня в ответ — сводного брата, который для всех окружающих мне настоящий брат. Как и для моей матери.
А теперь я нашла того, кто проходит через то же самое. Поэтому я нарушила собственное правило никогда и никого больше не преследовать и вчера вечером пошла к дому Томаса. Я смотрела на него через окно гостиной. Он развалившись сидел на диване, перебирал какие-то бумаги, крепко сжав ручку в руке и постоянно хмурился. Волосы всклокочены, а футболка подчеркивала линии его тела. Время от времени Томас поднимал голову и смотрел в окно. Слава богу, что у дома растут густые кусты, благодаря которым меня не было видно. Наконец он поставил оценку и бросил лист бумаги на журнальный столик. Потом проделал то же самое с другими работами.
Я почти ощущала охватившее его разочарование, но потом он отбросил студенческие работы в сторону и принялся ходить вперед-назад. Остановился и обернулся — я не знаю, на что именно он посмотрел, — а потом продолжил метаться. Это продолжалось не один час — будто гипнотизирующий ритуал, — после чего Томас рухнул на диван и запрокинул голову.
Сегодня идет снег. С неба падают крупные хлопья и ровным слоем ложатся на тротуар. Ощущая пронизывающий холод, я иду медленными размеренными шагами. Высокие здания кампуса сменили низкие дома с закругленными крышами, стоящие друг от друга на приличном расстоянии. Мне не стоит этого делать. Я не должна шпионить. Это безумие, не говоря уже о том, что нарушение закона, но все равно продолжаю идти.
Впереди вижу стоящий в стороне дом. Здесь живет Томас. На давно не стриженном газоне лежит снег, и в сочетании с заросшим кустарником место выглядит заброшенным. В этом доме не ощущается уюта.
В животе ноет, как и всегда, когда поблизости оказывается Томас, но сейчас это ложная тревога, потому что его здесь нет. В гостиной темно. Мне бы развернуться и уйти — может, дома никого нет, — но чокнутое сердце толкает меня вперед.
Смело пробираясь сквозь заросли и холодный двор, я обхожу дом кругом. Здесь растет одинокое дерево, возвышаясь над крышей и голыми ветвями царапая стены. Мой взгляд нацелен на последнее окно. Там горит свет и развеваются белые шторы.
Я медленно продвигаюсь вперед.
Испуганно оглядываюсь по сторонам, но не замечаю ни единого признака жизни. Во всех домах не горит ни огонька, а ближайший от дом, кажется, на расстоянии целого океана. Дойдя до окна, я сажусь на корточки и прижимаюсь к стене.
Голоса еле слышны, и мне требуется какое-то время, чтобы собраться с духом и заглянуть внутрь. Шторы приоткрыты, и между ними виднеется полоска света. Я отчетливо вижу Томаса, он стоит ко мне в профиль. Я смотрю на его голую грудь и пижамные штаны на завязках.
Охренеть. Он почти обнажен.
Его тело не громоздкое; он высокий и худощавый, а каждая мышца четко прорисована. Мой взгляд скользит по его щеке, по сухожилиям шеи, которая сливается с сильными плечами. Когда он сжимает руки в кулаках, на крепких предплечьях набухают вены. Его обручальное кольцо поблескивает на фоне темных штанов. Тело Томаса будто рисовал художник: сокрытые от глаз земли и угрюмые холмистые равнины мышц, которые сейчас напряжены.
