Запретная любовь. Колечко с бирюзой - Робинс Дениза (прочитать книгу txt) 📗
Он вовсе не хотел чувствовать себя обязанным заботиться о таких вещах, как любовь, интимные ласки. Для Чарльза это больше смахивало на тяжкий труд. С самой лучшей стороны он проявлял себя, когда мы находились в платонических, чисто дружеских отношениях или же развлекались вместе с Джеймсом и Дилли. Особенно он был хорош, когда играл с Джеймсом. До чего же они похожи — оба белокурые, крепкие, красивые и абсолютно бессердечные.
Как-то раз я сказала Чарльзу:
— Я вижу, как у тебя загораются глаза, и чувствую, что ты был взволнован лишь в двух случаях: когда удалось удачно заключить крупную сделку или купить новую машину. Своему «ягуару» ты уделяешь куда больше внимания, чем мне. Вечно суетишься вокруг него. Почему бы тебе не проявить чуть больше интереса к своей жене?
Поначалу такого рода замечания вызывали у него смех. Однако, спустя какое-то время, он перестал усматривать в них что-либо смешное. Они его раздражали. Мы раздражали друг друга. Моя сентиментальность и жажда страстной любви удручали его столь же сильно, как удручало меня отсутствие этих качеств в нем.
— Я в самом деле не знаю, чего ты хочешь, Крис, — говаривал он. — Я, право же, хороший муж.
— Приносящий домой жалованье, растапливающий котел парового отопления и с удовольствием кушающий блюда, которые ему подают, — саркастически прервала я его.
Чарльз посмотрел на меня чуть ли не с сожалением:
— Бог мой, ты даже не сознаешь, как тебе хорошо. Я в самом деле хороший муж. У нас двое прекрасных детишек… Я только что купил тебе пальто из персидского каракуля, о котором ты мечтала… Я решил подарить тебе золотой браслет, которым ты на днях так восхищалась в магазине Хоукса. Месяц назад мы провели неделю в Париже, и я обещал в феврале повезти тебя в Центр зимнего спорта. Скажи на милость, Кристина, чего еще тебе не хватает?
Он называл меня полным именем лишь тогда, когда хотел быть официальным.
Я закусила губу, чтобы не наговорить в ответ горьких слов. В то время я действительно старалась не быть слишком жестокой, так как Чарльз по-своему в самом деле был неплохим мужем. Он не виновен в том, что природа обделила его темпераментом и что временами он самодоволен и туповат. Зато его отличали другие, весьма ценные, качества. А мою горячую натуру он просто не мог понять.
И вдруг меня словно прорвало.
— Если бы ты изредка обнимал меня и говорил что-нибудь очень ласковое, а не ждал, чтобы на тебя снизошло подходящее для любовных ласк настроение, — такого теперь вообще не бывает, — может, я ничего иного и не хотела бы, мой дорогой Чарльз.
Подобные замечания бесили его, потому он упорно отказывался признать, что сам вызывал их своим поведением.
— Порой ты просто потрясаешь меня, Крис, — сказал он. — Ты говоришь совершенно ужасные вещи. Иной раз я думаю, что ты не вполне здорова психически.
— Эту идею подсказала тебе Уинифрид? — осведомилась я.
Теперь мы уже не скрывали того, что Уинифрид — главный камень преткновения в отношениях между нами. Он свирепо взглянул на меня и вышел из комнаты.
В другой раз мы с ним вдрызг разругались. К нам в Корнфилд приехала погостить Уинифрид. При ней положение становилось еще хуже. У мачехи была препротивная манера настраивать Чарльза против меня, намекая, что я, мол, невропатка или не вполне отвечаю за свои поступки. Улучшению наших супружеских отношений это отнюдь не способствовало. Все это было тем более печально, что Чарльз преуспевал в делах и мы, по всей видимости, ни в чем не испытывали недостатка. У нас завелось множество друзей в округе.
Мы были теперь достаточно состоятельны, чтобы нанять в няни Джеймсу и Диллиан девушку-датчанку и, кроме того, пожилую английскую кухарку. Дом был большой, и мы часто приглашали гостей. Можно, пожалуй, сказать, что мы начали Жить, как говорят, на широкую ногу. Старинный дом стал необыкновенно красив; мы уже давным-давно распростились с дрянной мебелью, которую навязала нам Уинифрид, и купили куда более красивые антикварные вещи. Большая часть прекрасного фарфора, стекла, а также книг была привезена из дома моего отца.
Окна нашего дома смотрели на юг. Каждое лето его окаймлял изумительно красивый цветочный бордюр. По одну сторону дома вдали тянулась темная кромка леса, а по другую виднелись волнистые холмы с маячившим где-то на горизонте силуэтом замка. Широкая каменная терраса выходила к чудесному саду.
К тому времени, когда Джеймсу исполнилось четыре, а Дилли два годика, наш сад уже приобрел широкую известность. В свободные от работы часы Чарльз если не плавал на своей лодке, то возился в саду. Это были дни, когда мы могли вместе трудиться, болтать и смеяться, как добрые друзья. Однако я никогда не могла избавиться от внутреннего чувства горечи и разочарования: полнейшее отсутствие в моей жизни по-настоящему близкого человека было для меня нестерпимым.
Мы заводили новых друзей среди соседей, обменивались с ними зваными обедами, играли в бридж. Одним словом, дел всегда было по горло. Но мне все равно хотелось любви — мне нужно было, чтобы в моей жизни присутствовал мужчина. Чарльз исполнял всего лишь декоративную роль.
Нашими лучшими друзьями стали супруги Райс-Холкит. Бобби подвизался на бирже. Он был в прекрасных отношениях с Чарльзом. Оба работали как одержимые и вместе ездили в город. У Бобби тоже имелась лодка. Это он первым сманил Чарльза отправляться на уикэнд в плавание. Его жена Катрин — все называли ее Кэт — была моей ровесницей. Их дочка Розмари по-случайному совпадению родилась в тот же день, что и моя Доллиан. Мы часто встречались, говорили о детях, пока те вместе играли, а иной раз и дрались друг с другом. Я стала членом кружка молодых матерей, чьи дети были ровесниками.
Семья Райс-Холкитов очень богата. Отцом Бобби был сэр Эндрю, сахарный король. Он оставил своей вдове и сыну громадное состояние. Молодые супруги Райс-Холкит владели в Пулборо роскошным домом в георгианском стиле и примыкавшим к нему великолепным садом, обслуживающимся тремя садовниками. В саду имелся плавательный бассейн с фильтрующейся водой, к которому мои дети очень пристрастились.
У Кэт и Бобби когда-то был сын, трагически погибший в результате несчастного случая. Легкомысленная нянька позволила ему выбежать на дорогу. Ему было тогда столько же лет, сколько сейчас моему Джеймсу. Я услышала обо всем этом в первый же наш приезд. Говорили, что Бобби очень тяжело пережил этот удар, но все-таки не так, как Кэт — она уже никогда не стала прежней. Она сама мне в этом призналась, когда мы подружились. Это была молодая женщина необычайно тонкой нервной организации. Потребовалось немало времени, прежде чем мы стали откровенно говорить о наших семейных отношениях и мужьях, но в конечном итоге мы все-таки пришли к этому.
Кэт и я нравились друг другу, и мне всегда было ужасно жалко ее. Маленькое темноволосое кареглазое создание. Слишком худенькая, чтобы ее можно было назвать красивой, она была сплошным комком нервов. После гибели маленького сына она уволила няньку и новой уже не нанимала. Кэт ни на секунду не спускала глаз с Розмари, и этот вечный страх очень вредил ее здоровью. Она пребывала в постоянной тревоге, как бы чего не случилось с дочкой. Ее большие, грустные, испуганные глаза до боли меня трогали. Когда мы познакомились, нам обеим было около двадцати пяти лет, но она выглядела намного старше, и лицо ее было изборождено морщинами. Она очень тянулась ко мне.
— Вы нравитесь мне больше, чем кто-либо другой в этом проклятом месте. Вы такая человечная, доброжелательная. А остальные сплетницы, и ничего больше.
Сама она мне нравилась, дочка же — ничуть. Розмари была чудовищно избалована. Я находила ее весьма неприятным ребенком. Очень хорошенькая, высокая, крепкая, с чудесными, отливающими золотом волосами, поразительно похожая на отца. Бобби был крупным белокурым мужчиной. У него и у дочери был одинаковый бело-розовый цвет лица, а рот довольно маленький, обычно плотно сжатый. Бобби я просто не выносила. Он отличался неприятной заносчивостью. Целиком сосредоточен на себе, никому не сочувствует. Хуже Чарльза! Жену свою он положительно терроризировал. Чарльз, по крайней мере, не докучал мне. Кэт, по всей видимости, боялась Бобби и во всем ему поддакивала. Я быстро это заметила и часто сердилась на него, потому что ясно видела: Кэт так же, как и я, истосковалась по любви и нежности. Бобби был совершенно не способен дать ей ни того, ни другого. Они с Чарльзом — птицы одного полета. Но меня поразило, что при этом Бобби как любовник гораздо активнее проявлял себя по отношению к Кэт, чем Чарльз ко мне. Между тем она не нуждалась в этом: трагическая гибель сына вытравила из нее эмоции такого рода.
