Юность под залог - Богданова Анна Владимировна (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗

Юрий же, оказавшись в новых условиях, где его существование в течение двух лет было подчинено строгим армейским законам, познал совершенно иную жизнь, которая не могла не повлиять на его характер, образ мыслей, не выработать новых привычек и не сформировать иного мировоззрения. Что там было? Как существовал он двадцать четыре месяца в разлуке с Авророй? Какие друзья (а может, и подружки!) появились у него за это время? Никто в метелкинской семье этого не знал. Вот чем занималась наша героиня – они были в курсе.

«Может, просто тень так падает. Может, мне кажется, что он изменился? Нет, нет! Юрик не мог стать другим! Ведь он такие письма мне писал!» – пронеслось в Аврориной голове, и вдруг из глубины ее души вырвалось наружу наболевшее, сокровенное, долгожданное:

– Юрочка! Здравствуй! Наконец-то! Наконец-то ты вернулся!

– Так, – обстоятельно, твердым голосом проговорил Метелкин. – Это моя жена – Аврора Владимировна. Уяснил, – И он, крепко прижав супругу к себе, поцеловал ее в губы так, что едва зубы бедняжке не выдавил. – Проникаем дальше в расположение, – командным тоном сказал Юрик и, не снимая армейских ботинок, строевым шагом двинул на кухню. – Мать моя – Ульяна Андреевна. Почему верхняя пуговица не застегнута? – гаркнул он, и Ульяна на ощупь принялась теребить воротник протертого до дыр фланелевого халата.

– Оторвалась, – рассеянно прошептала она.

– Непорядок. Два наряда вне очереди! – распорядился Юрик. – Алексей Павлович – отец мой. Почему в таком виде за столом?

– Да я вот все о смысле...

– Парамон Андреевич, дядька мой. Почему одет не по уставу?!

– Да я, того-этого... – замялся дядя Моня, сполз на пол с ящика из-под картошки, но скоро нашелся: – Не ждали. Того-этого...

В этот момент из маленькой комнаты пришла Зинаида Матвеевна.

– Зятек вернулся! Дай-ка я тебя обниму! – воскликнула она.

– Эт-то что еще за телячьи нежности?! Ну-ка, отставить! – крикнул Метелкин.

– Ты глянь, Аврор, муж-то у тебя какой серьезный! Молодец! А возмужал-то как! Прямо загляденье! Аврор, Аврор! Ты смотри! Как киноактер! Красивый, аж голова кружится!

– Угу, с лицом Жана Маре и туловищем Жаботинского, – угрюмо проговорила Аврора, тем самым подколов мать, у которой все красивые мужчины ассоциировались именно с такой расчлененной (взятой от двух любимцев) внешностью.

– Юр, а Юр! Ты пойди на дочь-то посмотри! – зачарованно молвила Гаврилова, и Метелкин зашагал прочь из кухни, громко топая. Он встал напротив манежа, в котором кувыркалась Арина, и вдруг как заорет: – Рядовая Арина Юрьевна Метелкина! Встать по стойке «смир-р-рна»!

– Уа-а-а-а-а! – залилась «рядовая» Метелкина, а Гаврилова, подлетев к внучке, чуть было сама не оказалась в манеже, пытаясь за нее заступиться.

– Юр! Нет, ну разве так можно с дитем-то?! – возмутилась Зинаида Матвеевна, и тут из уст ее вырвалась коронная, роковая, характерная фраза, которую в самых различных интерпретациях она будет использовать в защиту Арины, даже когда той исполнится тридцать лет: – Чего робенка-то обижаешь! Нечего девочку трогать!

– Отт-ставить! – командным голосом отчеканил Метелкин, и Аврора от разочарования, боли и отчаяния закусила нижнюю губу. Не так! Ой, совсем не так она представляла эту встречу! А сколько раз она рисовала ее в своем воображении! Как детально изучила ее! Вот она открывает дверь, и перед ней стоит ее любимый Юрик, по которому она так скучала, так тосковала – до мышечных судорог в ногах, до головокружения, до минутных остановок сердца, до мурашек на руках и голове (!). Они стоят и смотрят друг на друга несколько секунд, будто окаменелые, мгновение, которое кажется им вечностью. Порыв. Она кидается к нему в объятия. Он нежно обнимает ее, осыпая лицо поцелуями и приговаривая: «Басенка, Басенка моя! Как же я по тебе соскучился!», как тогда, когда она приехала с моря после окончания десятилетки.

А тут на тебе! Появился после двухлетней разлуки, влетел, как ненормальный, в кухню, всем команды принялся раздавать! «Свихнулся! Не иначе!» – именно такой вывод о своем благоверном сделала Аврора и хотела было убежать – куда угодно, с закрытыми глазами. И плакать, плакать, чтоб никто не видел.

– Сыночка! Наконец-то ты вернулся! – вдруг осознала возвращение отпрыска Ульяна Андреевна. – Курочку будешь?

– Давай, – сказал «сыночка», развалившись на стуле.

– Сын! – прорезался Алексей Павлович, стреляя по углам кухни маслеными, умиротворенными, «постклистирными» [4] глазенками. – Как служба? – официально спросил он. – Все путем?

– Путем, отец, путем, – отозвался Юрик, и папаша в знак глубочайшего удовлетворения пожал сыну руку.

– Ты, того-этого, Юраш, такой буявый парень стал! Этого-того... Прям хоть куда! – смущенно проговорил дядя Моня.

– Что это вы, Парамон Андреич, ругаетесь-то! – возмутилась Гаврилова. – Племянник из армии пришел, а вы его буявым обзываете! Что это еще за буявый такой?!

– Так, этого-того... – совсем растерялся тот. – У нас-то, в Ярославле, завсегда так говорят. Буявый, того-этого, у нас означает красивый...

– Вот и говорите по-человечески. Мол, какой же ты, Юраш, стал красивый парень! Прям актер! – бессовестно льстила зятю Гаврилова, забыв о нанесенной этим самым красавцем обиде ее обожаемой внучке.

– Аврор, ты чо там встала, как сирота казанская? Ну-ка, иди сюда, ближе к мужу. Дай-ка я на тебя посмотрю! – Метелкин наконец соизволил обратить внимание на свою вторую половину. – А похорошела как! Расцвела! Мать! – обратился он непонятно к чьей матери – к своей, или Аврориной, или к обеим одновременно. – Ты глянь, какая Аврора-то у меня стала! Королевна! А?

– Настоящая королевна! – подтвердила Ульяна Андреевна, ставя перед сыном вчерашнюю холодную курицу, в то время как Зинаида Матвеевна, смерив дочь оценивающим взглядом, отвернулась и презрительно фыркнула – мол, и чего в ней, в Авроре-то, королевского? – девка, каких тысячи. – Пошли! Чего уселся? – И Ульяна дернула мужа за руку. – И так уж на работу опоздали!

– А я вообще сегодня никуда не пойду! У меня сегодня день особый! У меня сын из армии вернулся! – заявил Алексей Павлович и с наслаждением добавил: – Напьюсь сегодня!..

– Щас! Напьется он! Идем! – И Ульяна Андреевна потащила супруга в коридор.

– Мать! Вот ты скажи! Как Аврорка-то похорошела! Расцвела! – не унимался Метелкин, требуя тещиного подтверждения.

– Ага, ага, – бросила она и поспешила к Арине.

Юрий с жадностью набросился на курицу. Парамон Андреевич, сказав, что ему осталось сегодня (по обыкновению) прострочить всего три простыни, удалился в большую комнату.

Аврора села напротив Метелкина и с интересом наблюдала, как тот терзает курицу – отрывая сначала крылышки, потом ноги... «Вот он и меня так же, наверное... – подумалось ей, – сначала лишит свободы, потом любви. Нет, свободы он меня давно лишил, еще когда жениться на мне решил. Я тогда эту свою свободу с радостью отдала. Она, эта свобода, мне тогда даром не нужна была. Юрка казался таким родным, таким близким... Думала, что я знаю его лучше самой себя. А сегодня вдруг поняла, что это совсем не так – я будто бы впервые вижу этого человека...» – сокрушалась Аврора.

Тут надо непременно упомянуть, что наша героиня действительно сильно изменилась, как сказал Юрик, «расцвела». Если внешние изменения Метелкина связаны со службой в армии, то Аврора прошла инициацию (некое посвящение из девушки в женщину), родив Арину.

И изменения эти были отнюдь не в худшую сторону. Напомню. В семнадцать лет Аврора поняла, что не такая уж она уродина, какой ее считали многие знакомые Зинаиды Матвеевны с Геней. К тому времени она полностью сформировалась, превратившись из гадкого утенка в прекрасного лебедя, из омерзительной гусеницы в поразительно красивую бабочку, из замарашки в настоящую принцессу (тут можно привести еще тьму сравнений с тем же смыслом). Ни один мужчина не мог пройти мимо, чтобы не обернуться и не полюбоваться ее экзотической, необычной, яркой красотой, которая заключалась не только в чувственных, привлекательных (некогда казавшихся большими и лягушачьими) губах, в печальных, карих с голубыми белками и поволокой незабываемых глазах, отчего-то всегда печальных, в густых пшеничных волосах, которые она по-простому затягивала на затылке в конский хвост, в бровях, вскинутых, подобно крыльям чайки, в носе с чудесной горбинкой, которым наша героиня была недовольна всю свою жизнь (представители же противоположного пола, напротив, сходили с ума от этого самого унаследованного от отца штришка), но и в той едва уловимой внутренней силе, крепкой и тугой, с чистотой, свежестью, невинностью, граничащими с тем простодушием, какое зачастую считают хуже воровства и... (на этом самом месте автор рассыпается в извинениях перед любезным читателем за столь длинное, витиеватое предложение). Согласитесь, было бы несправедливо и нечестно утаивать, что где-то в самом глухом уголке подсознания нашей героини, или в одной из самых отдаленных клеточек сердца, или в том миллиграмме из двадцати одного предположительного грамма души прятался... Не сам бесенок, а лишь его зародыш. Да и как по-другому? Неправильно было бы со стороны вашей покорной слуги описывать этакую суперположительную, сиропную героиню, когда на самом деле она таковой не являлась и быть не могла! Во-первых, в каждом человеке (на то он и человек – был бы он безгрешен, обитал бы давно в раю) есть что-то хорошее и что-то плохое, недаром говорят: в каждом человеке живет зверь. Иногда перевешивает одно, иногда другое, а бывают и «люди-весы», в которых ни одно, ни другое начало перевесить никак не может – все борется добро со злом, борется... Таким людям, пожалуй, тяжелее всего на свете живется. Так вот, исходя из того, что природа человека двойственна и неоднозначна, исходя из этой проверенной веками реалии, автор лгать не будет. Не станет он создавать из Авроры героиню приторно-невинную и, пардон, трогательно-сопливую. Никак не может она быть такой даже потому, что рождена была Зинаидой Матвеевной (женщиной, никогда не стремившейся попасть в сонм святых после кончины) от взбалмошного до идиотизма холерика и психопата, непроходимого бабника, пакостника и скандалиста Гаврилова.