Город моей мечты (СИ) - Грез Регина (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Солнце уже почти спряталось за Травниковские березняки, скоро стемнеет, надо успеть ягоды поискать, раз уж днем было недосуг. А, может, и отошла уже земляника… Нет, смотрю, Славка нагибается, шарит в траве, а потом вручает мне букетик из тонких стебельков, на которых качаются спелые зернистые шарики — один слаще другого.
Скоренько мы разбрелись по поляне, я даже бухнулась на колени, так и ерзала вокруг старой березы, заманчива ягодка, даже забываешь о занудливом комарье. Как тут не вспомнить стихи Юрия Кушака:
— Я капелька лета на тоненькой ножке,
Плетут для меня кузовки и лукошки,
Кто любит меня — тот готов поклониться,
А имя дала мне родная землица.
И тут слышу восторженный возглас Рублева:
— Гриб! И еще один… Эгей! Да тут на грибницу будет, Танька, живем!
«Можно подумать, без твоих грибов мы бы с голоду замерли!»
Но как я была довольна — грибной суп я обожаю, как и жареные с картошечкой, да под домашнюю сметанку…
— Добытчик ты мой!
Пришлось Славку от души поцеловать, когда он, явно гордясь собой, показал мне два крепеньких подберезовика.
Регистрировать отношения мы, кстати, передумали, то есть, это я решила, что надо годик еще подождать, а то ведь придется фамилию менять, а, значит, и все документы. Прописываться придется в городе, наверно. Славка-то согласен, давно об этом говорит, а я вот не хочу торопиться. Поживем еще так просто, посмотрим друг на друга. А то ведь, недаром есть поговорка: «Замужем — не напасть, а как бы замужем не пропасть!»
— Слушай, давай костер разожжем! Совсем ведь заели гады…
— А ты спички взял?
— А думаешь — нет? Я запасливый.
Пришлось и мне подключаться к сбору валежника, благо, что сучьев и сухих коряг вокруг было в изобилии. Травы лесные я тоже хорошо знаю и не только лекарственные, как вот эта душица или зверобой. Мышиный горошек люблю за его розовые или лиловые цветочки, крохотные перистые листики и лихие завитки усов. Люблю скромную лесную герань и аистник.
Из зонтичных у нас самые «генералы» — это, конечно, борщевик и дудник — выше меня ростом бывают. А у дудника латинское название красивое помню — «Ангелика», еще знаю, как по латыни будет ярутка полевая — «тляспи арвензе». Как это загадочно звучит! А на самом деле, посмотришь — обычная неприметная травка из семейства Крестоцветных — капусте дальняя родня, такая трава и в городе, кажется, встречается по старым дворам.
В лесу у нас есть и сныть и купырь — родственники укропа. У Есенина тоже где-то читала:
— Матушка в Купальницу по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.
Травы ворожбиные ноги ей кололи,
Плакала родимая в купырях от боли.
Мы сидели на поваленной полусгнившей березе у жарко разгоревшегося костра и молчали. Комары теперь отступили и лишь тоненько постанывали где-то над головой. Тьфу на них! Скоро пройдет их пора. Дело движется к осени.
— Тань…
— Ммм?
— Я тебя люблю…
— Ага…
— Чего «ага» — то? Давай, уже кого-нибудь родим?
— Слав, мне отучиться надо… подожди…
— Так еще целый год!
— Скоро он пройдет, не успеешь оглянуться.
— А потом ты скажешь — тебе еще поработать надо!
— Скажу!
Обиделся. Замолчал. Трусь лбом о его плечо и улыбаюсь сама себе — он же не видит.
— Слав…
— …
— Ну — у, Сла-ав…
— Чего тебе надо?
— А если мальчик у нас родится, как мы его назовем?
— Не знаю. Я дочку хочу.
— Чудной ты! Все мужчины вроде бы сперва сына хотят.
— Значит, я — не все!
— Слав… я тебя люблю…
Когда возвращались из леса домой, я долго-долго всматривалась в низкое перламутровое небо. И правда, кажется, нависло над самым селом, можно подпрыгнуть с крыши и дотронуться — совсем рядом. А в городе небо высоко, не иначе его «многоэтажки» отодвигают. Мир тебе, земля близкого неба! Завтра будем готовиться к отъезду. Но еще вся ночь впереди…
А стали подходили к домам и откуда ни возьмись, набежала махонькая тучка, начал накрапывать дождик — ни то ни се, холодный и мелкий. А потом вдруг как припустил дробью, еле успели добежать до ворот, спрятаться под крышу.
Перед сном уже, пока Славка разбирал в горнице наш диванчик, я снова вышла во двор, закутавшись в бабушкин плащ от промозглой сырости. Хотелось еще немного побродить по ограде, впрок надышаться знакомым с детства особенным деревенским воздухом и тишиной… Такой ночной тишины больше нигде не найдешь. И опять приходят в голову строчки:
Похолодало. Выйду на крыльцо.
От бочки тянет краской и водой,
Уставив в небо острое лицо,
Облезлый дымник спорит со звездой.
Размыто-серы волны мокрых крыш
Слились неторопливо с темнотой,
Ты слов не ищешь и легко молчишь,
И мне так хорошо молчать с тобой.
На колышках ночует банок ряд,
Комар устал над головой кружить,
И пахнет зеленью от черных гряд
Так, что мне хочется еще пожить.
— Ты чего тут бродишь, полуночница? Пойдем уже спать.
— Иду, Слава, иду…
Следующий день пролетел мигом, как шустрый воробышек над огородом. В обед Славка натаскал воды из колодца, а к вечеру истопили баню. Бабушка без особых церемоний выдала нам два полотенца и напутствие:
— Правильно. Давайте уж вместе, а то на красавицу нашу опять какая-нибудь нечисть позариться.
— А чего-чего? Кто покушался-то? На Танюшку что ли? — заинтересованно вертел головой Рублев.
Я недовольно глянула на бабу Тасю, пришлось рассказать Славке про тот случай в бане… с голой ногой под полком. Только Славика, кажется, не очень впечатлило.
— Нога — это что…, - с видом знатока протянул любимый, — мне вот бабка похлеще рассказывала, будь не к ночи помянута.
— Да ну!
— А что? Я ей верю, например! А дело так было по ее словам… На второй год войны, когда уже всех путних мужиков забрали на фронт, к ним в колхоз приехал контролер из области. Проверять, как хлеб бабы убирают, как народишко мается за трудодни. Дядька строгий, при шляпе и круглых очках. С кожаным портфелем. Определили его на постой к одной древней старухе. У нее была самая большая и чистая изба, жила одна и по слухам колдовала потихоньку. Змейку летающую у нее из трубы над крышей видали. Ну, знаете же байку про петушиное яйцо?
Мы с бабулей согласно кивнули. Наслышаны.
— Так вот, старуха была из раскулаченных куркулей. Кого-то из родни у нее убили при становлении советской власти и начальство нынешнее она не очень-то жаловала. А тут сразу согласилась чиновного гостя принять и даже начала гоношиться насчет баньки. Соседки просто рты пораскрывали, и откуда такое участие… А диво-то все было еще впереди!
Это потом со слов ревизора передали, вся деревня знала и бабушка моя хоть малой была в то время, но крепко запомнила. Будто бы пошел этот «проверяющий» мыться и уже стал кипяток на каменку плескать ради пара, как двери отворились, и лезет к нему в баню… свинья. Вот честное слово, так и рассказывал!
Я скептически улыбалась, но бабушка сохраняла очень серьезный вид. Еще бы, как дорогому «зятюшке» не потрафить. Даже одобрила разговор:
— Известное дело, у нас тоже такие случаи бывали. А дальше-то что?
— Ну, говорю, свинья забралась к нему, так и лезет вперед рылом — загрызть норовить. Да здоровущая, сука! Ой, простите… А мужик-то не растерялся, у него в ковше еще водичка горячая осталась, он ее на морду-то животине и плеснул. И добавил сверху этим же ковшиком. Свинья завизжала и назад. Уж не знаю, домылся ли дядька в тот вечер, но когда вернулся в избу, то старуха-хозяйка лежала хворая, а вся морда тряпками замотана. Вот такие дела!
Я тяжко вздохнула и с тоской посмотрела на темный силуэт соседского тополя за окошком. Идти в баню как-то расхотелось… Хорошо, что Славка рядом, одна бы сейчас не решилась ни за что!
Но двоим нам никто угрожать в бане не посмел, хотя без шуточек на эту тему со стороны Рублева не обошлось. Ночь тоже прошла спокойно. В город возвращались, нагруженные всяким добром, баба Тася расстаралась: баночки с вареньем и медом, корзиночка с огурцами и розоватыми еще помидорками, пара молоденьких гладких кабачков и пакет глянцево-фиолетовых баклажанов. И зелень, конечно же…
