Храни меня, любовь - Полякова Светлана (читать книги без .TXT) 📗
Так и проходил день, в серой дымке, и надо было уже ехать домой, потому что завтра работа…
— Тонь, ты оставь его еще на пару деньков у меня все-таки, — попросила мать.
Тоне хотелось закричать: «Как же так, ведь я и не знаю, сколько у нас вообще этих дней осталось!», но она тут же запретила себе эти мысли — навеянные злой колдуньей-врачихой, они не могли принести ничего доброго…
— Да, хорошо, — кивнула она. — Я что-нибудь завтра придумаю. Может быть, приеду с ночевкой…
Ей не хотелось тащить сейчас простуженного Пашку через весь город, и — там ведь Шерри, которая могла себе позволить и выругаться или пошло пошутить…
А ее бразильские сериалы чего стоят, где на протяжении целой серии могли устроить похороны или громко выяснять, от кого из героев понесла какая-нибудь Пакита-Розита!
Если бы не работа, до которой отсюда добираться тяжело, она бы осталась сама. Ей не хотелось сейчас в собственную квартиру — с появлением там Шерри квартира перестала быть ее.
— Тонь, а эта твоя Шерри…
— Да, мам, — ответила Тоня. — Она все еще у меня.
— Тонька, так нельзя! Ты добрая, слишком добрая…
— Дуреха, — кивнула Тоня, закапчивая материнскую мысль.
— Она же тебе на шею села!
— Ну да, села… А моя шея, мам, она всем подходит для этих целей!
Она рассмеялась, поцеловала Пашку и подошла к матери. «Кажется, что она уменьшается, — подумала Тоня, обнимая ее. — Стареет, уменьшается, истончается, как время… Или это ее время истончается? Или оно вообще проделывает с нами такую штуку, издевается над нами, самоуверенными и глупыми?»
— Все будет хорошо, ма, — пообещала она. — Моя шея сильная. Я выдержу.
И еще раз повторила эту спасительную «обманку», которой так хотелось верить, и так хотелось — чтобы она хоть однажды перестала быть утешительной «обманкой», став правдой:
— Все будет хорошо, да…
Но в горле застрял комок, и она боялась, что, если задержится хоть на минуту, из глаз польются водопады слез, а это ни к чему.
Поэтому улыбнулась из последних сил и быстро, стараясь не оборачиваться, чтобы они все-таки не вырвались на свободу, выбежала прочь, на холодный воздух, пытаясь справиться с внезапно накатившей слабостью и стать сильной.
Снова стать сильной…
ГЛАВА 4
«И будет снег лететь в окно…»
Он удивился — откуда взялась в голове эта песенка и почему она вдруг всплыла из потаенных уголков памяти…
Было странно лежать и молчать, обнимая женщину, которую его воображение заменяло другой, и стараться не смотреть на нее — а тупо смотреть в окно, за которым уже начинали сгущаться осенние сумерки.
Она тоже молчала — да и о чем им было говорить, в сущности? Та разность, которая раньше великодушно не замечалась, теперь стала такой огромной, что не замечать ее было нельзя. «Лора, я больше не могу делать вид, что я тебя люблю», — хотелось ему сказать.
— Я тебя люблю, — сказал он вместо этого, касаясь губами ее волос.
— Я тебя тоже люблю, — улыбнулась она ему.
«Сердце без любви похоже на храм без Бога…»
Он ведь соврал, так почему бы и ей не соврать? Она, как и он, держится за собственную привычку. Они стали друг для друга привычкой. Это вообще особенность любой страсти — когда огонь гаснет, остаются тлеющие угли. Это они с Лорой.
«Узнав, что храм пустой, соседи в него войдут и унесут украдкой от алтаря дощечку, черепицу и лампаду… Все это просто так, на память! А вслед за ними и грабители нагрянут…»
Они просто догорают, как эта лампада, которую просто так на память заберут соседи, и поделом! Будь они другими, испытывай на самом деле любовь — разве это случилось бы с ними?
«Сердце без любви испытывает только радость, когда его нещадно грабят…»
Ему было грустно. И еще — нестерпимо жаль и себя, и Лору. Ведь — грустно видеть храм опустошенный!
Хотелось все изменить.
Было невозможно изменить хоть что-нибудь…
— Пора, — сказал он, делая вид, что смотрит на часы.
— Уже?
Она села на кровати, испуганная и расстроенная.
— Ты куда-то спешишь?
— На работу надо, — соврал он.
— Ты не говорил…
Она и в самом деле была расстроена — он это видел.
— Я…
«Я тебя обманул, — хотел сказать он. — Я хотел… освободиться. Мы сейчас достанем вино, зажжем свечи и проведем этот вечер так, как тебе хочется».
— Да, — едва слышно прошептала она, и он не обернулся, понимая, что увидит в ее глазах те слезы, которые внутри, те самые, которые жгут тебя, по не спешат вылиться, подарив радость освобождения от боли…
«Я хотел бы соврать, но я не могу».
Снег в окно. Кровать и стулья осыпая…
Снега не было — была почерневшая от дождя улица, было темное небо, была тоска…
«Как же так, ведь правду говорить легко и приятно, а мне — гадко… Или это потому, что я говорю — полуправду?»
«И жди теперь, что грянет гром небесный и храм твой брошенный сгорит неоскверненным».
Ее руки оказались на его плечах (надо повернуться к ней лицом, надо продолжить эту игру), она прижималась к его спине, а он не поворачивался, как будто вот так — не видя этого обмана, ему легче обманывать самому…
Надо повернуться. Надо ее поцеловать. Надо засмеяться.
— Дим, тебе правда надо на работу?
Она спросила об этом детским голосом, растягивая слова.
— Правда, — сказал он.
— Жа-а-алко…
— Ничего не поделаешь. Надо.
Бессмысленное перекидывание фразами, усмехнулся про себя. И вообще все — лишено смысла… «Сердце без любви испытывает только радость, когда его нещадно грабят…» А его сердце устало наблюдать, как это происходит. Ему захотелось навести там порядок. Снова зажечь лампаду. Закрыть двери и окна от грабителей и соседей. И успокоить его.
Зачем это чувство, не приносящее радости?
Теперь он не мог отвернуться, спрятаться от ее взгляда, уйти в собственные фантазии о другой женщине.
Той, случайной, которой его халат подошел бы больше и которую он больше не увидит.
Случайное лицо, проявившееся на мутном стекле реальной жизни.
Случайный профиль.
Случайно услышанный голос…
Все это так глупо, Дима, так глупо. Когда же ты станешь взрослым человеком? Перестанешь придумывать свою жизнь, смиришься, прекратишь наполнять случайно встреченные лица обычных женщин — небесными, сказочными чертами?
И сам себе ответил — надеюсь, что никогда…
Не потому, что ему нравилось быть взрослым ребенком — нет, он старался бороться с собой, наступать на горло своим желаниям. Не поэтому…
В этом было что-то другое…
Он вспомнил, как давно, очень давно, зашел в храм. Случайно.
Навязанное ему еще в детстве неприятие всего, связанного с Богом, и теперь мешало. Он поднимал глаза к небу, и тут же ему становилось стыдно, как будто он делает что-то смешное и неприличное даже… Но как запретный плод был сладок, так и небо притягивало его взгляд, и он тайком, стараясь остаться незаметным, все-таки смотрел туда, надеясь, что однажды он научится молитве — пускай маленькой, чтобы можно было ее проговаривать незаметно, но непременно научится, и тогда он поймет важное…
Он найдет это важное, иначе нет смысла.
Нет смысла в этом мельтешении во имя денег, секса, или — человек и в самом деле только разновидность животного?
Нет! Даже животные умеют любить.
И чем дальше он шел по жизни, чем глубже подчинялся законам этого мира, тем глубже становилось в нем чувство, что это все должно быть не так, что человек не может и не должен жить так…
Тогда-то он и оказался в храме. Служба уже кончилась, он стоял одинокий и боялся — сам не зная чего, и почему-то ему было тут хорошо, но он все равно боялся — словно продолжал делать что-то запретное…
И вот тогда его взгляд остановился на Ней. Мягкое лицо, с теми тончайшими чертами, которые бывают лишь на иконах, и взгляд был живым и теплым… А рядом стояла совсем юная, тоненькая девушка в монашеской одежде, и ее лицо показалось ему очень похожим на образ, точно мягкое Его свечение тронуло и лицо этой девушки, превращая его в Лик.
