Искусство бегать на каблуках (ЛП) - Гибсон Рейчел (читать книги онлайн без txt, fb2) 📗
— Ты прекрасная женщина, Лекси. — Полуприкрыв глаза от желания, он опустился на колени меж ее бедер и уперся одной рукой в кровать рядом с ее головой. — Все в тебе чертовски сексуально. — И когда вошел в нее, Лекси не смогла сдержать глубокий выдох удовольствия.
Удерживая свой вес на одной руке, Шон взялся другой за бедро Лекси. Она чувствовала Шона везде. Его тело покрывало ее, пока он двигался внутри нее, трогая и лаская то самое место, где было сосредоточено наслаждение. Внутрь и наружу, сводя с ума. Медленно выходя и глубоко толкаясь обратно. И каждым движением подталкивал к оргазму. Лекси скользила руками по его спине и твердым ягодицам. Под ее ладонями мышцы сжимались от медленных движений его бедер.
— Да. Да, прямо тут. Да-а-а, — шептала Лекси в губы Шону, двигаясь вместе с ним, пока он толкался в нее все сильнее, глубже, быстрее. Жар и желание воспламеняли ее кожу, затягивали нервы в горячие, запутанные узлы. — Шон? О, Боже.
— Говори со мной. — Его горячее дыхание коснулось ее лица, и Лекси вдохнула его как кислород. Она открыла рот, но слова, крутившиеся у нее в голове, были нескромными, неженственными, и лучше оставить их несказанными.
— Ты такая горячая вокруг меня. — Шон, казалось, не имел проблем с выражением своих чувств, пока двигался внутри Лекси, толкаясь все сильнее. — Узкая, и мокрая, и такая классная.
Оргазм сжал внутренности Лекси удовольствием. Он проносился по ней снова и снова, а оргазм Шона вырвался низким, первобытным звуком прямо из его груди.
— Лекси, — сказал он, резко выдохнув, пока ее тело сжималось вокруг него. Его глубокие, беспорядочные толчки вызывали еще большее удовольствие. — Ты хочешь больше, Лекси?
— Да. — Она не могла думать, потому что в ее теле разгорался второй оргазм.
И потом она сделала это. Открыла рот и выругалась как хоккеист. Естественная способность, которую Лекси унаследовала от отца.
ГЛАВА 7
Любовь и желание #никогданепутайтеих
Шон поднес к губам бумажный стаканчик и проглотил последние капли холодного кофе. Посмотрел на часы, затем бросил спортивную сумку на кровать в двухместной каюте парома «Северное приключение». Чуть раньше он с трудом сумел купить билет на паром и едва не надорвал пупок, пытаясь успеть на борт до того, как судно отправится в свое ежедневное плавание по проливу Хекате.
В последний раз он видел Лекси, когда та, с сонными глазами и удовлетворенной улыбкой, лежала, запутавшись в отельных простынях. В последний раз, когда он разговаривал с ней, пообещал забрать ее утром по пути на причал. Где их будут ждать Джимми и «Кузнечик», чтобы отвезти домой. В каюте было холодно, но не настолько, чтобы изо рта шел пар. Шон поставил стакан на тумбочку между двумя кроватями, вытащил бейсболку «Ойлерс» и бросил ее рядом со стаканом. Восемь чертовых часов. Ему нужно убить восемь часов, прежде чем паром пришвартуется в гавани Принс-Руперта. Если паром придет вовремя и все пойдет по плану, у Шона будет достаточно времени, чтобы успеть на самолет до Ванкувера. В Ванкувере у него будет четырехчасовое ожидание финального перелета в Сиэтл. Четырнадцать чертовых часов. Вместо трехчасового полета на «Кузнечике». Понадобится целый чертов день, чтобы добраться до дома. И поблагодарить за эту внезапную смену планов стоило Джимми Паньотту. Пилот позвонил Шону как раз, когда тот зашел в душ в доме матери.
— Я на причале в Сиэтле. Готовлюсь взлетать. Здесь расположилась группа репортеров, — предупредил он. — Просто для твоего сведения.
Ага, толпа репортеров — именно то, о чем Шон хотел услышать. Особенно когда это затрагивало одну конкретную сбежавшую невесту с фамилией Ковальски. Джимми не стал отпираться и признал, что имеет кое-какое отношение к информированию прессы, но только несколько человек знали, где прячется Лекси и когда она вернется. И одним из этих людей была сама невеста из «Давай поженимся!».
Конечно же, знали ее родители, но они никогда бы не выдали информацию о том, где находится их дочь. Кроме того, был еще сумасшедший водитель «мини», но Шон сомневался, что кто-то стал бы с таким трудом помогать Лекси, только чтобы сдать ее. Шон тоже никому ничего не говорил и хотя не мог полностью поручиться за свою мать, мог почти гарантировать, что она не позвонит никому, пока Шон не уедет с острова.
Он бросил пальто на кровать и присел. На нем был тот же пуловер и термоштаны, что и за день до этого, и Шон наклонился, чтобы расшнуровать кроссовки. Ему не нужна была шумиха, которая поднимется, когда мир узнает, что он провел два последних дня с невестой из «Давай поженимся!». Он всегда избегал такого рода внимания и был чертовски уверен, что не хочет, чтобы в него летели вопросы, подобно шайбам в центральной зоне. Особенно запущенные ее отцом.
Шон и его тренер терпели друг друга. Шон уважал легендарную карьеру Джона Ковальски. А тот уважал легендарный талант Шона. Пока Лекси не сказала, что Джон считает Шона нытиком с девчачьей прической, Шон думал, что они пришли к какому-то взаимопониманию. Нашли точки соприкосновения и стали… Шон не знал. «Друзья» было бы все же слишком притянуто за уши.
Шон включил термостат и забрался под простыни, на которых лежала его одежда. В последние несколько дней он очень мало спал, а прошлой ночью не спал вообще. Встречи с матерью всегда воскрешали воспоминания, которые Шон чертовски хотел бы забыть, но они одолевали его ночью, когда остальной мир замолкал. Не было никакого способа прекратить их, заставить утихнуть. Только случайные воспоминания, возникающие в голове одно за другим, вызывающие ту же тревогу, которую он чувствовал ребенком.
До десяти лет, когда они с матерью переехали в Сэндспит, чтобы жить с дядей Эйбом, Шон не знал, как живут другие люди. Конечно, у него были некоторые мысли о том, что матери других детей не болели все время. Когда он пошел в школу и завел друзей, то заметил, как их жизни отличались от его: их матери не говорили, что «их дни сочтены», только чтобы потом испытать чудесное исцеление. Джеральдина испытала на себе столько чудес, что Шон потерял им счет.
До десяти лет Шон жил в постоянном страхе, что может проснуться и обнаружить, что его мать мертва. Он лежал ночью без сна, думая, что случится с ним и где он будет жить, когда она умрет. Но это было не самым худшим. Самым худшим было время, когда с матерью все было в порядке. Когда сумасшедшая гонка по американским горкам останавливалась. Те периоды, когда мать готовила еду, стирала одежду и подолгу гуляла с Шоном. Когда они говорили об отце Шона или о школе, или о том, сколько лет ему понадобится, чтобы дойти пешком до Луны. В эти периоды он любил мать так сильно, что его сердце болело от радости. В эти периоды он чувствовал себя защищенным и в безопасности. В эти периоды он ненавидел мать за то, что она снова его дразнит. Это время давало ему надежду. В это время все было по-другому. А затем мать неизбежно отнимала у него это хорошее время, разрушая надежды и затягивая в сумасшедшую гонку снова.
Все изменилось, когда они переехали в Эдмонтон и Шон смог быть просто ребенком. Дядя дал ему стабильность, которой у Шона никогда не было прежде, и познакомил с хоккеем. Когда Шон в первый раз надел старые коньки дяди, он попался на крючок. Как множество канадских мальчишек, он играл в детский хоккей на маленьких катках и замерзших прудах. Он играл в детской лиге и в юниорской, а в шестнадцать лет стал достаточно взрослым и искусным, чтобы играть в главной юниорской лиге. Где он и провел три года перед тем, как его выбрали в «Калгари» во втором раунде драфта НХЛ. Он жил в Калгари, Детройте, Питсбурге и вот теперь в Сиэтле. Он провел большую часть последних девяти лет в номерах отелей и на аренах. Его жизнь была бурной и энергозатратной, но никогда не была хаотичной.
И это ему нравилось. Он держал хаос и драму на расстоянии тысячи миль от себя.
До нынешнего момента.
Шон перекатился на спину и засунул руку под подушку. В этот раз драма опередила его на несколько часов. Драма в виде высокой блондинки с манящей улыбкой и жарким телом. Лекси была ожившей фантазией. Высокой стройной фантазией с нежными частями тела, которые подпрыгивали, когда она ходила. Или бегала. Или двигалась на Шоне, как королева Калгарийского Стампида.
